Бураттини. Фашизм прошел - Михаил Елизаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Характерное «Не хочу!» относительно полтинника в пользу детей Германии дословно претворено в жизнь современной финансовой элитой. «Не хочу», произнесенное с преображенской невинной улыбочкой, усыпляет совесть, уберегает от нелепых расходов на голодающих стариков и детей.
Профессор злопамятен. Он не может забыть украденных десять лет назад калош. Этого факта уже достаточно, чтобы возненавидеть пролетариат, о котором он имеет весьма смутное представление – дескать, они должны заниматься «чисткой сараев, своим прямым делом». Действительно, может ли быть иная работа для некрасивых, грубых, примитивных, опасных существ, которые из чего только сделаны! – из трупов и бродячих псов. Не сомневаюсь, что многие до сих пор разделяют эту теорию происхождения пролетариев.
Преображенский – чревоугодник. Жрать он умеет и любит. Он знает, что водку нужно пить исключительно с горячей закуской. «Если вы скажете, что это невкусно, доктор Борменталь, вы мой враг». Ему в голову даже не приходит мысль, что кто-то в силу финансовых причин не может позволить себе питаться, как питается он, профессор Преображенский.
Он сообщает, что подманил Шарикова «лаской», а точнее, колбасой. Для чего? Чтобы просто накормить голодного пса? Чтобы завести домашнего любимца? Нет, чтобы использовать в своих опытах. В этом Преображенский не особо отличается от своего «отпрыска» Шарикова – заведующего подотделом по очистке. Шариков ловит и душит котов. Его жестокость честна – без сантиментов. Преображенский двуличен – как европейское сообщество, бубнящее о милосердии и одновременно устилающее трупами Сербию, Ирак, Ливию. Представленный живодером Шариков ничем не хуже подманивающего бродячих собак лаской Преображенского.
Осмеянное имя Полиграф Полиграфович в своей природе мало чем отличается от «Филипп Филиппыча» – такое же удвоенное. «Полиграф», по словарю Ушакова, – копировальный прибор. Шариков, интуитивно ощущая себя сложной копией, возводит свою суть в квадрат – Полиграфович. Он своего рода Симулякр Симулякрович Ноль (шарик – нечто круглое, нулеобразное). В словаре Даля «полиграф» – тарабарская грамота или тайнопись. Тайна в квадрате, помноженная на пустоту, – генетический код Шарикова.
Нового Адама помещают в мир, где все запрещено – «на пол плевать нельзя, по матушке нельзя». Шариков живет как умеет – курит, тренькает на балалайке, гоняется за кошками, волочится за Зиной – прислугой Преображенского. Его пытаются выставить виноватым, но он ни при чем – это его природа, то, с чем он появился на свет.
Потешаться над Шариковым – «Котяра проклятый лампу раскокал!» – все равно что потешаться над младенцем за то, что тот мочится в пеленки и гукает. Демиургам в Шарикове претит буквально все: одежда, круг интересов, художественный вкус. Переписка Энгельса с Каутским летит в огонь, потому что Преображенского испугал итог вдумчивого чтения, поистине соломоново решение «отнять и поделить».
Шариков чувствует социальную несправедливость общества – «один в восьми комнатах проживает, другой на помойках пропитание добывает». Новый Адам приводит к себе домой Еву – некую Васнецову. До этого Шариков был наказан за ночной поход к Зине (ну, не к Борменталю же ему подкатывать!), Шарикова уличают, что он «не был на колчаковских фронтах», а Еву изгоняют. (В фильме подчеркнут корыстный ревнивый интерес Борменталя – эта Ева понравилась ему самому. Лишенный мужской витальности Шарикова, он сам не решился на знакомство.)
Адам-Шариков не выдерживает тирании и восстает против своего создателя – Лжебога Преображенского. В этом порыве он продолжает исполнять свою миссию заведующего подотделом по очистке. Он хочет зачистить Москву от Преображенских и Борменталей – преступно безответственных демиургов.
Не случайно Преображенский запоздало хватается за голову: «Доктор Борменталь, что мы натворили!» Бунт подавлен. Шарикова наказывают, а именно – оскотинивают. Он снова превращается в собаку. В этом видится изощренная либеральная жестокость. Не убить, а лишить разума, произвести лоботомию, чтобы получить безвольное послушное существо, довольное своей жизнью, поводком, краковской колбасой, потаскухой-бабушкой. Как часто вы повторяете себе: «Я состоялся как человек, гражданин, специалист, у меня семья и работа, друзья, достойная зарплата»? Подойдите к зеркалу и приглядитесь к своим почти невидимым шрамам. Вдруг вспомните, что вы когда-то были человеком.
«Муха» I
В фильме Дэвида Кроненберга «Муха» главный герой, ученый-физик, занят проблемой телепортации. Ему удается воплотить свою идею в реальность. К несчастью, опыт над собой он проводит в состоянии алкогольного опьянения, контроль утрачен, и физик не замечает, что в камеру-телепорт случайно попадает муха. Компьютер, курирующий телепортацию, сбит с толку.
При перемещении в пространстве происходит смешение атомов двух разных организмов, и на выходе во второй камере оказывается гибрид – человек-муха. Ученый не сразу замечает, что с ним произошло. Муха в его теле проявляется постепенно. Меняются физиология, инстинкты, внешний вид. Насекомое одолевает, человек превращается в гигантскую муху. Физик, понимая, что с ним произошло, предупреждает свою подругу: с ним нужно быть настороже. На человеческий опыт наложена высшая свобода, ведь мухи не скованы моралью, религией. В некотором роде гибрид мухи и человека – это проект ницшеанской личности.
В 1991 году исчез (телепортировался) Советский Союз. Вместе с ним растворилось культурное пространство, которое он генерировал и в котором находился, – пространство модернизма. С рождения модернизм был занят переустройством мира, точнее, – его благоустройством. Он наводил порядок: вначале все разбирал до черных квадратов, а потом собирал исправленную и улучшенную реальность заново. Возникнув в начале XX века в России, модернизм уже в Советском Союзе развивался в двух направлениях. Существовали художественная иллюзия (условно – Союз Небесный) и реальность, которую принято называть тоталитарной.
Искусство всегда было построено на подражании миру, и художник был занят тем, что производил более или менее удачные копии в соответствии с общекультурной парадигмой своего времени. Проще говоря, произведение античной культуры воспринималось автором и зрителями либо как красивая копия прекрасного мира, либо, исходя из воззрений гностиков, как ухудшенная копия и без того уродливого порождения Великого Архонта. Модернизм декларировал отказ от подражания. Он творил мир по законам высшей справедливости. В политическом сегменте эта идеологическая установка обернулась тоталитарностью и консерватизмом. Но именно это и позволило Советскому Союзу, как наиболее последовательному проекту модерна, максимально долго сохранять свое культурное пространство и стать страной «продленного модернизма».
В девяносто первом году произошел невозможный скачок: страна в кратчайший срок преодолела этап длиной почти в тридцать лет и буквально выпрыгнула из модерна в постмодернизм.
Появившийся на Западе в середине шестидесятых годов постмодернизм стал своего рода заклятьем, наложенным на модернизм. Мировое сообщество было испугано тем, что модернизм, декларирующий Поступок (например, Карибский кризис), способен поставить на реальности большую точку. Постмодерн создавал множество точек. В нем было возможно все, и это все было необязательным. Постмодерн изгонял реальность (мы не здесь и не сейчас) и делался разновидностью или филиалом ирреального загробного мира. В этот постмортум и устремился СССР. Молниеносный процесс во многом напоминал ту самую телепортацию из фильма Кроненберга. Смертельно опасный опыт страна, как и герой фильма – физик, делала, будучи по-ельцински подшофе.
Краткий опыт постмодерна дал понять, что телепортация прошла неудачно. В камеру определенно попала «муха». Как и в фильме Кроненберга, проблема не сразу дала о себе знать. Привычный мир разрушался постепенно. Законы логики и морали советского модерна еще действовали, хотя в них уже проникли новые мушиные молекулы ДНК – пошел процесс мутации. Постсоветская Россия, похожая на прокаженного, стояла перед зеркалом в ванной и видела, как отваливаются ненужные уши и пальцы, выпадают зубы. Подступала паника.
Уже в середине девяностых было понятно, что не обошлось без «насекомого». Задавались вопросами, собственно какого – неизжитая ли коммунистическая тлетворная тля? Пассионарные носители новой культурной парадигмы активно разоблачали недостатки парадигмы прежней, благо, что противоречивость и тоталитарное наследие модернизма делались прекрасным объектом для осуждения.
Физик из «Мухи» после долгих расчетов понял, что спасти его может лишь новая телепортация. Он должен зайти в камеру-порт вместе со своей подругой и, только когда два человека сольются в одного, муха будет изжита. Почему андрогин не будет носителем мушиных черт; почему, в конце концов, не учитывалась вероятность появления гигантской мухи-андрогина – не объяснялось. Но это и понятно: все исследования проходили в состоянии истерики. В любом случае, возвращения физика в том виде, в котором он был до первой телепортации, уже не предусматривалось. Хотелось одного – просто получить человека.