Палач, сын палача - Юлия Андреева

– И она будет, конечно же, счастлива, поздравить вас с вступлением в законный брак. – закончил за него фразу Миллер, вынимая из сундучка и раскладывая на столике захваченные с собой иглы и крючки.

– С чего вы вообще взяли, будто я собираюсь жениться, тем более после того унижения, которому подверг меня мой тесть, господин барон, на кладбище! Разве так относятся к будущему родственнику?! В наказание я удваиваю, нет, утраиваю свои требования против сказанного! Я…

Миллер стоял в шаге от трясущегося от страха Гортера, решая с чего начать. Что до него, то он с нескрываемым удовольствием переломал бы насильнику все кости, но в таком виде он мог серьезно напугать свою и так пострадавшую невесту, нанеся ей новую, может быть, не менее глубокую по сравнению с первой рану. Так что, если палач и мог отвести душу, избив до потери сознания Ганза Гортера, то только таким образом, чтобы на теле последнего не оставалось ни единого синяка и руки самого Петера Миллера оставались не повреждены.

– Вы слышали, я дворянин и офицер…

– Вы говорили. – Миллер выбрал тонкий рыбий нож и приблизился с ним к Гортеру.

– Мне кажется, сначала вы обязаны увещевать меня. – затрясся преступник.

– Увещевание, так увещевание – так вы женитесь на баронессе Марии Шварцкоф?

– Нет! – Ганз Гортер в ужасе смотрел на то, с каким вселенским спокойствием и неизбежностью готовился к пытке Миллер.

– Но нельзя же так сразу! По крайней мере, вы обязаны показать мне орудия пытки, черт возьми, так поступают все уважающие себя палачи…

– Хотите осмотр, можно и осмотр. – Миллер приблизился вплотную к Гортеру, схватив его за волосы и повернув голову так, что лицо теперь смотрело в прокопченный потолок. – Только сначала я хотел бы попробовать нечто, что лично вам, несомненно, понравится. – он прицелился и проткнул ножом кожу под левым глазом преступника, оставляя кончик лезвия в ране. – Хотите осмотр, можно и осмотр, но вам же не обязательно смотреть двумя глазами.

Глава 13

Орден Справедливости и Милосердия

В главе «de maleficiis, 1 eorum» говорится: «Те же, которые подобное совершают, чтобы труды человека не пострадали от урагана или от града, заслуживают не наказания, а вознаграждения». Антоний в своей «Сумме», где приводятся канонические и гражданские законы, придерживается того же мнения.

Через час со льдом на глазу и в новых панталонах, так как его собственные пострадали в результате несостоявшейся пытки, господин Ганз Гортер был готов жениться не только на баронессе Марии Шварцкоф, но и вообще на ком угодно. Кроме того, палач Миллер убедил отца невесты вызвать в тюрьму нотариуса, в присутствие которого жених составил завещание согласно которого, после его смерти единственной наследницей всего его имущества сделается его законная супруга.

Нотариусу, в виду спешного вызова в ночное время суток, было положено тройное, против обычного, вознаграждение. Не остался в убытках и прибывший к указанному времени в тюремную часовенку священник. И нечего говорить о том, что в тот день господин Миллер получил кошелек, вес которого соответствовал оплате его трудов приблизительно за полгода.

Все шло более-менее удачно, если не считать появления невесты, которая уже давно дожидалась венчания то в карете, то в одной из холодных и страшных камер тюрьмы, где ее бил озноб и терзал неодолимый страх. Не смотря на то, что супруга господина Миллера и жена начальника тюрьмы были рядом с ней, ведя милые разговоры и угощая несчастную чаем, Мари страдала от стыда и гадливости к себе. Отчего считала, что после того, что она совершила, тюрьма самое подходящее для нее место. Час венчания был, наверное, самым страшным для униженной и запуганной девушки. Юная баронесса проклинала тот час, когда, поддавшись соблазну, позволила коварному Гортеру увести ее из родного дома. И теперь, понимая, что он женится на ней отнюдь не по любви, а в результате пытки, представляла, как он теперь отыграется за это унижение и боль на ней. Во время тягостного ожидания она несколько раз теряла сознание, так что госпожа жена начальника тюрьмы все венчание была вынуждена стоять за спиной Мари с пузырьком соли наготове.

После венчания новобрачный обнял свою, готовую умереть на месте от позора, унижения и страха, жену так сильно, что у несчастной затрещали кости. Находящийся тут же в качестве гарантии того, что Гортер не передумает и не откажется от своих слов, Миллер хотел было уже броситься на негодяя, но сдержался, предчувствуя скорую развязку и с ужасом приглядываясь к баронессе.

В какой-то момент ему показалось, что рассудок новобрачной не в состоянии вынести новых испытаний, которые еще только должны были свалиться ей на голову, но отменять нападение было уже поздно. Кроме того, он прекрасно знал, что орден Справедливости и Милосердия или, как его называли посвященные, Орден по борьбе с инквизицией, никогда не отменял своих решений и не отступал от намеченного.

На следующий день по городу разнесся тревожный слух о том, что ночью Ганз Гортер и баронесса Марии Шварцкоф сочетались законным браком в присутствие отца невесты и самых уважаемых людей города, после чего новобрачные сели в карету, направляясь в загородное поместье невесты, чтобы провести там медовый месяц. Но по дороге с ними случилось чудовищное несчастье, шайка головорезов напали на карету молодой четы Гортер. Ганз защищался как лев, спасая себя и свою молодую жену, но был жестоко убит.

Разбойники забрали все деньги и сняли с мертвого Гортера и его перепуганной юной супруги все драгоценности, после чего неожиданно на помощь пострадавшим пришли патрулирующие улицу гвардейцы, которые мужественно отбили у бандитов несчастную женщину, но ее мужу уже ни что не могло помочь.

К сожалению, не смотря на героические действия военных, убивших троих и ранивших пятерых нападавших, им самим пришлось уходить, спасая жизнь только что овдовевшей госпоже Гортер. Из-за этого, безусловно, уважительного обстоятельства, им не удалось, не только арестовать кого-либо из нападавших, но и собрать трупы. Так что разбойники забрали раненных и убитых с собой.

На следующий день после означенных событий палач Петер Миллер был во дворце правосудия, откуда он вышел с маленьким серебряным крестом, Спаситель на котором был не распят, а спокойно парил в небе с широко разведенными точно для объятий руками. В этом неприметном с виду крестике только посвященные могли углядеть знак принадлежности к ордену Справедливости и Милосердия.

Глава 14

Секрет юного бакалавра

Руководители церкви и причащающий народ всегда должны проявлять особую бдительность, когда женщины принимают причастие со слишком широко открытым ртом, вытянутым языком и поднятым платьем; чем большее внимание будет уделяться этому, тем больше ведьм таким образом будет разоблачено.

В тот день, когда офицер спешно вызвал Петера Миллера допрашивать в тюрьму треклятого Ганза Гортера, Клаус вдруг неожиданно для себя вспомнил, что отец послал его пригласить в дом мокнущего под дождем Густава Офелера, и, накинув на плечи куртку и натянув шляпу до самых ушей, вышел искать молодого человека.

На этот раз ни у крыльца, ни под окнами никого не оказалось, должно быть молодой Офелер отправился к себе домой, что было в такую погодку самым разумным.

Погуляв немного под дождем в поисках исчезнувшего гостя и для очистки совести заглянув во все подворотни, где только несчастный юноша мог укрыться от дождя, Клаус решил уже возвращаться домой, как вдруг дорогу ему преградил сам Густав, который появился точно из под земли и теперь скромно улыбался Клаусу, чуть-чуть приподнимая намокшую шляпу за поля, но из предосторожности накатить себе за шиворот воды, не снимая ее.

– Здравствуй, Клаус! Ведь тебя зовут Клаус? – неуверенно начал Офелер, протягивая мальчику свою тонкую в кожаной перчатке руку.

Клаус ответил на рукопожатие. Какое-то время они стояли друг напротив друга, не зная с чего начать, с полей шляпы Густава стекала струйка воды.

–… Я видел за твоим отцом прислали военного… а я как раз хотел поговорить с ним… – Густав старался не смотреть в глаза Клаусу, и тот догадался о причине замешательства юного бакалавра медицины. Должно быть, тот решил, что Петер Миллер был арестован. Но разве же так арестовывают? Нет, определенно, Офелер ничего не видел вокруг кроме своих учебников.

– Моего отца вызвали допрашивать преступника, – назидательно пояснил Клаус, – понятно?

– Слава всевышнему! А я то уже… – Офелер смутился, – извини меня, Клаус. Скажи, когда твой отец вернется домой, мне срочно нужно с ним переговорить.

Понимая, что мать вот-вот вернется домой и застанет его за прогулкой под дождем, Клаус вежливо пригласил Густава Офелера в дом. На самом деле он – Клаус, рассчитывал за чашкой горячего чая с пряниками выведать у мягкотелого медика его секрет, как это учил его делать отец.