Вокруг Света 1993 №04 - Журнал «Вокруг Света»
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тех местах, где много еврейских ресторанов (обычно эти места расположены далековато от нас), они делятся на «еврейские», где не столь уж заботятся о ритуальной чистоте, зато подают фиш, цимес и редьку с гусиными шкварками, и «кошерные», где все религиозно выдержано, зато еда может ничем не отличаться от еды соседнего христианского (или вообще, не дай Бог, атеистического) предприятия общественного питания.
Но к тому моменту, когда я впервые входил в двери еврейского заведения, я об этой разнице не знал. То есть о том, что существует «кошер», я знал неплохо, но предполагал, что его «кошерное» содержание объединено с блюдами, вполне национальными по форме.
Входил я в двери не один. Со мной был мой старый друг Ле Суан Ту, вьетнамец по национальности, человек интеллигентный и деликатный.
Дело было в Праге. О том, что в Праге есть кошерная столовая, я знал раньше, выяснил ее адрес и предложил Ту пойти туда вместе. Надо сказать, что именно Ту приохотил меня к вьетнамской пище, особенно к вкусному блюду «сау-тхить-бо», и обучил есть палочками. Так что Прага предоставила мне некоторые возможности реванша.
Ту охотно согласился. Он тоже любил поесть. И экзотику на столе тоже уважал, почему ел иногда — хотя и нечасто — в Ханое котлеты с жареной картошкой. Оживленно обсуждая будущее меню, мы пересекли Парижскую улицу, завернули у Старо-новой синагоги за угол и вышли к столовой.
Дверь открывалась в огромный полутемный холл. Через приоткрытую дверь в противоположной стене выбивался свет, но он едва освещал холл. Тем не менее можно было разобрать квадратные надписи на стенах и какие-то прямо вавилонские изображения. Ту несколько приутих и шепотом спросил:
— Слушай, это вроде церкви? Может быть, не стоит мешать людям, а?
— Да брось ты,— уверенно отвечал я, хотя уверенность моя зиждилась ни на чем, и мы сделали еще два неуверенных шага.
В этот момент какой-то человек невысокого роста появился у освещенной двери и быстро пошел к нам навстречу, приговаривая:
— Доброй субботы, доброй субботы, гит шабес!
— Гит шабес,— отвечал я, а Ту буркнул что-то, что при соответствующих обстоятельствах можно было принять и за пожелание доброй субботы.
Человек протягивал нам две шелковые шапочки, без которых правоверному грех появляться в субботу.
— Откуда вы? — спросил он у меня.
— Из Москвы.
— Что делаете в Праге?
— Я тут на конференции,— отвечал я, чтобы не уточнять.
— О-о,— протянул человек с уважением,— вы — доктор!
Но не успел я хоть что-то ответить, как свет упал на добродушное скуластое лицо моего друга и его раскосые глаза. Человек оборвал фразу на высокой ноте:
— Он что — тоже еврей?!
Но узнав, что нет, не огорчился и не удивился, а ввел нас в зал. Увы, ни цимесом, ни фаршированной рыбой там и не пахло: все было самым обычным, пражским, но, естественно, без свинины и приготовленное по строгим правилам еврейского ритуала. Эти правила, кстати, делали пищу очень легкой и диетической. И это, очевидно, привлекло сюда небогатых, но абсолютно христианских по вероисповеданию пенсионеров из окрестных кварталов. Они и составляли большинство едоков. А община, недорого кормя их по субботам, выполняла тем самым заповедь о любви к ближнему.
Когда мы возвращались, Ту решил утешить меня:
— Ничего, я ел эту фашри-риро-ван-ную рыбу у своего руководителя профессора Граевского.
Я не был знаком с профессором, но рыбы и мне хотелось. Следующая возможность представилась не скоро.
Я попал в Лондон и знакомился с ним по частям: целиком его познать, мне кажется, никому не по силам. Итак, выйдя из метро на станции Уайтчепел, я вспомнил, что еще в начале века этот квартал населяла еврейская беднота, выбравшаяся из Восточной Европы. Помнится, герой Шолом-Алейхема, увидев огромную лужу, влез в нее и в восторге воскликнул:
— Какой это Лондон? Бердичев, ей-богу, Бердичев!
Если сейчас какой-нибудь индийский писатель приведет своего героя в Уайтчепел, то тот с не меньшим восторгом воскликнет:
— Это не Лондон! Это Куилун, штат Керала! (Коимбатор, штат Тамилнад!).
А также Лахор, Пешавар, Марокко. И даже чуть-чуть Сайгон. Квартал, видать, всегда был перевалочным пунктом, где оседали эмигранты, приспосабливаясь к новым условиям, помогая друг другу —в куче оно как-то легче. А потом, богатея, повышали свой статус — и место жительства. Евреи перебрались в районы, совсем не напоминающие Бердичев. На их место пришли китайцы. И тоже перебрались и обзавелись твидовыми пиджаками и британскими манерами. Появились индийцы, афганцы, арабы.
На метро приехал я.
Темнокожие люди кричали и жестикулировали у лотков с сомнительным товаром. Торговались женщины в сари, медленно шли туда и сюда старцы в широченных бязевых шароварах и пиджаках с двумя разрезами. Кучками стояли ямайские негры, буйные шевелюры которых, заплетенные в косы, запрятаны были в гигантские авоськи с козырьками. Только полицейский был несомненным британцем, и, может быть, его прадедушка с подозрением смотрел здесь же на героев Шолом-Алейхема.
На другой стороне улицы высилась новенькая краснокирпичная мечеть. Приняв ее за ориентир, я двинулся в глубь загадочного Уайтчепела.
Но, пройдя метров двести, очутился перед витриной кошерного — следовательно, еврейского — ресторана. Я забыл записать фамилию отца — основателя этого предприятия, но, полагаю, что, назвав его Гольдфарбом, не очень ошибусь. Главное в том, что м-р Гольдфарб основал его в 1903 году, то есть в самые-самые уайтчепелские времена.
Мигом вспомнилась Прага, служитель столовой и мой друг Ле Суан Ту в благочестивой шелковой ермолке. Но теперь я стал осторожнее. Во-первых, мне нужно было не любое место для питания, а только то, где подают рыбу-фиш, а во-вторых, меня, как и каждого москвича за рубежом, волновал вопрос цен. Меню висело в витрине.
Рыба-фиш в меню числилась. Цена — доступная. Но это еще не все: в меню присутствовал борщ. «Боршт с картошкой». А мне иноземная еда успела прискучить. Но и это еще было не все. Меню обещало черный хлеб. Черный хлеб перевесил все сомнения. Я толкнул дверь и вошел в ресторан Гольдфарба.
Как и каждый ресторан в этой стране, он состоял из передней части, где можно поесть «встояка» или взять еду на вынос, каморки со столом метрдотеля, а за ней — зала. В передней продавец-индус отпускал кошерную колбасу двум неграм; стол метра был пуст, а у входа в зал стоял весьма немолодой человек в белой официантской куртке. Лицо его, которое вполне могло заменить пятый пункт в анкете, было печальным и слегка надменным. На нем можно было прочесть: «Да, на своем седьмом десятке я всего лишь официант, но я мог — да, мог! — стать лучшим портным в Белостоке!»
Впрочем, возможно, я прочел неверно. Я на этом не настаиваю. Увидев меня, он любезно улыбнулся и сделал обеими руками приглашающий жест.
Я сел за столик и заказал рыбу-фиш. — Фиш,— сказал он.— Чего изволите дальше?
Я сделал паузу, как бы размышляя: стоит ли мне ограничиться легкой закуской для интереса или же — так уж и быть! — пообедать. Он стоял рядом, держа блокнот наготове.
— Ну-с,— поделился я с ним размышлениями,— может быть, борщ с картошкой. Да, еще черного хлеба к борщу.
— Боршт,— записал он,— понятно, черный хлеб. Далее.
— А все,— отвечал я с улыбкой,— вроде бы хватит. Ах, да, чаю с лимоном.
— Я понимаю,— сказал он с легчайшим нетерпением,— но какое главное блюдо?
Этого вопроса я ждал и побаивался. Здешние нравы, по которым в ресторане следует брать целый обед или главное — мясное и дорогое блюдо, оставались для меня непостижимыми. Пусть кто-нибудь мне объяснит: почему в Будапеште, или в Праге, или, кстати, еще недавно во Львове и Чопе (Закарпатская область) вы можете зайти в лучший ресторан и выпить чашку кофе, и никто не удивится, если даже оркестр играет, а здесь, в колыбели европейской демократии, твердыне прав человека, просьба о чашечке кофе вызывает чуть ли не приступ вежливой британской ярости. И даже не всегда вежливой и не совсем британской: в здешнем турецком ресторане старший официант чуть не пырнул меня за это шампуром. Но здесь-то я беру и рыбу, и суп...
Решив, что несообразительность вызвана несовершенством моего английского, пятый пункт спросил:
— Вы идиш понимаете?
— А то как же,— ответствовал я, в слабой надежде уладить дело по-свойски.
Он перешел на идиш:
— Нужно обязательно второе. Второе нужно, вы поняли?
— Но я не хочу второго! — упрямо отвечал я.— Мне и так достаточно.
— Что же будем делать? — участливо спросил пятый пункт, как бы размышляя вслух. Лицо его вдруг осветилось сдержанной радостью: — Давайте возьмем еще порцию рыбы, я это оформлю как главное блюдо.
В своем желании помочь мне он был готов на все. Я же, на беду, почувствовал такой голод, что охотно принял его покровительство. Я благодарно кивнул. В тот же момент он буквально испарился. Еще через минуту на столе стало появляться все, что я заказал. Я понял, что попал в хорошие руки.