Измена. Сквозь осколки прошлого - Стася Грей

— Пару раз. Небольшая, тридцать семь и два. Я не говорила, думала, простуда.

Простуда. Я врач. Должна была заметить раньше. Но была погружена в развод, измену, собственную боль. Не замечала дочь.

— Одевайся. Едем к педиатру.

— Мам, может, завтра? Хочу домой, полежать.

— Нет. Сейчас.

Голос резкий. Даша вздрагивает, но не спорит. Одевается. Я веду её к машине, сажаю, пристёгиваю. Еду в детскую поликлинику.

Педиатр — Ольга Михайловна, пожилая женщина, наблюдает Дашу с рождения. Осматривает внимательно. Слушает сердце, лёгкие, щупает живот, лимфоузлы.

— Увеличена селезёнка, — говорит тихо. Смотрит на меня. — Виктория Сергеевна, вы же доктор. Видите симптомы?

Вижу. Усталость, петехии, увеличенная селезёнка. Дифференциальная диагностика: анемия, тромбоцитопения, возможно...

Нет. Только не это.

— Нужен анализ крови, — говорю.

— Немедленно. Сейчас отведу в процедурный кабинет.

Даша смотрит на меня испуганно:

— Мам, что со мной?

— Ничего страшного, солнце. Просто проверим кровь. Обычная процедура.

Ложь. Даша чувствует — хватает меня за руку:

— Мне страшно.

— Не бойся. Я рядом.

Процедурная медсестра берёт кровь из вены. Даша морщится, но терпит. Пробирки уходят в лабораторию. Экспресс-анализ — результат через час.

Мы сидим в коридоре. Даша прислонилась ко мне, закрыла глаза. Я глажу её по волосам. Светлые, мягкие. Мои волосы.

Час тянется вечность.

Ольга Михайловна выходит из кабинета. Лицо серьёзное. Смотрит на меня, кивает головой — зайдите одна.

— Даш, посиди здесь минутку, хорошо?

— Ладно.

Захожу в кабинет. Дверь закрывается. Ольга Михайловна протягивает распечатку анализа.

Смотрю на цифры. Гемоглобин — 82 (норма 120–140). Эритроциты — низкие. Лейкоциты — 2.1 (норма 4–9). Тромбоциты — 45 (норма 150–400).

Панцитопения. Угнетение всех ростков кроветворения.

— Виктория Сергеевна, — голос Ольги Михайловны тихий, — вы понимаете, что это значит?

Понимаю. Не хочу понимать, но понимаю.

— Нужна госпитализация, — говорю механически. — Гематолог. Полное обследование.

Ольга Михайловна кивает:

— Я уже звонила в гематологическое отделение детской онкологии. Вас ждут. Везите немедленно.

Онкология. Слово, которое я не хотела слышать. Не про свою дочь. Не про мою Дашу.

— Подозрение на...? — не могу договорить.

— Острый лейкоз. Но это предварительно. Нужны дополнительные анализы, биопсия костного мозга, иммунофенотипирование. Возможно, апластическая анемия или другое заболевание кроветворной системы. Но с такими показателями...

Она не договаривает. Не нужно. Я сама врач. Знаю статистику. Острый лимфобластный лейкоз у детей — самый частый вид рака в этом возрасте. Выживаемость высокая при своевременном лечении — до восьмидесяти процентов. Но лечение тяжёлое. Химиотерапия, возможно, пересадка костного мозга, месяцы в больнице.

Моя дочь. Моя десятилетняя дочь.

— Виктория Сергеевна, — Ольга Михайловна кладёт руку мне на плечо, — держитесь. Ради неё. Сейчас вы должны быть сильной.

Я киваю. Хирург умеет быть сильным. Контролировать эмоции. Действовать в критической ситуации.

Выхожу в коридор. Даша спит, прислонившись к стене. Такая маленькая. Хрупкая. Больная.

Я присаживаюсь рядом, глажу её по щеке. Она открывает глаза:

— Мам? Что сказали?

— Нужно поехать в больницу, солнце. Полежишь немного, сдашь ещё анализы.

— Я правда заболела? Серьёзно?

Не могу соврать. Не должна. Она чувствует.

— Да. Но мы справимся. Обещаю.

Слёзы наворачиваются на её глаза:

— Я боюсь.

— Я знаю. Я тоже. Но я буду рядом. Каждую секунду.

Обнимаю её. Крепко. Она плачет тихо, уткнувшись мне в плечо. Я глажу её по спине, шепчу что-то успокаивающее, а сама чувствую, как рушится мир. Второй раз за месяц.

Первый раз — измена Дениса, развод, конец брака.

Второй раз — болезнь дочери. Возможно, рак.

Везу Дашу в НИИ детской онкологии и гематологии. Знаю это место — консультировала там несколько раз, когда детям после химиотерапии требовались кардиохирургические операции. Светлое здание, детские рисунки на стенах, но атмосфера тяжёлая. Здесь дети борются за жизнь.

Нас встречает заведующая отделением — профессор Кузнецова. Коротко стриженные седые волосы, строгое лицо, но глаза добрые.

— Виктория Сергеевна, мы знакомы. Консилиум два года назад, помните?

— Помню.

— Это ваша дочь?

— Да. Дарья. Даша.

Профессор присаживается на корточки перед Дашей:

— Привет, Даша. Я доктор Кузнецова. Мы сейчас тебя посмотрим, сделаем несколько анализов, и станет понятно, как тебе помочь. Договорились?

Даша кивает молча.

Нас проводят в палату. Отдельная, светлая, с телевизором и детскими игрушками. Даша ложится на кровать. К ней подключают капельницу — физраствор, витамины, поддерживающая терапия.

Профессор Кузнецова берёт меня за руку:

— Виктория Сергеевна, пойдёмте. Нужно поговорить.

Мы выходим в коридор. Она закрывает дверь, смотрит на меня:

— Я видела анализы. Картина характерная. Завтра утром сделаем стернальную пункцию под наркозом, чтобы ребёнок не мучился. Результат через сутки. Тогда и поставим точный диагноз. Но готовьтесь к худшему.

— К лейкозу, — говорю вслух. Слово вырывается с болью.

— Да. Скорее всего, острый лимфобластный. Но это не приговор. У детей прогноз хороший при своевременном лечении. Мы начнём химиотерапию сразу после подтверждения диагноза. Протокол стандартный — индукция, консолидация, поддерживающая терапия. Два-три года лечения.

Два-три года. Моя дочь будет болеть, лежать в больнице, терять волосы от химии, мучиться от побочных эффектов.

— Выживаемость? — спрашиваю. Врач во мне требует цифр.

— При ОЛЛ у детей — до восьмидесяти пяти процентов полной ремиссии. Это хороший показатель.

Восемьдесят пять процентов. Но есть пятнадцать процентов, которые не выживают.

— Что мне делать? — слышу свой голос. Чужой. Потерянный.

Профессор обнимает меня за плечи:

— Быть рядом. Поддерживать. Верить. И позвонить отцу ребёнка. Ему нужно знать.

Денис. Я забыла о нём. Вернее, вычеркнула из жизни. Но это его дочь. Он должен знать.

Достаю телефон. Набираю номер. Гудки. Раз. Два. Три. Сброс.

Он сбросил звонок.

Набираю снова. Сброс после первого гудка.

Пишу сообщение: "Даша больна. Серьёзно. Подозрение на лейкоз. Приезжай в НИИ детской онкологии немедленно."

Отправляю. Жду. Минута. Две. Нет ответа.

Звоню ещё раз. Теперь автоответчик — номер недоступен. Он заблокировал меня.

Заблокировал мать своего ребёнка в тот момент, когда ребёнок умирает.

Я стою в коридоре больницы, смотрю на телефон и понимаю: я одна. Совершенно одна в этом кошмаре.

Муж предал, ушёл к любовнице, блокирует звонки.

Дочь больна раком.

Мир рухнул окончательно.

Глава 9

Денис

Я врываюсь в НИИ детской онкологии, сердце колотится так, что готово выпрыгнуть из груди. Ресепшен, коридоры, белые стены — всё сливается в одно пятно. Хватаю за руку первую попавшуюся медсестру:

— Ларина! Дарья Ларина! Где она?!

Медсестра вырывается, испуганно показывает на табличку: "Третий этаж, палата 305".

Бегу по лестнице — лифт слишком медленный. Ноги подкашиваются, в горле ком. "Лейкоз." Это слово из сообщения Виктории врезалось в мозг и не отпускает. Моя дочь. Моя десятилетняя дочь больна раком.

Третий этаж. Палата 305. Дверь приоткрыта. Замираю