Красавица и чудовище - Эд Макбейн

— Прелюбодействовать? Послушай, Сьюзен, средневековье с его лексикой в далеком прошлом…

— А как ты это назовешь, Мэттью? Ты будешь находиться в одном доме с Джоан и с этой, как ее там…

— Ее имя Дейл О'Брайен.

— Целых четыре дня, Джоан ничего не напутала? Четыре дня на маленькой уютной вилле Сэма Торна. В одной спальне ты с этой рыжей в полной отключке, а за дверью напротив Джоан…

— Моя личная жизнь не имеет никакого…

— Я бы сказала — общественная.

— На вилле Сэма четыре спальни, у Джоан будет своя собственная…

— Как мило со стороны Сэма предоставить все удобства тебе и твоей девке.

— Должно быть, средневековье все же вернулось! Мне не приходилось слышать слово «девка»…

— А как ты предпочитаешь называть ее, Мэттью?

— А как ты называешь Артура Батлера?

— Как бы я ни называла Батлера, это между…

— А где ты будешь спать с ним в этот уик-энд?

— Это не твое дело. И, между прочим, Джоан не едет с нами.

— Разве?

— Что??

— Я сказал: разве Джоан не едет с вами?

— Что это должно означать?

— Это должно означать, что я привезу ее к тебе прямо сию минуту. Верну под твою опеку, дорогая. Чтобы ты была на страже ее нравственных устоев.

— Что??

— Я сказал…

— Ты мне сказал, что этот уик-энд Джоан может провести с тобой…

— Это было до того, как ты устроила всю эту заваруху с Мексикой. Я застану тебя дома через десять минут? Мне не хотелось бы, чтобы Джоан вернулась в пустой дом. Наверное, будет не очень здорово выглядеть, когда я потребую признать недействительным твое право на опеку.

— Что?

— Позволь мне объяснить тебе кое-что, Сьюзен. Во-первых: мы разведены, мне совершенно ни к чему вторгаться в твою личную жизнь. И убедительно прошу тебя держаться подальше от моей. Во-вторых: у меня не вызывают восторга эти визгливые споры по телефону. Гнев — одна из форм близости, а я не хочу никакой близости с тобой. И наконец: у тебя есть выбор. Или Джоан на следующей неделе поедет со мной в Мексику, как она и собиралась, или же я, как только повешу трубку, посажу ее в машину и доставлю к тебе. Тогда тебе придется решать, хочешь ли ты остаться на этот уик-энд дома, или возьмешь ее с собой в Тампу, где будешь «заниматься прелюбодеянием», если пользоваться твоей лексикой, с мужчиной по имени Артур Батлер. Такие действия суд может определить как «недостойное поведение» женщины, под опекой которой находится четырнадцатилетний подросток.

— Это шантаж, — прорычала Сьюзен.

— Пусть так, что ты решила? Поедет Джоан со мной в Мексику или с тобой в Тампу? Или на этот уик-энд ты останешься здесь, в Калузе? Уверен, твоему дружку удастся подыскать тебе замену, чтобы не пропали билеты на футбол…

— Сукин сын, — сказала Сьюзен.

— Решай.

— Забирай ее в Мексику.

— Спасибо.

— Поганый сукин сын, — повторила она и повесила трубку. У меня было такое ощущение, будто я только что с блеском выиграл дело в Верховном суде страны.

Как это ни покажется странным, но именно моя дочь Джоан помогла мне принять решение относительно Джорджа Н. Харпера. После бурного взрыва радости при известии, что мать «пересмотрела» свои позиции и разрешила ей поехать в Мексику, Джоан почти тотчас же погрузилась в глубокую задумчивость, из чего я заключил, что голова ее занята чем-то гораздо более важным. Я уже давно усвоил, что нет смысла проявлять излишнее любопытство, пока Джоан размышляет над какой-то проблемой. Если у нее возникнет желание поделиться со мной, если ей понадобится мой совет или утешение, она в конце концов сама расскажет мне обо всем, часто совершенно неожиданно, как и произошло в тот вечер после обеда.

Даже в самые жаркие месяцы к вечеру в Калузе заметно холодает. А ноябрь — далеко не лучший месяц в году, хотя последние недели мы наслаждались блаженным теплом и безоблачно-ясным небом. Трудно представить, что дружки-приятели моего партнера Фрэнка мерзнут в это время в Нью-Йорке при десятиградусном морозе. Сегодня вечером у нас в доме было прохладно. Включив обогреватель, я налил себе коньяк, когда Джоан, без всякой предварительной подготовки, вдруг сказала:

— Как, по-твоему, Хитер — потаскушка?

На мгновение я опешил, судорожно вспоминая, кто же такая эта Хитер. Еще в те далекие времена, когда Джоан ходила в детский садик, в доме постоянно появлялись юные леди, все как одна с изысканно-вычурными именами: Ким, Дарси, Грир, Аллис (с двумя «л»), Кандейс, Эрика, Стейси, Кристал и… да, кажется, Хитер. Мне порой приходило в голову: а куда же подевались нормальные старомодные имена вроде Мери, Джин, Джоан, Нэнси, Алиса (с одним «л») и Бетти?

— Хитер? — переспросил я.

— Да, Хитер.

Я с трудом вспомнил пухленькую девчушку с мышиного цвета волосами и темно-карими глазами, которая, по крайней мере в возрасте лет шести, имела пренеприятную привычку проливать потоки слез каждый раз, как ей предлагали переночевать в нашем доме. Мне никак не удавалось представить эту рыдающую малышку в том образе, который возникает при слове «потаскушка». Это подозрительная личность, которая подпирает угол дома, помахивает атласной сумочкой и зазывающе подмигивает проходящим мужчинам, предлагая им поразвлечься.

— Все говорят, что она — потаскушка, — заявила Джоан.

— Кто — эти «все»?

— Все.

На языке Джоан «все» означало — все девочки восьмого класса.

— А ты сама как думаешь? — спросил я.

— Ну, она, может, и приударяет кой за кем, так что из этого? И остальные — тоже.

На языке Джоан «приударять» означало — быть в дружеских отношениях с существом противоположного пола; «все остальные» — группа не по летам развитых девиц.

— Только не я, — поспешно добавила моя дочь, усмехнувшись, но тут же посерьезнела. — Дело совсем не в том, потаскушка она или нет, просто мне не нравится, когда о ней говорят, что она — потаскушка, а наверняка ничего не знают, — вот я о чем.

— Эта Хитер — твоя близкая подружка?

— Совсем нет.

— Но все же подружка?

— Вообще-то говоря, совсем даже не «подружка». Понимаешь, мы просто здороваемся при встрече, вот и все. Видишь ли, она не очень-то привлекательная, пап. Она толстая и… ну, в таком заведении, как «Святой Марк», куда так трудно попасть, пусть даже это и не «Бедлоу», к ней относятся как к дурочке. А уж как она разговаривает! Жуть как ругается, даже больше других девчонок, — в «Святом Марке» этим никого не удивишь, ругаются почем зря, только и слышишь: «дерьмо», «сучка», «трахаться», «ссать», — это все нормально, понимаешь? Но Хитер уж слишком перебарщивает, как будто старается всем доказать, какая она взрослая, понимаешь, что я хочу сказать?

Я еще не пришел в себя от потока ругательств, мимоходом вставленных в рассказ моей четырнадцатилетней дочерью.

— Папа? — позвала она.

— Угу.

— Понимаешь, что я хочу сказать?

— Конечно, она…

— Она просто из тех, кто занимается показухой, понимаешь меня?

— Угу.

— Но ведь от этого она не стала потаскушкой, верно?

— Необязательно.

— Я хочу сказать, даже если она и встречается кой с кем, — ведь наверняка никто ничего не знает.

— А «кой с кем» — это сколько же?

— Ну… не с одним мальчиком. Не только с тем мальчиком, с которым встречается постоянно, может, с двумя или с тремя. Или даже с четырьмя.

— Понятно. — Я не отважился спросить, что же в таком случае означает: «с кем попало».

— Пап? С тобой все в порядке?

— Да, я в полном порядке, — ответил я.

— Так ее все бойкотируют, как какую-то… парию. Так?

— Так.

— Ага, парию. Пусть она не такая шикарная, как некоторые девчонки, пусть все время ругается и всякое такое, — это же еще не повод обращаться с ней так, будто она — ничтожество, правда? Или называть ее за глаза потаскушкой, а иногда и прямо в лицо. Гарланд сегодня прямо при всех назвала ее потаскушкой.

— Гарланд.

— Ага. Гарланд Мак-Грегор. Ты ведь знаешь Гарланд, она как-то ночевала у нас.

— Помню, Гарланд.

— Которая, кстати сказать, вовсю приударяла за мальчиками, когда ей было еще тринадцать. Гарланд, я имею в виду. За этим мальчишкой из «Бедлоу», пусть даже он и вправду был потрясный. Я прямо чуть не разревелась, когда сегодня это случилось, — когда Гарланд прямо в лицо назвала Хитер потаскушкой. Я хочу сказать, она ведь не кукла, она переживает, правда? Я про Хитер.

— Да, дорогая, она тоже переживает, — согласился я.

— В понедельник подойду к ней и посоветую не обращать внимания на всех этих задниц, пусть себе болтают, что хотят.

— Прекрасно, — одобрил я.