Пригоршня праха - Ивлин Во

- Более или менее.

- То-то и оно. А для меня это спальня с ванной и телефоном. Уловил разницу? Так вот, одна моя знакомая...

- Какая знакомая?

- Ты ее не знаешь... Так вот она разгородила целый дом неподалеку от Белгрейв-сквер на такие квартирки - платишь три фунта в неделю, и никаких тебе налогов и обложений, горячая вода, центральное отопление, когда нужно, можно вызвать уборщицу, что ты на это скажешь?

- Понятно.

- Теперь послушай, что я думаю. Что такое три фунта в неделю? Меньше девяти шиллингов в день. А где ты можешь остановиться с такими удобствами меньше чем за девять шиллингов? Тебе приходится ехать в клуб, а это обходится дороже, а я не могу вечно останавливаться у Марджори, ее это ужасно стесняет, ведь у нее еще пес, и ты сам всегда говоришь, когда я приезжаю вечером из Лондона, прошатавшись весь день по магазинам: "Почему ты не осталась там ночевать? - говоришь ты мне. - Зачем так выматываться". Не счесть, сколько раз ты мне это говорил. Я уверена, что мы тратим куда больше трех фунтов в неделю из-за того, что у нас нет квартиры. Знаешь что - я пожертвую мистером Кратуэллом. Идет?

- Тебе в самом деле так этого хочется?

- Угу.

- Видишь ли, мне надо подумать. Может, и удастся что-нибудь выкроить, но из-за этого придется отложить кое-какие усовершенствования в доме.

- Я этого совсем не заслужила, - сказала она, закрепляя сделку, - я всю неделю предавалась разврату.

Бренда пробыла в Хеттоне всего трое суток. Потом вернулась в Лондон, заявив, что ей надо заняться квартирой. Квартира, однако, не требовала пристального внимания. Предстояло решить, в какой цвет окрасить стены, и купить кое-какую меблировку. У миссис Бивер все было наготове: она предоставила Бренде на выбор кровать, ковер, туалетный столик и стул больше в комнате ничего не помещалось. Миссис Бивер пыталась продать ей набор вышивок на стены, но Бренда их отвергла, а с ними и электрогрелку, миниатюрные весы для ванной, холодильник, стоячие часы, триктрак из зеркального стекла и синтетической слоновой кости, серию французских поэтов восемнадцатого века в изящных переплетах, массажный аппарат и радиоприемник, вделанный в лакированный ящичек в стиле Регентства - все это было выставлено специально для нее в лавке в качестве "недурных идеек".

Миссис Бивер была не в претензии на Бренду за скромность ее приобретений, она неплохо подзаработала на квартире выше этажом, где одна канадская дама обшивала стены хромированными панелями, не считаясь с расходами.

Тем временем Бренда останавливалась у Марджори на условиях, которые постепенно становились унизительными.

- Мне не хотелось бы читать тебе мораль, - сказала Марджори как-то утром, - но я не желаю, чтоб твой мистер Бивер сшивался целыми днями в моем доме и еще называл меня Марджори.

- Потерпи, квартира скоро будет готова.

- И я повторяю и буду повторять, что ты совершаешь нелепую ошибку.

- Просто тебе не нравится мистер Бивер.

- Нет не только в этом дело. Видишь ли, я думаю, что Тони придется несладко.

- За Тони не беспокойся.

- А что, если будет скандал?..

- Скандала не будет.

- Ну не скажи. Так вот, если будет скандал, я не хочу, чтобы Аллан думал, будто я вам потакала.

- Я тебе не говорила таких гадостей, когда ты шилась с Робином Бизили.

- Между нами ничего такого и не было, - сказала Марджори.

Но если не считать Марджори, общественное мнение было целиком на стороне Бренды. По утрам трещали телефоны, разнося новости о ее похождениях, и даже те, кто едва был с нею знаком, взахлеб рассказывали, как видели ее накануне с Бивером в ресторане или в кино.

В эту осень худосочных и скудных романов сходились и расходились лишь парочки, которым это было на роду написано, и Бренда кинула кусок тем, чьим основным удовольствием в жизни было, раскинувшись поутру в постели, обсасывать такого рода новости по телефону. Обстоятельства романа Бренды имели особое очарование: целых пять лет - она была легендой, чем-то почти мистическим, плененной принцессой из волшебной сказки, и теперь, когда она явила миру подлинное лицо, это было куда увлекательней, чем смена предмета увлечения у любой осторожной жены. Самый выбор партнера сообщал этой связи нечто фантасмагорическое; Бивер - это всеобщее посмешище, был внезапно вознесен ею в сверкающую обитель небожителей. Если бы после семи лет неукоснительной супружеской верности Бренда наконец закрутила роман с Джеком Грант-Мензисом, или Робином Визили, или любым другим хлыщом, с которым почти у всех рано или поздно был один-другой заход, это тоже было бы захватывающе интересно, но в конце концов не выходило бы за рамки привычной салонной комедии. Избрание Бивера переносило эту эскападу в глазах Полли, Дэйзн, Анджелы и всей шайки сплетниц в сферу поэзии.

Миссис Бивер не скрывала своего восторга; "Конечно, Джон ничего мне не говорит, но если то, что я слышу, правда, мальчику это пойдет на пользу. Конечно, он всегда нарасхват, и у него много друзей, но тут совсем другое дело. Я давно почувствовала, что ему ЧЕГО-ТО недостает, и я думаю, что именно такая очаровательная и опытная женщина, как Бренда Ласт, может ему помочь. Он оч-чень привязчив, но он такой сдержанный, что по нему никогда не догадаешься... Сказать по правде, я почувствовала что-то такое в воздухе на прошлой неделе и под благовидным предлогом уехала на несколько дней. Если б я этого не сделала, может, у них так все и кончилось бы ничем. Он такой застенчивый и скрытный, даже со мной. Я распоряжусь, чтоб шахматы тут же переделали и послали вам. Благодарю вас".

И первый раз в жизни Бивер почувствовал себя человеком интересным и значительным. Женщины заново приглядывались к нему, размышляя, что же они в нем проглядели, мужчины обращались с ним как с равным и даже удачливым соперником. Возможно, они и задавались вопросом: "Как это ему так повезло, но зато теперь, когда он входил в Брэтт-клуб, ему освобождали место у стойки и говорили: "Привет, старик, опрокинем по одной?"

Бренда звонила Тони утром и вечером. Иногда с ней разговаривали Джон Эндрю голосом пронзительным, как у Полли Кокперс; ответов ее он не слушал. На субботу и воскресенье она уехала в Хеттон, потом снова вернулась в Лондон, на этот раз в квартиру, где краска уже высохла, хотя горячую воду еще подавали с перебоями; тут все пахло новым: стены, простыни, занавески, а от новых радиаторов куда менее приятно разило раскаленным железом.

Вечером она, как всегда, позвонила в Хеттон.

- Я говорю из квартиры...

- Вот как...

- Милый ну изобрази немножко больше энтузиазма в голосе. Здесь все так интересно.

- И на что это похоже?

- Ну, сейчас тут самые разные запахи, и ванна издает такие странные звуки, и когда поворачиваешь кран с горячей водой, раздается пыхтенье - и только, и из холодного крана капает вода, и она совсем коричневая, и дверки шкафа заклинались, и занавески не задергиваются, так что уличный фонарь всю ночь бьет в глаза... но это божественно.

- Да что ты.

- Тони, не надо. Здесь все так интересно - и входная дверь, и ключ от квартиры, и все-все... И еще мне сегодня прислали целую охапку цветов, а их тут некуда ставить, и они у меня в тазу, здесь нет ваз. Это ведь не ты прислал, нет?

- Да... собственно говоря, я.

- Милый, а и так надеялась, что... как это похоже на тебя.

- Ваше время истекло.

- Пора кончать.

- Когда ты вернешься?

- Очень скоро. Спокойной ночи, родной.

- Сколько можно разговаривать, - сказал Бивер. Все время, пока она разговаривала, ей приходилось заслонять телефон, который Бивер игриво угрожал разъединить.

- Как мило, что Тони прислал мне цветы, правда?

- Ну, я не в таком уж восторге от Тони.

- Пусть это тебя не мучит, красавец мой. потому что ты ему нисколечко не нравишься.

- Правда? А почему?

- Потому что ты никому, кроме меня, не нравишься. Заруби это себе на носу... да и я понять не могу, чем ты мне понравился.

Бивер с матерью уезжали на рождество к родственникам в Ирландию. Тони и Бренда встречали рождество в семейном кругу: Марджори с Алланом, мать Бренды, тетка Тони Фрэнсис и две семьи захудалых Ластов, убогих и смиренных жертв права первородства, для которых Хеттон значил так же много, как и для Тони. В детской ставили маленькую елку для Джона Эндрю, внизу, в главной зале, - большую, ее наряжали захудалые Ласты и зажигали за полчаса до чая (рядом ставили двух лакеев с мокрыми губками на шестах, чтобы тушить скрючившиеся свечи, грозящие пожаром). Подарки дарились всем слугам - в строгом соответствии с рангом, и всем гостям (чеки - для захудалых Ластов). Аллан всегда привозил огромный паштет из гусиной печенки - деликатес, к которому он питал особое пристрастие. Все объелись и в понедельник к вечеру, к раздаче подарков, впали в некоторое оцепенение; гостей обносили серебряными половниками подожженного коньяка, слышался треск разрываемых хлопушек, бумажные шляпы, комнатные фейерверки, "девизы" {Сласти в бумажных обертках с напечатанными на них изречениями нравоучительного характера.}. В этом году все шло как по маслу; казалось, ничто не угрожало миру и благополучию дома. Прибыл хор и пропел рождественские гимны в галерее смолистой сосны, а потом поглощал в непомерных количествах горячий пунш и сладкое печенье. Викарий произнес неизменную рождественскую проповедь. Ту самую, которую прихожане особенно любили: "Трудно представить себе, - начал он, умильно оглядывая паству, которая кашляла в шарфы и растирала отмороженные пальцы шерстяными перчатками, - что наступило рождество. Вместо пылающих в очаге бревен и наглухо закрытых от метели окон мы видим жестоко палящее чужеземное солнце, вместо круга любимых лиц родных и близких мы видим бессмысленные взгляды покоренных, хотя и благодарных, язычников. Вместо мирного вола и вифлеемского осла, - говорил викарий, несколько запутываясь в сравнениях, - нам сопутствуют хищный тигр и экзотический верблюд, коварный шакал и величавый слон..." - и так далее. Слова эти в свое время трогали сердца многих огрубевших душой кавалеристов, и, слыша их опять, а он слышал их из года в год с тех пор, как мистер Тендрил появился у них в приходе. Тони, да и большинство его гостей воспринимали их как неотъемлемую принадлежность рождества, без которой им было б трудно обойтись. "Хищный тигр и экзотический верблюд" стали притчей во языцех в семье и часто использовались в разных играх.