Мой «путь в первобытность» - Юрий Семёнов

Создание первой в истории науки теории одной из некапиталистических экономик, причем такой экономической системы, из которой, в конечном счете, выросли все остальные докапиталистические системы экономических отношений, открывает путь к пониманию всех этих докапиталистических экономик. В частности, опора на эту концепции вместо с профессиональным знанием этнографического материала, относящегося к предклассовым обществам, помогла мне решить проблему азиатского способа производства, а тем самым и вопрос о природе общественного строя, утвердившегося в СССР и странах «социалистического лагеря».

Но самое важно заключается в том, что теория первобытной экономики позволяет преодолеть, если можно так сказать, «капитализмоцентризм» созданной К. Марксом и Ф. Энгельсом теории исторического процесса. Конечно, основоположники историко-материалистического подхода к обществу и его истории знали, что кроме капиталистической экономической системы, существуют и иные, качественно отличные от нее. Но политэкономия капитализма была в то время единственно существующей, и они были вынуждены в своих общетеоретических построениях вольно или невольно исходить из нее.

При обращении к эпохам, когда, как они прекрасно понимали, капитализма не было и заведомо быть не могло, их «капитализмоцентризм» проявлялся в явном преувеличении роли товарного обращения — в «товароцентризме». Так, например, переход от первобытного общества к классовому они во многом связывали с возникновением товарообмена и товарного производства, с действием закона стоимости, ведущего к обогащению одних и обнищанию других. Именно в превращении продукта в товар Ф. Энгельс видел «зародыш всего последующего переворота».[45] И понять его можно. Никакого другого экономического механизма социального расслоения, кроме связанного с действием закона стоимости, он не знал и знать в то время не мог.[46]

«Капиталоцентризм» изначального материалистического понимания истории был одной из причин, которая привела определенно число ученых к выводу, что эта концепции применима лишь к капиталистическому обществу, но не пригодна для понимания всех остальных. Такой точки зрения придерживались, в частности, К. Полани и Дж. Дальтон.[47]

Таким образом, создание целостной теории первобытной экономики позволяет преодолеть «капитализмоцентризм» марксова понимания движения истории и глубже разработать материалистическое понимание истории, обновить его, привести в соответствие с современным уровнем развития науки.

20. Сектор истории первобытного общества:

Люди, работавшие в нем

А теперь вернемся к самому началу истории группы и сектора истории первобытного общества. Он никогда не был велик. Более или менее постоянное его ядро составляли шесть человек — Абрам Исакович Першиц, Лев Абрамович Файнберг (1929–1993), Лев Евгеньевич Куббель (1929–1988), Анатолий Михайлович Хазанов, Виктор Александрович Шнирельман и автор настоящей статьи. С момента создания группы и вплоть до смерти в ней работал Борис Осипович Долгих (1904–1971). Кроме того, в секторе в разное время трудились Борис Алексеевич Фролов, Норайр Бадамович Тер-Акопян, Эстер Самуиловна Годинер, Ольга Юрьевна Артемова, Елена Ивановна Деревянко, Клара Петровна Калиновская и Владимир Рафаилович Кабо. Лаборантами сектора работали Марина Цолаковна Арзаканьян и Ирина Леонидовна Бабич. К настоящему времени обе они стали докторами исторических наук.

Деятельность любого научного учреждения или его подразделения во многим зависит от его руководителя. Поэтому я никак не могу в своем повествовании обойти А.И. Перщица. Как я уже указывал, группа первобытной истории была создана вскоре после прихода Ю.В. Бромлея к руководству институтом и, конечно, все это было оформлено его приказом. Но истинным инициатором создания группы, а затем ее преобразования в сектор был, конечно, А.И. Першиц. Именно он подал эту идею Ю.В. Бромлею и убедил провести ее в жизнь. О мотивах, которые побудили Ю.В. Бромлея согласиться на создание группы, было уже сказано достаточно. А теперь несколько слов о причинах, которые заставляли его на протяжении более чем двух десятилетий заботливо опекать сектор и создавать все условия для его работы.

Ю.В. Бромлей принадлежал к числу тех, не часто встречающихся руководителей, которые не только не ограничивают деятельность своих подчиненных, но, наоборот, всеми силами помогают им выделиться и получить возможно большую известность в научном мире. Он не боялся соперников, не боялся, что его подчиненные своей славой затмят его. И дело не просто в том, что он был очень неплохим человеком. Он исходил из того, что славу руководителю научного учреждения создает хорошая работа этого учреждения, успехи в науке, достигнутые его работниками. Чем больше в институте известных ученых, тем более он знаменит, а тем самым и большей является известность его руководителя.

Уже первые годы работы группы первобытной истории показали, что она способна принести институту славу. Именно поэтому Ю.В. Бромлей преобразовал ее в сектор и вообще всячески способствовал дальнейшему успеху его деятельности. И сектор полностью оправдал его надежды. Этот единственный в стране центр по изучению истории первобытного общества и проблем общей этнографии, просуществовав в течение четверти века, внес неоценимый вклад в историю отечественной и не только отечественной науки.

И главная заслуга в этом принадлежит А.И. Перщицу, который подобрал коллектив из самостоятельно мыслящих и хорошо знающих свое дело исследователей и умело им руководил. Члены сектора были вольны придерживаться самых различных взглядов, причем не только по конкретным вопросам, но по проблемам общей теории и методологии истории. Одни члены сектора были убежденными сторонниками материалистического понимания истории, другие относились к нему скептически, предпочитая иные подходы, что не только не мешало, но, наоборот, способствовало успеху деятельности сектора. В секторе царила атмосфера взаимного уважения и доверия. Заведующий сектором никому не пытался навязывать свою точку зрения. Он ограничивался лишь советами, к которым все прислушивались, но вовсе не обязательно принимали. А.И. Першиц был прекрасным критиком и замечательным редактором. Его редакторские замечания всегда были к месту. Автор даже тогда, когда первоначально они были ему не очень по душе, тщательно продумав, приходил, в конечном счете, к выводу, что учет их будет в огромной степени способствовать улучшению работы.

21. Советская этнография в кривом зеркале мемуаров В.Р. Кабо

Единственным исключением в достаточно дружной среде сектора, пожалуй, был только В.Р. Кабо. В отличие от остальных он не был намеренно привлечен к сотрудничеству А.И. Першицем. Просто, когда В.Р. Кабо перешел из Ленинградской части Института этнографии в Московскую, то автоматически в соответствии с предметом своих исследований был зачислен в сектор первобытности. Однако долго ужиться он здесь не смог и, в конце концов, ушел от нас в другое подразделение института, о чем никто не пожалел.

Я бы не стал специально задерживаться на его личности, если бы уже в эмиграции он не опубликовал свои воспоминания под названием «Дорога в Австралию» (New York, 1995). В них он рассказывает не только о своем жизненном пути, который в молодости был осложнен трагедией — несколько лет по политическому обвинению автор провел в исправительно-трудовых лагерях, но и о положении, сложившемся в нашей этнографической науке в 50–80 гг. Насколько я знаю, пока никто другой из советских этнографов, работавших в те годы, с мемуарами не выступил. И если такое положение сохранится, последующие поколения буду черпать сведения об этой эпохе развития нашей науки только из книги В.Р. Кабо.

А между тем верить ему практически ни в чем нельзя. Те разделы книга, которые посвящены положению в этнографии, содержат такое обилие и крупных, и мелких небылиц, что остается только диву даваться. Как сообщает автор, советская этнографическая науки в те годы находилась в состоянии не только что застоя, но полной деградации. И только один единственный человек занимался подлинными научными исследованиями в этой области, ведя титаническую борьбу с массой ничтожеств и пигмеев, наделенных самыми низменными качествами.

Когда я прочитал эту книгу, у меня возникло желание написать на нее рецензию, озаглавив ее «Диагноз — мания величия». К сожалению, руки у меня до этого так и дошли. Жаль было тратить время на разбор нелепейших домыслов. И здесь я ограничусь несколькими примерам.