Нерон и Сенека - Эдвард Радзинский

Старик в бочке не ответил. Он шептал непонятные слова.

— Что ты бормочешь, мой брат Диоген?

— Я молюсь… Я прошу его сохранить во мне любовь…

— Кого же ты собираешься любить?

— Всех… Мы все вместе род человеческий… Ты — это я. А я — это он. И если сейчас я возненавижу тебя — я возненавижу себя. И если ты убьешь меня — ты убьешь себя.

— Значит, ты всех нас хочешь любить? Ну за что, к примеру, ты станешь любить его? — Нерон указал на Сенеку.

— За его слова, брат. Этот человек много думал… и произнес много верных слов.

— Он говорил, другие слушали и убивали. Ну а этого… брата? — Нерон усмехнулся и кивнул на сенатора.

— За его унижение… За страдание его.

— А за что ты собираешься любить своего брата Цезаря?

— За то, что он всех несчастнее. Будет молить о смерти как об избавлении… будет обнимать ноги последнего раба…

Нерон бросился к бочке и начал яростно сечь бичом старика. Старик не защищался — он только стонал при каждом ударе.

— Оставь его, Цезарь! — не выдержал Сенека.

— А знаешь, — Нерон улыбнулся, — он победил тебя. Во всем, что он говорил, есть безумие. Но почему-то его безумие кажется мудростью… А твоя мудрость всегда казалась мне глупостью… Радуйся, человек из бочки: ты победил величайшего философа Сенеку. И за это брат Цезарь наградит тебя по-царски: я назначаю тебя Прометеем — Божеством на моих Нерониях!

— «Даздравствуетцезарьмывсегдахотелитакогоцезарякактысорокразтывеликийотецбрат сенатортыистинныйце-зарьвосемьдесятраз!» — завопил сенатор.

— Завидная участь, — продолжал Нерон, — ты будешь терпеть мучения великого титана. Ведь Прометей, как и ты, очень любил людей. Но он не только любил — он пострадал за них. Так что перед сотней тысяч своих братьев римлян ты сможешь показать — и не словами, как Сенека, — а трудным делом… как ты их любишь! Ты доволен великой милостью своего брата Цезаря?

— Ты — сказал, — улыбаясь, ответил старик.

— А жаль, — обратился Нерон к Сенеке, — ведь это тебя я мечтал наградить божественной смертью. Это тебе я готовил роль Прометея. Но ты всегда был в лучшем случае домашний пес при леопарде. А какой же Прометей без бунта!

И Нерон приказал Амуру:

— Начинайте! Распните его, — указал Нерон на старика. — Пусть римская чернь, войдя сегодня в цирк, увидит своего Прометея высоким и великим…

— Он не сможет идти к кресту, Цезарь, — сказал Амур. — У него перебиты руки и ноги.

— А разве божество ходит? Везите к кресту Прометея! У нас для него приготовлена царская колесница! Эй, конь!

И сенатор с готовностью заржал.

Амур и сенатор вытащили старика из бочки. И тогда сенатор увидел руки старика со страшными следами.

— Гляди, Цезарь, — в панике завопил сенатор, — следы… гвоздей!

— Ты посмел заговорить! — Удар бича обрушился на сенатора.

— Следы гвоздей!.. И на ногах тоже!.. — в ужасе продолжал кричать сенатор.

Нерон осмотрел руки и ноги старика. Спросил изумленно:

— Тебя распинали?

— Ты — сказал, — улыбнулся старик.

— Когда?

— В очень давние времена. Я был тогда Прометеем… Потом распинали опять, когда я стал Диогеном… Потом… Меня все время распинают, брат. Оттого так веселит меня твоя вера, что ты делаешь это первым, — засмеялся старик.

— Он воскрес! Он бог! — завопил сенатор и поволок свою колесницу прочь от бочки. — Он истинный бог!

Нерон схватил сенатора под уздцы:

— Он жалкий калеченый человек!.. Как жаждут у нас сверхъестественного! Спасибо Сенеке — он научил меня не верить суевериям… Ну рассуди, если даже его распинали: что тут чудесного? Ну распяли, а потом, как у нас бывает, легионеры не проверили, умер ли он. И завалились спать, а друзья распятого тут как тут — и сняли с креста! Что здесь необычайного, скажи? Ну? Ты ведь еще недавно был умным сенатором, Антоний Флав, — сказал Нерон, успокаивая то ли сенатора, то ли себя самого. И он обратился к старику: — Во всяком случае, Диоген, я обещаю: в этот раз тебя распнут хорошенько. Договорились?

— Ты — сказал!

— Но если ты все-таки надумаешь опять воскреснуть, где нам тебя искать, Диоген? Назначай место.

Старик, все продолжая радостно улыбаться, долгим взглядом оглядел всех — Нерона, Амура, Венеру. И появившихся из темноты легионеров с факелами. Наконец взгляд его остановился на Сенеке. Мгновение он пристально смотрел на него, а потом сказал, обращаясь уже к Нерону:

— Я буду ждать тебя в бочке, как всегда.

— О бочке мы тоже позаботимся: ее сожгут под твоим крестом… чтобы тебе было виднее, — улыбнулся Нерон. — И еще. Я задумал, наш Прометей, чтобы на кресте тебя развлекли возлюбленные тобой люди…

И Нерон закричал вниз, сквозь решетку в подземелье:

— Ребятки! Вас тысяча! Сейчас вам принесут мечи… Запомните: я сохраню жизнь десятерым… Оставшимся десятерым! Десять из тысячи получат свободу, девок и деньги. Так обещает ваш цезарь. Рубитесь! — И он подмигнул Венере: — Встань за решетку, шлюха, чтобы у них хватило вдохновения!

Венера взошла за решетку. И лениво начала свой танец.

Все быстрее, быстрее, быстрее кружилась Венера…

А под решеткой вокруг стола, заваленного объедками, среди коптящих ламп, курящихся благовоний, окруженные визжащими женщинами, рубились убойные люди. Лязг мечей, стоны раненых, крики боли…

На арене в свете факелов легионеры подняли старика на крест. И распяли его.

— Ты по-прежнему любишь всех? — спросил Нерон старика.

— Да, брат, — еле слышно шевелил губами старик на кресте.

— И его? — указал Нерон на сенатора в колеснице.

— И его, брат, — изнемогая от боли, ответил старик с креста.

— Вот он и станет твоим Гефестом — он проткнет тебя.

И Амур начал распрягать сенатора. Но сенатор упал на колени, цеплялся за упряжь и кричал:

— Великий цезарь! Умоляю!.. Я не могу! Он бог!

— Тогда тебя самого посадят на кол рядом с ним. — И Нерон взял пику у легионера и протянул сенатору: — Будешь колоть, мразь? Ну?.. Будешь?!

Дрожа, задыхаясь в слезах, сенатор взял оружие.

— Я вернусь в одежде Эсхила… чтобы на фоне всей этой декорации в лучах восходящего солнца прочесть бессмертную трагедию поэта «Прикованный Прометей»… Ну а ты, учитель, как всегда, будешь зрителем… Хотя, надеюсь, к вечеру ты величаво покинешь наш жестокий спектакль в соответствии с моей легендой. Легкой жизни — легкая смерть! Такова моя плата.

И Нерон обнял Сенеку. И поцеловал его. В глазах Нерона были слезы.

Нерон ушел во тьму…

Трещали горящие факелы. Сенека смотрел на старика, умиравшего на золотом кресте, на сенатора с пикой, дрожащего под крестом, на Венеру и Амура, упоенно скакавших по решетке в безумном танце под крики и стоны умиравших людей, на легионеров, стороживших крест.

И опять взгляд Сенеки встретился со взглядом старика на кресте.

И тогда Сенека поспешно направился к пустой бочке. Осмотревшись, поняв, что никто за ним не следит, быстро, неуклюже полез Сенека в бочку.

Голова его исчезла в огромной бочке…

Вставало солнце. Сквозь розовый шелк его лучи упали на арену. И золотом вспыхнули медные опилки.

В трубном реве фанфар из главного входа появился Нерон. В пурпурной тоге, в лавровом венке, с кифарой в руках он шел к золотому кресту. У креста Нерон остановился и ударил по струнам. Зазвучала кифара — и Нерон запел стихи Эсхила:

— Вот кольца приготовлены.

Надень ему их на руки И молотком к скале прибей.

Теперь, Гефест, железным шилом С размаха грудь ему Проткни!!

И, закрыв глаза, сенатор остервенело ударил пикой старика на кресте. Старик задохнулся от крика и боли.

— Прости им… — прошептал он и затих на кресте.

— Он умер… Я убил его… — в ужасе прошептал сенатор.

Усмехаясь, Нерон обратился к распятому:

— Мой брат Диоген мертв… — И, зевнув, Нерон посмотрел на золотую бочку:

— Ну что, пустое дерьмо?

И с размаху презрительно ударил ее ногой. И завопил от боли… Бочка осталась недвижимой.

— Отойди, Цезарь, — раздался голос из бочки.

— Сенека?! — в ужасе прошептал Нерон, отступая от бочки.

— Ты ошибся, Цезарь, меня зовут Диоген. И ты загораживаешь мне солнце…

Нерон взял факел из рук легионера.

В беспощадном свете огня в подымающемся солнце стали видны румяна, толстым слоем покрывавшие усталое, обрюзг-лое лицо Нерона. Но вот Нерон отодвинул факел — и вновь он был прежний Аполлон.

С факелом в руках медленно приблизился Аполлон к бочке. И поджег ее.

Потом Аполлон, Амур и Венера молча уселись вокруг подожженной бочки.

Они ждали.

Страшный, нечеловеческий вопль раздался из горящей бочки. И затих. Затихли крики и стоны в подземелье. И наступила тишина.