За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

Валера потряс головой, как бы стараясь стряхнуть с себя страшные воспоминания. Слева за окном «КамАЗа» мелькали деревья, гладь рукотворного Варзобского озера — любимого места отдыха жителей Душанбе. До места встречи с бежевой «нивой» оставалось чуть больше тридцати километров.

 — Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.Два важных правила запомни для начала:Ты лучше голодай, чем что попало есть,И лучше будь один, чем вместе с кем попало,

— продекламировал Абдуллоджон. — Люблю Хайяма! У него такие умные стихи! На все случаи жизни!

— Да, мне тоже нравится, — ответил Орлов. — А к чему это ты про «лучше будь один, чем вместе с кем попало»?

— Да к тому, Андрей, что истинных друзей на самом деле очень мало. Вот у меня товарищей очень много! А друг — только один! Мы с ним еще учились в школе. Хороший такой парень. А у тебя много друзей?

— У меня… — Андрей задумался, — У меня, наверное, тоже мало. Ну не один… Но…

— А сколько?

Орлов вспомнил своих одноклассников Володю и Виктора. С первым они очень дружили с четвертого класса. Вместе проводили время, вместе прогуливали уроки, для воспитания воли вместе прыгали на ходу с площадки товарного вагона движущегося поезда в районе подмосковной Поваровки, вместе отправились в весенние каникулы шестьдесят седьмого в Калининград, где неожиданно для себя нашли, а затем сдали в милицию ржавый парабеллум. Потом Володя как-то отдалился от Андрея, увлекся «битлами», у него появилась своя кампания, а последовавшая через два года после окончания школы служба в армии, казалось, насовсем разлучила школьных друзей. Но спустя несколько лет они все-таки стали время от времени встречаться, вспоминая школьные годы, одноклассников и свои странные увлечения, а один раз даже сходили вместе в лыжный поход по архангельской тайге.

По-другому было с Виктором. Тот был замкнутым и серьезным парнем. «Демкович» — звали его одноклассники по имени автора учебника по физике. Виктор был очень изобретательным молодым человеком. В девятом классе он изобрел прибор для подогревания градусника, который крепился на теле подмышкой. Первый же опыт позволил им с Андреем получить освобождение от занятий на целую неделю. Потом, когда они вместе отправились в путешествие на велосипедах по Литве, Виктор применил очень хитроумное антиугонное устройство, срабатывавшее даже при слабом прикосновении к велосипеду. Правда, напугав однажды маленького мальчика, желавшего потрогать рукой блестящую машину, прислоненную к стене кафе, в котором обедали Андрей с Виктором, они отказались от использования этого прибора. Витя дважды приезжал в воинскую часть, где Андрей проходил срочную службу в армии, один раз даже помог ему сходить в «самоволку». Ну а потом раз-два в году они встречались по разным торжественным поводам.

Был еще Юра, с которым Орлов служил в армии. Он жил в Калининграде, закончил институт, женился, воспитывал двоих сыновей — Максима и Егора. С ним Андрея связывали приключения армейской жизни, письма и открытки к праздникам да периодические встречи в Москве и Калининграде. Юра несколько раз ходил в загранплавание и проездом останавливался в Москве у Орлова, привозя копченую морскую рыбу и деликатесные консервы. Правда, однажды он для хохмы прислал ко дню рождения Андрея кирпич в посылке. Этот случай они потом не раз вспоминали как пример шутки, которая могла понравиться только одной стороне.

В Каунасе жил Саша, а в Риге — Агрис. С обоими Андрей тоже служил в армии и вот уже двадцать лет время от времени поддерживал дружеские контакты. Пожалуй, и все. Новых московских друзей у Орлова не получилось. Когда Андрей работал в университете, он подружился было с Виктором и его женой Леной, но после того, как Виктор перешел на работу в КГБ и они уехали за границу, связь практически оборвалась. Время от времени они позванивали, когда приезжали в отпуск, но встретиться с ними не удавалось. Так постепенно они удалялись и удалялись друг от друга, и когда Виктор с женой вернулся в Москву насовсем, их уже почти ничего не связывало с бывшими друзьями. Вот, собственно, и все друзья Орлова.

— Да, у меня, пожалуй, тоже мало друзей, — сказал Андрей. Потом улыбнулся, посмотрел на Абдуллоджона и добавил: — Но теперь их будет больше.

Абдуллоджон тоже заулыбался, понимая, что в настроении Орлова произошла перемена и он простил ему допущенную бестактность.

— Ну ты доволен поездкой, Андрей? Ты уверен, что во всем разобрался?

— Да я, собственно, не затем приехал. Ты же знаешь, что мне надо подготовить материал для заседания Коллегии о действиях в Душанбе отрядов самообороны и сделать обзор.

— Знаю, знаю. Но наши говорят, что для этого вряд ли бы прислали человека из Москвы, да еще из Инспекторского управления. Мы бы тут сами все обобщили и прислали вам…

— Но, Абдуллоджон, на месте то оно видно гораздо лучше!

— Ладно, замнем для ясности!

— Нечего заминать. Материалы я все собрал… А что касается событий, то ты знаешь, что у меня есть своя точка зрения…

— Знаю. Но может быть, не совсем верная?

— Все может быть! Вот скажи, Абдуллоджон, ты помнишь на пленке молодчиков, которые кричали: «Аллах акбар!»? Помнишь?

— Ну, помню.

— А знаешь, что они будут кричать потом?

Абдуллоджон пожал плечами и, немного подумав, спросил:

— Когда потом? Через несколько лет? Наверное, будут призывать к выходу из Союза!

— Нет! Сначала будет объявлен «джихад» — война с неверными. Как это делают моджахеды в Афганистане. Ты уж извини меня!

— Ты хочешь сказать, что «исламский фактор» будет…

— Я хочу сказать, что, не дай бог, нам всем придется расхлебывать эту кашу! И тогда это будет страшно!

— Ты пессимист!

— Я хотел бы быть оптимистом, но не получается!

— Ладно, Андрей! Давай не будем об этом! Время покажет!

— Не будем.

Они немного помолчали, глядя за окно. Варзобское ущелье становилось все шире, горы как бы раздвигались, а дорога становилась все менее извилистой.

— Скоро уже будем в Душанбе. Тут ехать… — Абдуллоджон посмотрел на часы, — не больше получаса. Самолет у тебя в семь. Так что еще уйма времени. Успеем еще выпить по чашечке кофе в аэропорту!

Годы, которые Богомолов провел в колонии, превратили его в забитое существо, которое боялось всего, даже собственной тени. Быть «опущенным» на зоне — значит не только быть человеком второго сорта, но и являться абсолютно бесправным, беззащитным созданием, оскорблять и унижать которое мог каждый.

Дважды Валера пытался наложил, на себя руки, но каждый раз ему мешали сделать это. Повеситься в кочегарке ему не дал бригадир, что есть силы ударивший длинным железным прутом по веревке, зацепленной за ржавую скобу. Вскрыть вены ему не позволил сосед по нарам, такой же, как и он, бесправный, но добрый парень, «задушняк». И остался Валера дальше жить до самого того дня, когда наконец истек срок его наказания и он, как говорили в колонии, «откинулся звонком».

Потом были трудные месяцы возвращения к нормальной жизни. В Москву Богомолов поехать не смог, сначала жил в Вышнем Волочке, разгружая товарные вагоны на станции, а потом уехал в далекий Таджикистан, где в течение полугода вынужден был работать грузчиком в овощном магазине и снимать угол у одной старухи в пригороде Душанбе. И только встреча с Волошиным, который взял его на работу шофером, изменила все. Он впервые за много лет почувствовал себя человеком, жил в общежитии, где никто не знал о его прошлых злоключениях, никто не пытался унизить или оскорбить его. Конечно, о том, что Валера отбывал наказание в колонии, знали многие, но подробностей он никому не рассказывал и переживаниями прошлых лет ни с кем не делился. Уродливая жизнь в колонии удалялась от него, он все реже и реже вспоминал о ней и, может быть, очень скоро она казалась бы ему всего лишь каким-то страшным сном, если бы в один прекрасный день он не встретил в пивбаре, куда частенько заглядывал по субботам, человека, который сразу узнал его.

— Гляди, Богомол! Ты, что ли? Вот так встреча! — сказал тот с кривой усмешкой и, обращаясь к стоявшим вместе с ним парням, добавил: — Да это другарь мой, Валерка! Мы вместе «мочили рога» в загоне.[29] От звонка до звонка!

Валера исподлобья смотрел на него, всем своим нутром ощущая опасность, исходившую от старого знакомого, которого в колонии все называли Козырем. А тот уже протягивал ему кружку пива, приговаривая: — Вот так встреча! А у меня прошло уж четыре «лысака», как от хозяина![30] Работаешь?

— Работаю, — нехотя проговорил Валера.