Р26/5/пси и я (СИ) - Коуни Майкл Грейтрекс

— Готов? — наконец спросил Бэнкрофт, заботливо всматриваясь в глаз существа.

Получив слабое подтверждение, Бэнкрофт забрался под монопода, уперся спиной в толстое жесткое тело и с кряхтением отжал его в вертикальное положение. Поначалу карамбианин раскачивался из стороны в сторону, так что Скотт чуть не бросился ему на помощь. Но потом стойка монопода стала более уверенной, и работа насоса стабилизировалась.

— Благодарю тебя, друг Бэнкрофт. И тебя, друг Скотт. Большое спасибо вам обоим.

— Не за что, — пробормотал Скотт. — В самом деле это моя вина: вовремя не освободил дорогу. — Против воли он почувствовал вдруг симпатию к моноподу, такому сильному в обычных условиях и такому беспомощному в ситуации, которую человек разрешил бы в одно мгновение. Скотт стряхнул с бока карамбианина прилипшую пыль и кусочки земли.

Бэнкрофт посмотрел на Скотта с удивлением.

— Думаю, теперь с ним все будет хорошо, — сказал он, когда они продолжили путь по тропе. — Они не такие уж и пугающие, когда узнаешь их поближе, верно? — Он улыбнулся самому себе, отряхивая куртку от пыли. Сзади донеслась серия глухих ударов — оживший карамбианин тяжело попрыгал к задней части повозки, вскочил на нее и занял прежнее положение среди груза.

— Теперь понимаешь, почему они так осторожничают с курмом? — спросил Бэнкрофт. — Способность сохранять равновесие — для них вопрос жизни и смерти. Как только они падают, насос практически перестает функционировать. Поток крови замедляется и дыхание затрудняется так, что они не могут даже позвать на помощь.

— Странно, что такая уязвимая форма жизни смогла сохраниться, — заметил Скотт.

— Нет конкуренции, вот и выжили. Другие способные передвигаться существа из тех, что я здесь видел, — гастроподы и моноптеры, вряд ли могли стать эволюционными конкурентами. Первые уж больно неповоротливы, а вторые размером не вышли.

— Сегодня утром я поймал моноптера, — сообщил Скотт. — В хижине. Удивительное насекомое. Вы когда-нибудь рассматривали их вблизи?

— Это они рассматривали меня вблизи. В прошлый приезд я уснул, не намазавшись мазью. Проснулся посреди ночи — один из них сидит у меня на руке. Воткнул длинный яйцеклад и откладывал в меня бог знает что. Никогда не забывай про мазь, Скотт.

— Это не яйцеклад, — объяснил Скотт. — Хоботок моноптеров предназначен для всасывания, а не откладывания.

— Вот оно что. — Бэнкрофту очень не понравилось, что его поучает неопытный мальчишка. — Он выходил из нижней части тела насекомого, вот я и решил, что это яйцеклад.

— Нет, он сосал вашу кровь, — поморщился Скотт. — Кстати, анатомически он очень похож на моноподов. В его теле тоже есть насос, который отвечает за процесс всасывания крови, циркуляцию внутренней жидкости и дыхание. Только у него нет щупальца, зато есть цепообразный пропеллер, которым он вертит над собой. Я вскрыл его, и он оказался полон крови. Ваша это кровь или его собственная, без анализа сказать не могу.

Бэнкрофт промолчал. Его искренне изумляло, что кто-то может испытывать энтузиазм, препарируя восьмисантиметрового моноптера ранним утром, и к тому же с похмелья.

— А это что такое?! — ворвался в его мысли восторженный возглас Скотта. Молодой биоэколог, упав на колени и скинув рюкзак, торопливо доставал ящички для образцов. Из рыхлой почвы вокруг торчало множество мелких грибообразных объектов белого цвета. Скотт торопливо вырыл совочком несколько дымящих грибов и осторожно разложил по ящичкам.

— Закончил? — скучающе поинтересовался Бэнкрофт, поднимая ботинком клубы вулканического пепла.

— Подождите... а это что вон там? — Скотт прошел по скрипящему грунту туда, где росла целая группа больших грибов — шарообразные головки чуть крупнее теннисного мяча на тонкой ножке. Скотт сорвал несколько штук и положил в рюкзак.

На второй день Бэнкрофта разбудил холодный свет, струящийся сквозь бахрому входного занавеса. Он сел и увидел, что постель Скотта пуста. Усмехнувшись, Бэнкрофт живо представил напарника, жадно отбирающего очередную порцию образцов, будучи не в силах подождать до завтрака.

Накануне произошло неожиданное событие: маленькие дымящие грибочки Скотта превратились в вертящихся моноптеров и, к удивлению биоэколога, сожрали все те грибы, что были крупнее. А ведь Скотт считал, что имеет дело с немобилыюй формой жизни.

Бэнкрофт потянулся, встал, зевнул и отодвинул занавеску. Начинался еще один типичный карамбианский день: небо холодного стального цвета, солнце только-только начинало прогревать воздух.

Как только Бэнкрофт появился в проеме, вход накрыла большая тень. Он выглянул и увидел Мора — тот прыгал в его сторону по утоптанной площади, вокруг которой располагались хижины.

— Доброе утро, Мор. Пришел позавтракать со мной? Вот только дождемся Скотта.

— Он еще долго не вернется, — ответил монопод, и что-то в его тоне насторожило Бэнкрофта.

— Что случилось?

— Точно не знаю. — Мор неопределенно махнул щупальцем. — Но в деревню только что вернулся один из старейшин. Он ходил на Великую равнину Ко и на обратном пути повстречал Скотта. Тот двигался в сторону хлыст-рощи.

— Собирал образцы?

— Ничего он не собирал, друг Бэнкрофт. Он уже прошел поле дымящих грибов, следуя тропой пилигримов. Тропа ведет через хлыст-рощу к священным захоронениям Великой равнины.

— О боже! Прости меня, Мор.

— Ты рассказал ему о священных захоронениях, друг Бэнкрофт?

— Да, рассказал. Вчера после обеда он отправился собирать образцы. Перед уходом я предупредил, чтобы он не приближался к хлыст-деревьям. Он спросил, почему, и мне пришлось рассказать о том, что равнина — запретное место. — Бэнкрофт на секунду задумался. — Ты не допускаешь, что он просто возьмет образцы хлыст-дерева и вернется?

— Не допускаю, — твердо сказал Мор. Его глаз немигающе уставился на человека, а слуховой рожок оскорбленно замер. — Вы можете обманывать друг друга, но не меня. Я наблюдал за твоим коллегой Скоттом. Скажу: он любознательный, но импульсивный юноша. Его исследования не дали результата, и он не может с этим смириться. С твоих слов, он прилетел якобы исследовать нашу растительность. Я в это тоже не верю. Я думаю, он прилетел, чтобы исследовать нас самих.

Мор сделал короткую паузу. Его насос колотился так сильно, что кожа покрылась рябью. Но когда он продолжил, его голос звучал мягче.

— Ты мне нравишься, Бэнкрофт. Ты с нами честен. Но мне не нравится ваша раса. Мне не нравится, как ваша раса обращается с меньшими братьями. Я не хочу, чтобы карамбиане оказались в таком же положении.

— Мор! — Страстная речь монопода вывела Бэнкрофта из привычного равновесия. — Что ты такое говоришь? Ради всего святого, остановись! — Его взгляд был прикован к гипнотическому колебанию насоса: старый карамбианин явно вредил себе, так сильно нервничая. — Никто не собирается порабощать вас. Мы этим не занимаемся.

— Но я бывал на Земле, если ты помнишь. Что скажешь насчет вашего крупного рогатого скота и овец?

— А ты что скажешь насчет ваших гастроподов? — Бэнкрофт внезапно почувствовал себя уязвленным.

— Это другое дело! — безо всякой логики заявил Мор. — Во всяком случае, мы не сажаем гастроподов в клетки, не держим в зоопарках и уж тем более не едим. Они вольны приходить и уходить, когда им вздумается.

— Но что именно тебя пугает? — подумав немного, спросил Бэнкрофт. — Ради чего нам вас порабощать?

Мор моргнул. Он слишком увлекся и наговорил лишнего.

— Только карамбиане знают, как добывать шуум, — сказал он. Его голос зазвучал прерывисто. Насос заметно ускорился, и монопода начало подергивать. — Иди... и... забери... своего... друга! — Он резко дернулся, развернулся и поскакал прочь по иссохшему серому фунту.

Тропа через хлыст-рощу была хорошо утоптана. Топкие зеленые стволы поднимались из неплодородной почвы, на которой больше ничего не росло, и уходили в небо метров на пятнадцать, утончаясь к вершине. Шагая по тропе, Бэнкрофт дивился сказочному виду вокруг. Свет, пробиваясь сквозь скопление гладких стволов, приобретал жуткий изумрудный оттенок, а сами стволы казались полупрозрачными и расплывчатыми, как заросли водорослей, плавно колеблющихся в подводном течении.