Заговоренные - Лада Миллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ирка машет рукой, она не привыкла так долго размышлять и рассуждать о высоких материях, она вскакивает, начинает собирать со стола салфетки и пластиковую посуду, складывает все это в мешок, идет к деревянной мусорке, по дороге натыкается взглядом на Илюшу, вот они остановились друг против друга, и я вижу, будто молния мелькнула между деревьев, а может, это все моя неуемная фантазия, кто знает?
Молния мелькнула и пропала, а Ирка возвращается к столу посветлевшая и тихая.
– Дура я, – говорит она мне, – самая настоящая дура.
Я с опаской смотрю на нее, неужели снова реветь будет?
– И чего, спрашивается, я разнылась? – продолжает она, снимает черные очки, достает из рюкзака пудреницу, раскрывает, разглядывает свое распухшее от слез лицо, цокает языком. – Это надо же, совсем разучилась держать удар.
Ирка качает головой, пудрит нос, подкрашивает губы. Захлопывает пудреницу, бросает ее в рюкзак, смотрит на меня так, будто видит в первый раз в жизни.
– Подумаешь, Людмила. Все равно он будет мой. Я это вот чем чувствую.
Ирка снова стала самой собой, она кладет руку на живот, в самый его низ, там, где у нее бабочки, и усмехается.
– И потом – я же заговоренная, ты не забыла? Кто знает, может, я заговоренная на любовь?
Издалека доносится звук колокола. Это монахи-молчальники возвещают о том, что у мира полдень, а у полдня – мир, птицы прячутся в тень, тени прячутся в дупла, деревья встают на цыпочки, экскурсовод предлагает прогуляться по окрестностям, я складываю покрывало с петухами, завязываю ремешки на рюкзаке, оглядываюсь по сторонам, чтобы еще раз запомнить вот это все, а вдруг пригодится?
Ко мне подходит Шуламит, спрашивает – не устала ли я и как поживает мой живот.
Мой живот поживает отлично, Данька, видно, спит, еле-еле постукивает пяткой, типа, ходи-ходи, укачивай, я показываю Шуламит большой палец, мы выстраиваемся гуськом, чтобы нырнуть в мандариновую дымку, за которой, будто белье на веревке, покачивается пустыня, похожая на наше будущее, в центре ее – огромный глаз – это море из наших слез, потому что счастье без слез – какое же это счастье?
Глава одиннадцатая
– На пятницу ничего не планируем! – провозгласила бабушка на следующий день. – В пятницу у нас прием.
– Что за прием? – поинтересовался папа. – И можно ли уже наряжаться?
Перед самым отъездом в Израиль пять сотрудниц патентного бюро, проработавшие под папиным началом лет двадцать, а то и больше, организовали ему чувствительные проводы, а под конец вручили прощальный подарок в коробке малахитового цвета.
– Кто эти тетеньки? – спрашивала я бывало, отбиваясь от объятий и сюсюканья пышных кремпленовых дам, в те редкие дни, когда папа брал меня, маленькую, на работу.
– Это мои боевые подруги, – усмехался папа в бороду.
Зато мама называла их не иначе как «твои женщины», при этом голос у нее становился металлическим.
А потом были проводы, коробка и ее содержимое, достойное приема у английской королевы, досталась папе на память, но королеве было не до нас, что не мешало папе время от времени раскрывать подарок и любоваться на свое сокровище.
В тишине и духоте, между листами шуршащей золотой бумаги, томилась бархатная бабочка оливкового цвета, а серебряные запонки смотрели на мир удивленно, моргая малахитовыми глазами. Все это пахло праздником, прошлым и немного разлукой.
– Знаешь, – говорила я, задумчиво глядя на папу, – я с самого детства подозревала, что твои женщины в тебя влюблены.
В такие моменты папа приосанивался и гордо поглядывал на маму. Мама только фыркала, но в глубине души радовалась, что увезла папу далеко и надолго.
С первого дня в Иерусалиме папа ждал удобного момента, чтобы «принарядиться во все вот это», но быт не располагал, а работа тем более. И вдруг такая удача – у нас, оказывается, прием.
– Вчера в ульпане объявили, что в пятницу прибывает делегация из Англии. Каждый ученик возьмет к себе на вечер парочку туристов, чтобы показать, как мы живем на исторической родине, – объяснила бабушка гордо.
«Неужели все-таки королева?» – подумала я.
– А они что же все – евреи? – удивился брат.
– К сожалению, нет, – вздохнула бабушка, – но все равно очень хорошие люди. Сказали, что они какие-то там потомки. Но я не разобрала хорошенько.
И бабушка принялась чистить селедку на форшмак, а чем еще, скажите, можно удивить английскую королеву?
Тут вступила мама и объяснила, что эта необычная делегация состоит из потомков тех самых англичан, которые когда-то имели мандат на эти земли.
– Для них эта поездка что-то вроде паломничества, – сказала она, – потому что много хорошего, но и много плохого происходило здесь в те времена.
– Да и не только в те, – парировала бабушка, которая любила оставлять последнее слово за собой. – И к тому же – плохого здесь происходило гораздо больше. Евреи перед самой войной пытались убежать из Европы от Гитлера, набивались в корабли, а англичане не давали им высаживаться на берег.
– Но были среди них и великие люди! – провозгласил папа, любивший историю почти так же сильно, как и маму. – Фельдмаршал Алленби, например. А возьмем Чарльза Уингейта. Какое благородное сердце! Местные жители звали его не иначе, как Аядид, то есть – Друг. И кстати, – папа покосился на маму с бабушкой, – Его рассуждения о христианском сионизме могли бы примирить сегодня многих и многих.
Мама пожала плечами, а бабушка сложила губу в «гузочку» и вернулась к раковине.
– Но вы же не говорите на английском, – усмехнулся брат, – а я на эти выходные остаюсь в интернате.
– Ничего, – сказал муж, – я помню со школы несколько фраз.
– Например? – продолжал допытываться брат, хватая селедку за сочную спинку и отправляя в рот лакомый кусочек.
– Где моя сестра? На кухне, – подумав, произнес муж на школьном английском.
– Но у тебя нет сестры, – глубокомысленно заметил брат, – впрочем, – и он попытался дотянуться до второго селедочного куска, – как начало разговора сойдет. Главное, чтобы вы поняли, что они вам ответят.
– Главное, чтоб стол был накрыт как положено, – бабушка отвлеклась от раковины, отобрала у брата селедку и продолжала невозмутимо: – Если накормим хорошенько, им вообще не до разговоров будет.
В пятницу в больнице был короткий день, врачи и медсестры обсуждали вчерашнюю экскурсию, Илья взял выходной, а Ирка ходила такая грустная, что я позвала ее встречать шабат с нами и с англичанами.
Она обрадовалась, сказала, что заберет Машеньку из садика, отведет к маме и приедет, как только сможет.
– А как у тебя с английским? – поинтересовалась я.
– Никак, – пожала она плечами, – я