Зеленая брама - Евгений Долматовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но люди сражались в составе своих полков еще целый месяц. «Мы не считали себя погибшими, а вернее, не знали, что нас считают погибшими»,— пишет по этому поводу бывший командир артиллерийского полка Владимир Лисовец, проживающий ныне в Одессе. Надо, чтобы геройство бойцов 140-й дивизии не было забыто.
Ведь они на третий день войны в районе Дубно приняли на себя таранные удары танков и мотопехоты. Дивизия не дрогнула, держалась на первом своем рубеже до 30 июня.
Она отошла лишь тогда, когда стало достоверно известно, что сосед справа растоптан превосходящими силами врага.
Примеров того, как трудно было выполнять приказ на отход, я мог бы привести много, но расскажу только один эпизод, относящийся к первым дням войны.
В пограничном Перемышле, на берегу реки Сан стоял ДОТ, замаскированный забором. Гарнизон этого бронеколпака — всего два пулемета, первый и второй номер. Дот начал действовать в первые минуты войны. В нем находились младший лейтенант Чаплин и рядовой Ильин — воины 99-й стрелковой дивизии. Противник к исходу первого дня наступления ворвался в город. Наши отошли. Два пулеметчика остались на своем посту. Сутки без перерыва вели они огонь по переправе.
Как известно из истории, на второй день войны Перемышль был отбит воинами 99-й и пограничниками. Товарищи застали пулеметчиков на их бессменном посту. Чаплин и Ильин коротко отдохнули в казарме и снова в течение всей недели, пока город держался, участвовали в боях, вели огонь по врагу.
Но противник на флангах глубоко вонзился в нашу территорию, необходимо было отвести войска, пришел приказ.
Чаплин и Ильин как раз вновь дежурили в доте. Они сказали уходящим пограничникам, что останутся в бронеколпаке, будут вести огонь и ждать нового освобождения города.
— Продержимся, только скорей возвращайтесь...
Они не могли предположить, что Перемышль отобьют только через три с лишним года.
Вот какой случай невыполнения приказа героями, дорого отдавшими свою жизнь. Но смертниками они себя не считали, и мы не посчитаем. И пропавшими без вести не назовем...
Но продолжим рассказ о 140-й стрелковой...
Артиллеристы 361-го гаубичного артполка, входившего в состав дивизии, 6—7 июля били по танкам прямой наводкой из своих гаубиц калибра 152.
Не знаю, применялся ли раньше и позже такой калибр в ближнем бою. Во всяком случае для стрельбы прямой наводкой по танкам эти гаубицы отнюдь не предназначены!
Седьмого июля все нити связи оборвались: штаб дивизии во главе с комдивом полковником Лукой Герасимовичем Басанцом был отторгнут от полков и разгромлен.
Часть командиров погибла, некоторые были захвачены в плен. Комдив с небольшой группой (теперь выясняется, что в ней было человек двадцать) вырвался и ушел на поиски партизан, чтобы присоединиться к ним. Полковник Басанец перешел линию фронта в начале 1943 года. Позже он командовал рядом соединений, стал генералом.
Начарт дивизии полковник М. А. Шамшеев нашелся после войны — он был членом комитета восстания в концлагере Маутхаузен. (Я пытался связаться с ним, но был извещен о том, что 22 августа 1981 года он скончался...)
Полки продолжали сражаться.
Боевая задача была ясна: бить врага! По карте можно и не ориентироваться — противник виден и без бинокля.
Пополнялись боеприпасами, в том числе и трофейными, перебивались кое-как с продовольствием, но личный состав не голодал — были среди своих, на родной земле!
Все полки дивизии — три стрелковых и два артиллерийских,— ослабленные, поредевшие, согласовывая свои действия с соседями, 10—14 июля участвовали вместе с танкистами группы Огурцова в успешных боях за Бердичев, а потом — в разгроме вражеской группировки под Оратовом.
Дивизия, отсутствующая в донесениях и сводках, наступала!
Несколько дней командовал подполковник (его фамилию ветераны запамятовали), он был тяжело ранен; его сменил полковник — кавалерист, успевший покомандовать лишь несколько часов... И тогда командование дивизией, оставшейся без штаба, взял на себя полковой комиссар Семен Борисовский. Ему пришлось руководить исчезающими полками в Зеленой браме. Он геройски погиб в бою близ села Нерубайка.
В ночь на седьмое августа, то есть через месяц, дивизия действительно перестала существовать, но отдельные горсточки ее воинов еще сражались в окрестных лесах и полях...
Случай со 140-й дивизией свидетельствует все о том же: сражаться и стоять насмерть, бить врага из последних сил и в любых обстоятельствах было и оставалось первой заповедью не только отдельного бойца или отдельной роты, но и дивизии, отделенной от боевых порядков армии и фронта.
Июль сорок первого — время возникновения и формирования партизанского движения. В определенном смысле боевые действия полков дивизии, отрезанной от соседей и лишившейся штаба, родственны партизанской войне. Сто сороковая примыкала то к одному, то к другому соединению и по обстоятельствам координировала с ними свои атаки. Несколько позже партизанские отряды взаимодействовали с регулярными частями — я был свидетелем тех совместных операций и зимой 1942-го на Белгородчине, и осенью 1943 года при форсировании Днепра.
Ну, а как квалифицировать боевые действия отряда, про который рассказал мне лейтенант запаса агроном Сергей Васильевич Собольков, человек, прошедший все круги ада, бедовавший во многих концлагерях?
Через неделю после начала войны на реке Збруч стихийно образовалась группа командиров, только что по- скорому выпущенных из училищ и направленных с назначениями в части 6-й армии.
Попытки разыскать штабы, куда им надлежало явиться, оказались тщетными. Но юные и необстрелянные лейтенанты сочли невозможным присоединиться к потоку отступления, так и не встретившись с врагом лицом к лицу.
На переправе у старой границы неизвестный майор объединил их и повел на прорвавшегося противника. Первый бой подтвердил убежденность в своих силах. Более месяца, не просто отступая, но маневрируя, сражался этот отрядик. Может быть, правильней назвать его пулеметной боевой группой? Они действовали в тылу врага, вот уж действительно на свой страх и риск. А ведь справедливо считать их партизанами!
Последний бой Собольков с товарищами выдержал в конце июля под Христиновкой. Лейтенант очнулся у разбитого пулемета, подняться уже не мог. Он обнаружил, что выбиты все зубы, но успел окровавленным ртом разжевать, проглотить свой партийный билет, прежде чем был схвачен немецкими танкистами.
Мучительным было абсолютное господство вражеской авиации. Она бомбила и штурмовала повозки с детьми, санитарные машины с крестами на покрывающем их брезенте. Я видел такое потом только во Вьетнаме, когда там бесчинствовали заокеанские агрессоры.
И все же, повторяю, наш отход в июне и в июле сорок первого года не был паническим. Отвергаю подлое словечко «драп», просочившееся в художественную литературу из уголовного жаргона. Трусами оно придумано.
Приезжал в Москву с группой красных следопытов из села Верховья Орловской области учитель географии Виктор Максимов. Заходил ко мне. Он тоже участник боев у Подвысокого, был там ранен, и лишь в 1943 году ему удалось вновь стать в строй. Воевал отчаянно, получил еще два ранения и вернулся домой из Магдебурга с тремя боевыми орденами. Меня потрясла одна подробность из рассказов Максимова об отходе наших войск от Тернополя на старую границу, а потом на Винницу. Из суточного распорядка целиком исключалось время на отдых: днем вели бои, а по ночам отходили. Люди засыпали на ходу. Иные падали, ушибались. Чтобы уберечь людей от травм, лейтенант Максимов вел бойцов не по-уставному: при построении на марш он ставил в голову своего подразделения тех, кто казался пободрей,— им надлежало следить за дорогой, а остальные шагали за ними с закрытыми глазами, положив руки на плечи товарищей, оказавшихся впереди. И помогало, получалось.
...Память вновь возвращает меня в Подвысокое.
Седьмого августа, уже на шестой неделе войны, новая встреча с начальником разведотдела 6-й армии. Могу теперь признаться: я полагал в тот раз, что мы никогда больше не увидимся на этом свете. Новобранец, возбужденно сверкая украинскими черными-пречерными глазами, говорил:
— Мы набили их превеликое множество, но вырваться из капкана вряд ли удастся. Будем драться до смерти.
Мне запал в душу образ этого человека, сохранилась в памяти необычная фамилия, видимо связанная с рекрутскими наборами в Российской империи. Долгое время я был убежден, что Новобранец погиб там, у Зеленой брамы, но через многие годы после тех трагических событий неожиданно, как выражаются военные разведчики, «вышел на него».
Вот эта история из серии «очевидное-невероятное».
Был я в командировке в Норвегии, на краю Европы, за Полярным кругом, в местах, погруженных в долгую ночь, расцвеченную северным сиянием. Меня пригласил в гости старый рыбак, член Общества дружбы с Советским Союзом. Придя в его домик, стоящий на скале у фиорда, я уютно устроился в кресле, застеленном оленьей шкурой, и стал рассматривать семейный альбом. На фотографиях — женщины в накрахмаленных чепчиках, мужчины в воскресных сюртуках, благочестивые пасторы, младенцы в колыбелях, наконец, король Хокон.