Генерал-фельдмаршал Голицын - Станислав Десятсков

А дальше вышло еще скучнее.

Хотя через четыре дня после торжественного въезда войска Софья и устроила между воеводами благодарственное молебствие в Новодевичьем монастыре по случаю победы, в Москве только посмеивались, ведая, что никакой великой победы у Перекопа не вышло.

Знали я то, что царь Петр отказался сначала утвердить заготовленный Софьей манифест о наградах и пожалованиях за Крымский поход.

Уговорил Петра подписать манифест его ближний боярин и кравчий князь Борис Алексеевич Голицын. Сидели в маленькой горенке в Преображенском. Мать Петра Наталья Кирилловна в креслах, боярин на простом табурете, а сам Петр примостился на подоконнике открытого окна, жевал яблоко.

«Хотя вырос и возмужал за это лето после бесконечных воинских учений с потешными, но ум-то у него зелен! — усмехнулся про себя хитрый царедворец, когда Петр снова отмахнулся от просьбы матери подписать наградной манифест.

— Да какую такую Васька Голицын викторию в Крыму одержал, ежели даже слабую перекопскую фортецию на штурм не взял! — горячился Петр, обращаясь не столько к матери, сколько к Борису Алексеевичу. — За что же этому горе-воеводе и его начальным людям награды жаловать? — Голос у Петра был резкий, высокий, еще юношеский голос, но чувствовались в нем уже басовитые мужские октавы. «Сильный будет царь!» — еще раз подумал князь Борис и снова поздравил себя с тем, что вовремя перешел на петровскую сторону.

Боярин улыбнулся, как бы поражаясь юношеской горячности, но заговорил степенно, по-государственному:

— Оно так, оконфузился Васька под Перекопом. Но простые-то ратники и воеводы разве в том повинны? А тебе, государь, станешь самодержцем, с этим войском дело иметь, другого у тебя пока нет! Не дашь наград воеводам, царевне Софье и ее фаворитам ой какой подарок сделаешь! Ведь тогда все начальные люди за ней пойдут.

— Верно говорит боярин, Петруша! — Матушка Наталья Кирилловна с нежностью посмотрела на свое ненаглядное чадо. Добавила: — Ты Бориса Алексеевича слушай, он жизнь знает! — Сама она в эти дни полностью положилась на своего боярина. Хоть и противного голицынского корня, да что поделать, ежели среда Нарышкиных скудоумна. Это она простым бабьим умом понимала и за своего советчика держалась крепко.

— Жизнь знает? — Петр выбросил яблоко в окошко, вскочил, стал мерить горенку широченными шагами. — Да ведаешь ли ты, Борис Алексеевич, что, будь я у Перекопа, я бы с одними своими потешными ту крепостцу взял? Потому как обучаю я свои полки новому строю.

— Может, и взял, государь! — улыбнулся Борис Алексеевич. — По только до Перекопа ведь дойти еще надо — через безводье, бездорожье, жару, татарские наезды пробиться! И простые воеводы и ратники, а не Ванька Голицын это сделали. И награду им дать нужно!

По Петр вдруг махнул рукой на своего советчика и показал в окно, где на лугу были выстроены преображенцы и семеновцы, спросил заветное:

— А что, ежели я с ними не в Крым, а на Москву двинусь? Москва-то рядом!

— Так-то оно так, Петр Алексеевич, но токмо у тебя шестьсот мальцов, а в Москве одних стрельцов двадцать тысяч да солдатские полки Гордона! — посуровел боярин. И добавил: — Из римской истории ведомо, что когда Юлий Цезарь перешел Рубикон и начал гражданскую войну, с ним были легионы ветеранов, и то ему понадобились годы, чтобы сломить Гая Помпея. А ты с мальчишками и конюхами на Москву идти вздумал. Да стрельцы, как один, против тебя встанут — ведь они свои дома защищать пойдут. И перебьют твоих мальцов в первый же день! Нет, тут иное потребно!

— Что же делать-то, научи, боярин! — тяжело вздохнула Наталья Кирилловна.

— А то и делать, что делают с неприятелем. Нельзя взять силою, надобно брать хитростью. В случае нужды не на Москву надобно идти, а в Троице-Сергееву лавру удалиться. Сама Софья семь лет назад, когда боролась с хованщиной, в том пример дала. В лавре тебя, государь, всегда укроют — патриарх Иоаким-то ревнитель старинного благочестия и не очень доволен порядками, заведенными ныне Софьей в Кремле на польский манер.

— А стрельцы? — Петр снова взгромоздился на подоконник, сердито грыз ногти. — Стрельцы-то меня, почитай, и в лавре достанут?

Борис Алексеевич в ответ на этот вопрос хитро прищурился, пощипал усики:

— А чего стрельцы? Стрельцы ныне не те, государь, что в мае 1682 года, когда встали дружно за Милославских против тебя и Нарышкиных. Единства меж ними нет, старшие таят зло на твою сестрицу за князя Хованского, а молодые? Да вот ко мне сейчас родственник, князь Дмитрий прискакал, повидаться с братцем Мишей, что у тебя в Семеновском полку служит.

— Мишка Голицын! Да это наш лучший барабанщик в Семеновском! — Лицо Петра просветлело, как всегда, когда он говорил о своих потешных.

— Так вот князь Дмитрий, его старший брат, ходил в Крымский поход. И сказывал мне, что в том походе молодые стрельцы, выбранные Федькой Шакловитым в поход, не малый урон в людях понесли и открыто грозились Федьке все кости переломать, как на Москве будут.

— Что-то не слышно о том пока! — глухо бросил Петр.

— Так ведь знака с твоей стороны, государь, нет! Уйдешь в Троицу, дашь знак, верю, многие стрельцы за тебя, а не за Софью встанут. Ну а солдатские полки? Что же, ты и их офицерам наградные не подпишешь?

— Ладно, давай бумагу! — с сердцем сказал Петр. — Но принять Ваську с его горе-воеводами и не подумаю. И не просите!

Так и вышло, манифест о наградах Петр все-таки подписал, но когда Василий Голицын с сотоварищи явились к нему в Преображенское благодарствовать, царь их не принял.

На зеленых лугах перед Преображенским князь Дмитрий застал воинское учение в самом разгаре. Потешные полки, семеновцы в синем мундирном платье, преображенцы в красном, стреляли шеренгами залпом, затем искусно сдваивали ряды и стреляли плутонгами — один ряд стрелял, затем падал и стрелял другой. Такой скорой стрельбы в старомосковских полках Голицын и не слышал.

Затем полки разошлись: семеновские отошли к лесу, а преображенцы построились в шесть шеренг и стали втыкать в дула фузей какие-то железки.

— Сие байонеты или багинеты, князь! Приспособление, введенное во французской армии военным министром Людовика XIV Лувуа. Немцы его переняли и называют штыком, — как знаток разъяснил князю Дмитрию генерал Гордон. Они вместе прибыли к Борису Голицыну, зазвавшему их на обед, и пока боярин беседовал в темной палате Преображенского с государем, генерал тоже решил посмотреть на экзерциции своих питомцев. Ведь Патрик Гордон, в промежутках между двумя Крымскими походами руководивший воинскими учениями потешных, а для формирования Семеновского полка передавший в него даже целую роту своих бутырцев, по праву мог считать себя военным наставником потешного воинства.

Но его истинным учредителем по праву мог считать себя только сам царь Петр.

— А вот государь-то уже стоит перед своими любимыми преображенцами! — отметил подъехавший к ним Борис Алексеевич. — Нет, чтобы откушать после совета, так отказался, поспешил в свое войско. Великим воином будет наш государь! — Хитрый боярин так нажал на слово наш, что было ясно, что там, в Москве, совсем иные цари. — Смотрит те, сейчас Петр Алексеевич поведет свой полк в атаку.

С холма, на котором стояли всадники, хорошо было видно, как подскакавший к строю преображенцев Петр выхватил шпагу и указал на выходивших из леса семеновцев. И точно: мерно забили атаку барабаны выскочивших впереди строя мальчишек-барабанщиков, и две линии стали сближаться по всем правилам линейной тактики.

— Петр Иванович, одолжите вашу подзорную трубу, хочу на братца своего взглянуть! — попросил князь Дмитрий.

— Гляди, гляди, подрос наш аника-воин, скоро с тебя ростом станет! — благодушно рассмеялся Борис Алексеевич.

И точно: впереди голубой волны семеновских мундиров князь Дмитрий ясно увидел знакомого долговязого подростка, выбивающего «атаку» так самозабвенно, словно идет в свою настоящую атаку на неприятеля.

— Вот Мишка, черт! Вырос-то как! — восхищенно вырвалось у Дмитрия Михайловича.

— На Преображенских лугах еще много воинов российских подрастет! — пророчески заключил умный боярин.

— Смотрите, сейчас будет штыковая атака! — призвал обоих Голицыных генерал.

И впрямь оба воинства, уставив вперед багинеты, бросились друг на друга. Но волны преображенцев и семеновцев не разбились, а прошли друг сквозь друга.

— Ловко! — восхитился князь Дмитрий. — Да, Петр Иванович, ведь при багинетах и копья солдатам не потребны? А мы-то с этими тяжеленными деревяшками до Перекопа тащились!

— И что же это ваш ученый воевода сию новинку хотя бы во вторую свою крымскую прогулку не прихватил? У него ведь вся государева казна в руках — мог бы у цесарцев багинеты купить! — резонно заметил Борис Алексеевич.