Гарри из Дюссельдорфа - А Дейч

Германская молодежь, начитавшись пламенных стихов Шиллера, одержимая патриотическим пылом, считала, что сражается в войсках коалиции за великое дело создания единой, независимой Германии. Этим настроением воспользовались феодальные деспоты. Русский царь и прусский король опубликовали Калишское воззвание, обещая создать свободную и независимую Германию, а в критический 18)5 год прусский король даже посулил настоящую конституцию прусской молодежи, если она пойдет умирать на поле сражения за его корону.

Калишское воззвание осталось клочком бумаги, а Германский союз со своим сеймом (бундестагом) во Франкфурте-на-Майне и видимым единством на деле оказался сборищем нескольких десятков мелких деспотий. Победившая европейская реакция, возглавляемая австрийским канцлером князем Меттернихом, уничтожила все гражданские свободы, принесенные французами, восстановила крепостное право и господство феодальных монархов.

Родители Генриха Гейне пришли к решению сделать сына купцом. Им казалось это единственным доступным для него поприщем в такое тяжелое время. Однажды Самсон Гейне вел с Гарри серьезный разговор о его будущем. С тем же воодушевлением, с которым он некогда объяснял сыну все преимущество военной карьеры, он теперь растолковывал ему значение торговли для родины. При этом отец ссылался на успехи своего младшего брата Соломона и добавил, что на днях тот со своей дочерью Амалией посетит Дюссельдорф и сам поговорит с племянником.

С тяжелым чувством Гарри выслушал отца; когда тот кончил, он только сказал со вздохом:

- Итак, из жреца Марса я становлюсь жрецом Меркурия.

И неприглядным казалось Гарри его будущее, когда он думал о нем. Неужели он учился столько лет в лицее, так хорошо усвоил литературу, искусство, философию, чтобы иметь дело с дубликатами накладных на вельветин, векселями, маклерскими спекуляциями и прочими выдумками древнего бога торговли Меркурия! Мать Гарри, видя, что ее сын грустит, как умела, утешала его:

- Теперь пробил час, когда человек с головой может достигнуть самых невероятных успехов в торговом деле.

Но все успокоительные речи родных и друзей не могли примирить Гарри с необходимостью изучать коммерческую науку. Его школьные товарищи Христиан Зете, Франц фон Цуккальмальо и многие другие уже благополучно устроились на государственную службу, но для Гарри как еврея и этот путь был закрыт.

Соломон Гейне сдержал свое обещание брату. Возвращаясь из деловой поездки в Гамбург, он заехал в Дюссельдорф, по дороге захватив с собой старшую дочь Амалйю. Он, как всегда, торопился домой, где его ждали крупные и неотложные дела, и мог, как он выразился позволить себе роскошь провести только один день в семье любимого старшего брата. Правда, Соломон Гейне ничем особенно не проявлял своей любви к Самсону, с которым говорил фамильярно-покровительственным тоном. Иногда Самсону перепадали кое-какие крохи с банкирского стола, но на большее старший и менее удачливый брат рассчитывать не мог. Тут дело было не в скупости Соломона. Как человек, в котором уживались противоположности, он мог выбросить большие деньги на ветер, особенно чтобы показать свою щедрость. Но он мог и пожалеть несколько талеров, когда на него находила стихия бережливости. Короче говоря, Соломон Гейне был богачом-самодуром, и никто из самых близких к нему людей не мог предугадать, как он поступит в том или другом случае.

Соломон Гейне прибыл в Дюссельдорф, не предупредив брата. Когда нарядная коляска подкатила к скромному домику на Болькеровой улице, Самсон Гейне собственной персоной бросился на улицу встречать гостей. Он расцеловался с братом и помог ему подняться но ветхим ступенькам дома, попутно бросив несколько комплиментов по адресу красивой племянницы. Пока Соломон с дочкой шумно рассаживались в гостиной и Самсон расспрашивал их о проделанном путешествии, Бетти суетилась на кухне, готовя блюда, по ее мнению, достойные миллионера.

Гарри сидел в своей каморке, не подозревая о суеге, поднявшейся в доме. Перед ним лежал чистый лист бумаги, гусиное перо застыло в руке: он сочинял стихи.

Все чаще предавался Гарри теперь этому занятию, все больше крепла в нем уверенность, что он станет настоящим поэтом. Он недовольно поморщился, когда вбежала сестра Шарлотта и звонким, взволнованным голосо?л сообщила о приезде Соломона Гейне с дочерью. Пришлось прервать вдохновенное занятие, чтобы поспешить в родственные объятия.

Еще подходя к двери гостиной, Гарри услышал громкий, самоуверенный смех гостя. "Это смех богачей", - подумал Гарри, толкнул дверь и вошел в гостиную. Отец торжественно представил своего первенца. Дядя улыбнулся, показан ряд белых прямых зубов, и привычным жестом протянул племяннику руку, которую Гарри пришлось поцеловать. Амалия взглянула на Гарри из-под длинных черных ресниц, сказала по-французски "bonjour"

и тотчас же отвела от него взгляд.

Братья вели оживленный разговор: вспоминали тетство, рассказывали друг Другу о торговых новостях, смеялись, но по-разному: Самсон - учтиво и даже слегка подобострастно, а Соломон - тем крепким, самоуверенным смехом, который Гарри определил, как "смех богачей".

Юноша сидел несколько в стороне и всматривался в дядю, а еще больше в Амалию. Она держала себя как светская барышня, старалась молчать, а на вопросы отвечала слегка улыбаясь, как бы лениво роняя слова. Иногда она, впрочем, смешивалась и в разговоры старших.

В ее замечаниях звучала порой ироническая нотка. На ней было красивое кружевное платье; очевидно, она успела переодеться в гостинице. В маленьких нежных руках Амалия держала перламутровый веер, которым играла с удивительным кокетством. Гарри в первый раз видел такую светскую девушку. Ее красота удивляла, но в ней было что-то чопорное, говорившее собеседникам: знай свое место.

Гарри попытался поговорить с Амалией, но разговор нс клеился. Он сообщил ей, что только что кончил лицей, и она ответила:

- Да, я знаю об этом.

Гарри сказал, что его настоящее имя Генрих, а она ответила, что ее дома зовут Молли, но она не многим позволяет так себя называть. Потом Гарри предложил ей пройтись с ним по городу, чтобы осмотреть достопримечательности. Но Амалия ответила, что предпочитает остаться здесь, потому что памятники во всех немецких городах похожи друг на друга, а уж Дюссельдорфу никак не сравниться с Гамбургом.

Между тем разговор старших перешел па злободневные темы. Стали обсуждать положение Гарри. Самсон жаловался, что сына не интересуют торговые дела.

- Это правда, Гарри? - спросил дядя, зачем-то ткнув в грудь племянника пальцем, отчего засверкал перстень с огромным голубым брильянтом. - Я не верю.