Книга Пыли. Прекрасная дикарка - Филип Пулман

– Об убийстве?

– Женщина, которая была замужем за другим мужчиной, родила ему ребенка. А лорд Азриэл убил ее мужа.

– Господи помилуй! – воскликнул Корам, прекрасно знакомый с этой историей. – Как же так вышло?

Он внимательно выслушал версию событий, изложенную профессором (не слишком отличавшуюся от его собственной), ожидая возможности направить разговор в нужное ему русло.

– А что же случилось с ребенком? – спросил он. – Полагаю, ребенок остался с матерью?

– Нет. Думаю, суд передал его на попечение третьих лиц… на какое-то время, по крайней мере. Мать – женщина изумительной красоты, но, скажем так, не из тех, в ком родительская любовь горит ярким пламенем.

– Вы так говорите, будто знакомы с ней.

– Да, мы встречались, – сказал Халлгримссон, и если бы Кораму нужно было описать его в двух словах, он бы сказал, что профессор гордо пригладил перышки. – Мы как-то ужинали вместе. Она была у нас в гостях всего месяц назад.

– Неужели? Она тоже направлялась куда-то с экспедицией?

– Нет, она приезжала проконсультироваться с Акселем. Миссис Колтер сама выдающийся ученый.

Ага, вот и удачный момент.

– Так она приезжала посоветоваться с вами, сэр? – повернулся Корам к физику.

Лёвгрен улыбнулся. Корам заметил, что его впалые щеки окрасил легкий румянец.

– Я всегда думал, что мой старый друг неуязвим для чар прекрасного пола, – заметил Халлгримссон. – В прежние времена, мистер Корам, он бы едва заметил, что наша гостья – дама, но стрела Купидона наконец-то пробила и эту броню.

– Я нисколько не виню вас, сэр, – сказал Корам Лёвгрену. – Что до меня, я всегда находил могучий разум весьма привлекательной женской чертой. По какому же поводу ей понадобился ваш совет, разрешите спросить?

– Вы из него ничего не вытянете, – сказал Халлгримссон. – Я уже пытался. Впору уж думать, что он подписал договор о неразглашении.

– Потому что ты все равно бы все вышутил, старый клоун, – отрезал Лёвгрен. – Она приезжала, чтобы спросить о поле Русакова. Вам известно, что это такое?

– Нет, сэр. А что это?

– Вы знаете, что такое поле в натурфилософии?

– Имею смутное представление. Область, в которой действуют некие силы, так?

– Пусть будет так. Но это поле не похоже ни на какие прочие, известные нам. Его открыл русский, московит Русаков. Он изучал тайну сознания – человеческого сознания, разумеется. Почему нечто настолько материальное, как наш с вами организм, включая, само собой, и мозг, способно порождать такую незримую, неосязаемую вещь, как сознание? Материально ли оно? Мы не в состоянии ни взвесить его, ни измерить – значит, это явление духовного порядка? Если воспользоваться термином «духовный», необходимость в дальнейших объяснениях отпадет сама собой. Ведь в таком случае явление придется отнести к сфере ведения Церкви, и его уже никто не осмелится исследовать. Но настоящему естествоиспытателю это придется не по вкусу. Не стану пересказывать, какие именно шаги предпринял Русаков, но в конце концов он пришел к гипотезе о том, что сознание – такая же естественная характеристика материи, как масса или антарный заряд; что поле сознания пронизывает всю вселенную и, как мы полагаем, полнее всего проявляется в людях. А вот как именно оно это делает – большой вопрос, над которым, собственно, и бьются ученые по всему свету.

– То есть везде, где им это разрешают, – вставил Халлгримссон. – Сами понимаете, мистер Корам, как легко это может привлечь внимание Суда Консистории.

– О, я понимаю, сэр. Должно быть, это потрясло Церковь до самого основания. И вот об этом-то леди и приезжала поговорить?

– Да, об этом, – подтвердил Лёвгрен. – Интерес миссис Колтер довольно необычен для непрофессионала. Она задавала весьма проницательные вопросы о поле Русакова и человеческом сознании. Я показал ей результаты своих исследований, и она поняла все буквально с полуслова – после чего, к моему прискорбию, как будто утратила ко мне интерес и принялась льстить присутствующему тут же моему коллеге.

– Наверное, она была наслышана о вашем вине, сэр? – улыбнулся Корам.

– Хо-хо! Нет, уверяю вас, мистер Корам, дело было не в вине и не в моем обаянии. Она хотела задать алетиометру вопрос о своей дочери.

– О своей дочери? Вы хотите сказать, о том ребенке, которого она родила от…

– От лорда Азриэла, да, – кивнул профессор философии. – Вот именно. Она хотела, чтобы я с помощью алетиометра выяснил, где находится ее дитя.

– То есть она сама этого не знала?

– Нет. Оно… то есть, прошу прощения, она, дочка миссис Колтер, – сейчас пребывает под защитой суда и может находиться где угодно. Судя по всему, сведения об этом засекречены. И вот мать – напоминаю, мистер Корам, вы совершенно случайно услышали все это, – мать узнала, что о девочке говорится в пророчестве ведьм. Нам она этого не сказала. Мы… гм… случайно узнали это от ее слуг. Миссис Колтер очень хочет разузнать об этом побольше – и прежде всего, о том, куда девалась ее дочь, чтобы ее можно было забрать… Я собирался сказать «к себе под крыло», но, думаю, более уместно будет «под опеку». Если не «под арест».

– Понимаю, – отозвался Корам. – А что говорится в пророчестве? Этого вы случайно не расслышали?

– Увы, нет. Нам известно лишь то, что это дитя по каким-то причинам обладает огромной важностью. Вот и все, что мы знаем. Мать тоже не знает никаких подробностей. Поистине выдающаяся женщина, эта миссис Колтер. Как по-вашему, мистер Корам, стоит ли нам теперь ожидать агентов Суда Консистории?

– Надеюсь, что нет, сэр. Но мы живем в трудные времена.

Вопросов у Корама больше не осталось: он узнал, что хотел. Поболтав еще несколько минут, он встал.

– Джентльмены, – сказал он, – премного вам обязан. Изумительный ужин, одно из лучших вин, что я пробовал в жизни и знакомство с этим примечательным инструментом.

– Жаль, что я не смог сделать для вас ничего большего. Только продемонстрировал базовые принципы работы, – сказал профессор Халлгримссон, не без усилия поднимаясь на ноги. – Но, по крайней мере, вы теперь понимаете, какие с этим связаны затруднения.

– Истинно так, сэр. Как думаете, не закончился ли дождь?

Корам подошел к окну и выглянул на улицу. Налево и направо, куда хватало глаз, было пусто. Между фонарями растекалась глубокая тьма, мокрая мостовая блестела.

– Одолжить вам зонт? – спросил философ.

– В этом нет нужды, благодарю. Там уже достаточно сухо. Доброй ночи, джентльмены, доброй ночи, и еще раз спасибо вам.

Тут, однако, настал черед второй проблемы, с которой Кораму предстояло разобраться.

Дождь уже прекратился, но воздух был тяжелым от влаги и отчаянно холодным. Вокруг фонарей сиял туманный ореол, так что они казались гигантскими серебряными одуванчиками. С карнизов капало. Корам и Софонакс медленно двинулись вдоль реки.

– Хочешь на ручки, Софи? – предложил Корам.

Деймон или нет, но Софонакс была все-таки кошкой, а тротуары блестели от воды.

– Лучше не надо, – сказала она.

– Он все еще там? – тихо спросил Корам.

– Держится незаметно, но да, все еще там.

С тех самых пор, как на прошлой неделе они выехали из Новгорода, Корам знал, что за ними следят. Пора уже положить этому конец.

– Тот же самый?

– Такого деймона не спрячешь, – сказала Софи.

Корам двинулся кружным путем к маленькому тесному пансиону у реки, где снял себе комнатку. Подойдя к самому краю воды, где у каменной пристани было пришвартовано с полдюжины барж, он сбавил шаг. Пробило полчаса пополуночи.

Он постоял, положив руки на мокрые чугунные перила и глядя на черную воду. Деймон вился вокруг его ног, притворяясь, что выпрашивает внимание, а на самом деле зорко высматривая любое движение позади.

Чтобы добраться до пансиона, им предстояло пересечь реку по небольшому чугунному мостику, но Корам этой дорогой не пошел. Когда Софи сказала: «Давай!» – он повернул прочь от реки и, быстро перейдя дорогу, углубился в проулок между двумя домами с каменными фасадами – не то банками, не то правительственными учреждениями. Он заметил его еще раньше, когда шел в университет – просто бросил короткий взгляд, машинально оценивая шансы, – и знал, что проулок открыт с другого конца. Если что, он тут не застрянет – зато сможет сам подкараулить преследователя.

Оказавшись в тени, Корам на цыпочках подбежал к мусорным контейнерам, стоявшим справа посреди переулка и почти неразличимым во тьме.

Там-то он и затаился, присев на корточки и нащупывая в рукаве пальто короткую тяжелую палку из железного дерева, которую носил на левом предплечье. Он знал по меньшей мере пять смертельных способов ее применения.

Софи подождала, пока он достанет палку, и лишь затем вспрыгнула ему на плечо. Осторожно проверив крышку ближайшего бака – вдруг она провалится! – кошка перебралась туда и улеглась, широко раскрытыми глазами наблюдая за входом в проулок. Корам следил за другим его концом, выходившим на узкую улочку, застроенную официального вида зданиями.