Секретные операции абвера - Оскар Райле

Пилсудский с 1920 года вплоть до своей смерти в 1935 году был в Польше исключительной личностью. Он направлял внешнюю политику своей страны и не позволял вовлечь себя в глупые авантюры. Некоторые историки и писатели пришли к мнению, будто он, в отличие от Германии, проводил политику примирения. Но при ближайшем рассмотрении становится ясно, что это далеко не так. Конечно, Пилсудский не был другом России и коммунизма. Доказательством послужил тот факт, что в нынешней Польше его имя (русские коммунисты не желают слышать его!) можно назвать шепотом среди друзей.

Но Пилсудского и немцы не могли считать другом. Он, как опытный военачальник, прекрасно понимал, что небольшую, но дисциплинированную и хорошо обученную армию под командованием генерала фон Секта не стоит недооценивать. Всегда при случае он высказывался о ней с уважением. Но это не имело ничего общего с дружбой. Если бы он действительно был другом Германии, то вел бы иную политику по отношению к ней, чем та, которая во времена Веймарской республики в основном состояла из угроз и стремления как можно сильнее ослабить Германию. Ему было бы легче легкого, если бы он того захотел, остановить широкомасштабную психологическую войну против Германии и Данцига, которую вели польские ведомства.

Точно так же Пилсудский умел виртуозно разыгрывать симфонию внутренней политики. Он предоставлял свободу действий различным партиям польского парламента, сейма, и, несмотря на это, безраздельно царил над оппозицией, которая количественно была больше его сторонников. Но совершенно без репрессивных методов не обходился и диктатор Пилсудский. Поддерживаемый ближайшими друзьями, в большинстве своем бывшими офицерами в звании не ниже полковника, занимавшими ключевые посты в правительстве, он распорядился создать концентрационный лагерь и в 1930 году арестовал часть лидеров оппозиции. Эти меры в основном объясняются тем, что проправительственная коалиция режима Пилсудского на выборах в ноябре 1930 года впервые смогла получить большинство.

Усилия маршала по будущему устройству Польши были устремлены на создание федерации украинцев, литовцев и белорусов под польским верховенством по образцу Австро-Венгрии. Но эти замыслы и планы не имели ни малейших шансов на воплощение. В эпоху Пилсудского ни между поляками и литовцами, ни между поляками и украинцами не существовало по-настоящему дружественных отношений. Воплощение его концепции, вероятно, имело бы благодатный эффект. Но кто способен упрекнуть украинцев и литовцев, что они не желали добровольно отдаться под власть диктатуры Пилсудского!

Однако давайте вернемся к самым значительным событиям 1927 года! При описании их нельзя обойти вниманием встречу и переговоры между Штреземаном и Пилсудским. То, что оба государственных деятеля обсуждали, выразительно освещает тогдашние отношения между Германией и Польшей.

С 9-го по 11 декабря Пилсудский находился в Женеве для урегулирования польско-литовского конфликта.

Это был первый и единственный раз, когда маршал выступал там.

После секретного заседания Совета Лиги Наций, которое тогда воспринималось как сенсация, французского министра иностранных дел Бриана пригласили на завтрак, на котором помимо многих членов Совета присутствовали также Пилсудский со Штреземаном. При этом между последними состоялась беседа, о которой несколько месяцев спустя Штреземан сделал следующую запись:

«Пилсудский помимо прочего жаловался на германскую пропаганду коридора, которая делала невозможной любую попытку прийти к какому-либо германо-польскому взаимопониманию.

Я возразил, что отторжение коридора тяжело ранило бы немецкий народ. Если найти взаимопонимание по этому вопросу, то рана эта затянется и воспринимаемая Польшей как недружественная пропаганда по коридору прекратится.

Более непонятной мне представляется постоянно возрастающая пропаганда, направленная польской стороной против германской Восточной Пруссии, а именно: пропаганда, исходящая от таких кругов, получавших для этого поддержку польского правительства, как, например, Балтийский институт в Торне.

Западнопрусский коридор и Данциг отторгались от рейха без всенародного голосования. Это было бы понятно, если бы в германской прессе муссировались притязания на этот «мост в Восточную Пруссию». Польская же пропаганда, напротив, нападает на ту Восточную Пруссию, где, проведенный под диктатом и надзором противников Германии, плебисцит показал почти стопроцентный прогерманский результат, и это именно в тех пограничных округах, которые господин Дмовский[10] в Версале определил как «тотально польские». В этих обстоятельствах польская пропаганда аннексии германской Восточной Пруссии все же заслуживает существенно иной оценки, нежели немецкая пропаганда ревизии урегулирования проблемы коридора.

Пилсудский не оспаривал этого. Он даже подчеркивал, что считает Восточную Пруссию «неотъемлемой частью Германии». «Это я понимал еще будучи ребенком, господин министр, — сказал маршал и затем продолжал: — Ведь мы еще детьми ездили с отцом с нашей литовской родины[11] через тогдашнюю русско-германскую границу в Восточную Пруссию. Часто там мы делали покупки к Рождеству. Это были незабываемые путешествия на санях через. границу, разделявшую не просто две страны, а целых два мира. Настолько иной представлялась нам соседняя Восточная Пруссия, в которой все было на немецкий лад, даже мазуры, говорившие еще больше тогда на своем славянском диалекте, нежели теперь.

Нет, Восточная Пруссия, без всякого сомнения, немецкая земля. Таково мое убеждение с детства, для которого не требуется подтверждения никакими плебисцитами. Такое мое мнение можете открыто довести до ваших пруссаков для их успокоения, раз вы считаете политически необходимым подобное заявление, которое, несомненно, только обрадует моих внутриполитических противников».

Эти исторически значимые высказывания Пилсудского и Штреземана говорят сами за себя. Особого внимания заслуживает, однако, молчаливое признание Пилсудским того, что польская пропаганда против Восточной Пруссии ведется организациями, получающими поддержку польского правительства.

Далее в связи с этим представляется показательным, что маршал, хотя недвусмысленно и признал, что Восточная Пруссия — исконно германская территория, но то, что он больше не вернулся к этому заявлению, сделанному в начале разговора, должно было разрушить любую попытку к германо-польскому взаимопониманию, когда в немецкой прессе появлялись пропагандистские статьи, призывающие пересмотреть проблему коридора.

Для европейской ситуации в период напряженности 1927 года произошли еще два следующих события, достойных упоминания.

Генеральный консул Советского Союза в Данциге, доктор Калина, летом 1927 года развил бурную деятельность с целью расширить торговые отношения между СССР и Германией и Данцигом. Понятная реакция Советского Союза, после того как несколькими месяцами ранее Великобритания разорвала с ним отношения, а с Польшей он находился на грани разрыва. Советский Союз явно старался заручиться дружбой с Германией.

Не просто значимым, но прямо-таки пророческим оказалось заявление, сделанное бывшим итальянским премьер-министром Франческо Нитти летом 1927 года. Он сказал следующее: «Политика консервативного английского кабинета, защищающего все белые диктатуры в Европе и возмущающегося коммунистической диктатурой в России, еще на длительное время затянет любое позитивное решение. Сокращение вооружений и образование больших таможенных зон вообще не видны на горизонте.

Но при наличии духа ненависти, негодных традиций, диктатур, насилия и протекционизма все тщетно. Или Женева в будущем не сможет стать ничем большим, нежели только академией, центром интриг и статистическим бюро?

Будет ли у этого состояния упадка конец? Я знаю, что нужно надеяться и бороться за это, но человеческая глупость так называемых «цивилизованных» людей, к несчастью, столь огромна».

Таким образом, нельзя сказать, что в период между двумя войнами не хватало дальновидных умов и умных политиков. К сожалению, и до сих пор многое из того, что Натти представлялось желанным, пока что не достигнуто, в особенности сплочение европейских государств. К сожалению, в этом смысле перспективы на будущее в наши дни выглядят хуже, чем тогда. Тем временем опустившийся «железный занавес» удушил все надежды на возрождение объединенной Европы, в которую входили бы все без исключения европейские страны.

Естественно, в период напряженности секретные службы причастных стран развили бурную деятельность. Каждая из них старалась точно узнать, намечаются или уже развертываются и какие именно военные и политические мероприятия стран потенциального противника против их собственной страны.