Протокол одного заседания - Александр Гельман

Соломахин (Черникову). Виктор Николаевич… вы будете говорить?

Черников (не сразу, сидя). Как я понимаю, если предложение Потапова будет принято, Павла Емельяновича снимут с работы. (Помолчав.) Я от всей души поддерживаю это предложение.

Айзатуллин (вскочив). Вы карьерист! Вы бы всех тут уволили, одного себя оставили! Когда вам светила должность главного инженера, вы поддерживали Павла Емельяновича! А теперь осмелели? Рано хороните! (Резко поворачивается к Соломахину.) Это вы виноваты, что партком принимает такой оборот! Лично вы! Поторопились: «Я — за». Вы что, думаете, если свою точку зрения как секретарь парткома высказали первым, вас обязательно поддержат?

Соломахин. Успокойтесь. Ничего страшного не происходит.

Айзатуллин. Значит, вы согласны с заявлением Черникова?

Соломахин. Я считаю, надо сначала выслушать Черникова.

Айзатуллин. А по-моему, сейчас не время обсуждать этот вопрос!

Соломахин (Черникову). Прошу вас, Виктор Николаевич…

Черников. А мне больше сказать нечего.

Возможно, препирательства продолжались бы еще, но поднялся Батарцев.

Батарцев (старается говорить спокойно). Пока Павла Емельяновича еще не уволили из треста, он, с вашего позволения, скажет несколько слов. Честно говоря, я не ожидал, что наш сегодняшний разговор зайдет так далеко. И не буду скрывать, я в некоторой растерянности. От многого, что я здесь сегодня видел и слышал. Но раз уже пошло в эту сторону, то, я думаю, надо идти до конца. Вы, товарищ Потапов, и понятия не имеете, в какой момент, в какое сложнейшее переплетение обстоятельств вы влезли со своими тетрадочками!.. Я собирался доложить об этом членам парткома несколько позже, не сегодня, но вот придется сделать это сейчас. (Пристально посмотрел на Соломахина.) Вы все знаете, что к концу этого года страна ждет от нас пуска комбината. Та продукция, которую будут здесь выпускать, уже разнаряжена, расписана на десятки предприятий. И даже за рубеж! Так вот, я должен вам сообщить: пуск комбината под угрозой срыва!

Соломахин вскинул голову.

(Прямо встретил его взгляд.) Да, Лев Алексеевич, к сожалению, дела обстоят именно так… Нам придется пускать комбинат без некоторых объектов. Без центральной лаборатории. Без ремонтно-механической базы. И без очистных сооружений.

Соломахин. Павел Емельянович, нам никто не позволит пускать комбинат в урезанном виде!

Батарцев (резко). А почему нам позволили три года назад начинать строить этот комбинат задом наперед?! Труб не было! Технической документации не было! А план был! И вместо того чтобы сначала провести подземные коммуникации, построить дороги, построить базу, я начал возводить здания, цеха, класть стены! А начало стройки, чтоб вы знали, это ген, из которого потом все дальнейшее произрастает! Вы посмотрите на нашу площадку: все перекопано, перерыто, вся технология нарушена! А почему? Потому что мы так начали! (Чуть спокойнее.) Теперь я хочу вам объяснить, товарищ Потапов (поворачивается к Потапову), почему так беспокойно ведет себя сегодня Исса Сулейманович. Дело в том, что, пока вы с Милениной делали свой анализ (показывает на тетради), он (кивает на Айзатуллина) сидел ночами и делал другой расчет. Расчет, доказывающий, что с первого дня строительства трест был поставлен в такие условия, которые дают нам сегодня право настаивать на изъятии из пускового комплекса некоторых объектов!..

Соломахин. А почему партийный комитет ничего не знает об этом расчете?

Батарцев. Потому что он еще не готов, Лев Алексеевич. Я от партийного комитета ничего не скрывал и скрывать не намерен. Хотя ты меня в этом сильно подозреваешь! (Потапову.) Я не хочу сказать, что здесь (показал на тетради) — неправда. Если брать отдельно тот год, который здесь (опять похлопал по тетрадям) отражен, то все точно. Все правда. Но эта правда в немалой степени порождена той правдой, которую в своем анализе показывает Исса Сулейманович. Вы всё учли, за исключением того момента, что стройка была начата технологически неверно… А теперь представьте, что и ваши тетрадочки и расчет Иссы Сулеймановича — он на днях будет готов — вместе и одновременно поступят в главк! Товарищи, спросят нас, в чем дело? Вот у вас какие резервы (он потряс тетрадочками Потапова), вот где собака зарыта! В вашем неумении организовывать труд людей! А не в том, что вы не так начали! И ходатайство наше об изменении пускового комплекса будет отклонено! Пускайте, скажут! Полностью, как надо, пускайте, и никаких гвоздей!.. Стройка будет поставлена в тяжелейшее положение. (Соломахину.) Полного пуска все равно не будет, Лев Алексеевич. А будет кошмар штурмовщины, причем бесполезной… (Потапову.) Я вас прошу, очень вас прошу, товарищ Потапов, и как человек, проживший на свете пятьдесят два года, и как управляющий трестом, заберите свои тетради. Снимите с повестки дня свое предложение! Поверьте мне — это будет во всех отношениях и правильно и справедливо. Поверьте, что я вас прошу об этом не потому, что боюсь наказания за срыв пуска. Во всяком случае, не только поэтому.

Наступило молчание. Соломахин было встрепенулся, хотел что-то сказать, но не стал. Очевидно, он решил сначала послушать, что ответит управляющему Потапов. Все сейчас смотрят на Потапова. Потапов, опустив голову, молчит. Тогда поднялся Комков. Он взял со стола обе тетрадки и подошел с ними к Потапову.

Комков (протягивая тетради). От парткома бригаде Потапова на память. Надеюсь, на до-о-олгую!

Потапов взял тетради. Он прошел несколько шагов и остановился перед Батарцевым.

Потапов (негромко, Батарцеву). Зачем же вы начали, Павел Емельянович?

Батарцев. Что зачем я начал?

Потапов. Стройку зачем вы начали?

Батарцев (усмехнувшись). Вы, наверное, думаете, если я управляющий, я уже все могу? У меня был приказ. Был план!

Потапов. И вы не сопротивлялись?

Батарцев. Чему я должен был сопротивляться?

Потапов. Ну, чтоб не начинать в таких условиях. Вы же знали наперед, чем дело кончится.

Батарцев. Сопротивлялся, товарищ Потапов, как же вы думаете! Конечно, сопротивлялся!

Потапов. А как вы это делали, Павел Емельянович?

Батарцев. В главке разговаривал, с руководством главка: втолковывал, доказывал! Матом даже ругался!

Потапов. А они?

Батарцев. А они меня по спине хлопали: ничего-ничего, все будет нормально…

Потапов. А вы?

Батарцев (уже раздраженно). Что я?!

Потапов. Но вы же могли поставить вопрос ребром. В крайнем случае написать заявление: или отодвиньте начало строительства, пока не будет все, что положено, или сымайте с должности.

Комков. А ты, оказывается, Потапов, наивный парень! Ну и сняли бы Павла Емельяновича. Пришел бы другой и начал!

Потапов. Не скажи! Когда вопрос ребром ставится, люди начинают думать. Прояснение в мозгах происходит, когда вопрос ребром ставится.

Любаев. Ну, это же несерьезно, Василий Трифонович! Заявление, ребром… Вы опять рассуждаете с горки бригадира.

Потапов. А вы гляньте, что получается, Роман Кириллович! Павел Емельянович — со своей горки — говорил тут, что у меня простои потому, что в стране с планированием плохо. А я вот вижу — со своей горки, — что именно Павел Емельянович тем, что начал стройку, когда ее начинать нельзя было, это самое планирование и запутал. (Батарцеву.) Тут крупная промашка с вашей стороны, Павел Емельянович… (Кладет тетради на стол.)

Батарцев (Потапову, мягко). Вот здесь сидит начальник ваш — Виктор Николаевич. Вы уже поняли, что относится он ко мне далеко не дружелюбно. Но даже он вам скажет, как я не хотел тогда начинать стройку. В чем угодно я грешен, но только не в этом,

Черников. Лев Алексеевич, разрешите?

Соломахин кивает.

Я не собирался говорить, но уж раз меня призывают в свидетели — скажу. (Встает.) Вы неточно выразились, Павел Емельянович. Это неправда, что вы не хотели начинать стройку. Вы хотели не хотеть! Понимаете? Эмоций было много, а практических шагов ноль…

Вы помните — три года назад, примерно на этом месте, где мы сейчас сидим, стояли вы, я, Григорий Иванович и Айзатуллин. Эта земля тогда еще не нюхала бетона. Ничего еще не было: ни хорошей работы, ни плохой работы. Просто была земля, и стояли четыре человека, которым поручили на этой земле построить комбинат… Я хорошо помню ваши слова. «Ребята, — сказали вы тогда, — это же так здорово, что мы начинаем строить на совершенно новом месте!» Сейчас самое главное — все продумать, все учесть, самое главное, вы говорили тогда, правильно начать стройку. Как и сегодня, вы говорили, что начало стройки — это ген. И добавили: я вас уверяю, все беды строительства оттого, что неумно, необдуманно начинают. Не конец — делу венец, сказали вы тогда, а начало! И еще крикнули громко, на весь лес: на-ча-ло! Вы говорили тогда: я клянусь вам — до тех пор пока мы не проложим по всей площадке подземку, пока не сделаем все дороги, ни один объект, ни одна стена не будет начата!.. А потом, полгода спустя — вы помните? Когда уже начали, когда уже все пошло не туда, но еще можно было исправить положение, вы помните, мы сидели у вас дома до двух часов ночи. Договорились: черт с ними, с квартальными показателями, с прогрессивками, с премиями — надо решать главное: пуск! Клянусь тебе, Виктор Николаевич, сказали вы, что больше ни одного нового объекта начинать не будем! И я в очередной раз поверил: нет, все-таки Павел Емельянович — это Павел Емельянович! А через неделю телефонограмма: приступить к строительству нового объекта!.. Как будто и не было ночного разговора. Я позвонил: Павел Емельянович, как же так? — «Виктор Николаевич, дорогой мой, не волнуйтесь, надо с этим кварталом расправиться, а потом уже все будет по-другому». Но я вам тогда еще верил. Верил, что ничего страшного, как вы говорили, что все уладится, как вы говорили, что главное сейчас — не портить отношения с главком, как вы говорили. Я думал: «не портить отношения с главком» — это ваша тактика, а это оказалось вашей стратегией, Павел Емельянович… Да, мне несколько обидно, что вы решили не назначать меня главным инженером. Но вы знаете, Павел Емельянович, мне больше обидно не за себя, а за вас. Вы сами предложили мне эту должность, вроде поддерживали мои идеи, мои планы перестройки работы треста… Но стоило Иссе Сулеймановичу сказать «нет» — и вы пошли на попятную. Не потому, что вы Иссу Сулеймановича цените и уважаете больше, чем меня. Нет. А потому, что Исса Сулейманович вписывается в вашу стратегию. Потому, что его знаменитая пословица: «Я перед главком отчитываюсь за каждый квартал в отдельности, а не за всю жизнь сразу» — это в конечном счете и ваша пословица, Павел Емельянович… Вы сложный человек. Это правда. И это меня всегда подкупало. Но теперь я знаю: сложность — это не качество. Это всего лишь структура. Сложный может быть и хорошим и плохим… Вы виноваты, Павел Емельянович, в том, что мы тогда так начали стройку. И в том, что мы ее сейчас так заканчиваем! (Кончил говорить, но не садится и в упор продолжает смотреть на Батарцева, ожидая ответа.)