Нескромное предложение - Кэтрин Коултер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его пальцы вновь сомкнулись на руке Элизабет, и та с готовностью кивнула:
— Разумеется. Тревор прав, дедушка. Сабрине известно, как искренне я ее люблю. И постараюсь обо всем забыть. К тому же ее положение не слишком устойчиво. Она по праву может считаться старой девой, и неудивительно, что завидует мне и хочет отнять у меня мужа. Но мои симпатии к ней неизменно глубоки.
— Глубоки, говоришь? Что же, Элизабет, считай, что я верю каждому слову, слетевшему с твоих уст, ибо такой внучкой, являющейся идеалом и образцом для всего женского пола, можно лишь гордиться.
Элизабет, расцветая от похвал, распрямила плечи. Граф с легким сожалением смотрел на нее, поражаясь, насколько она тщеславна и глупа, если не заметила, что его похвала дышит сарказмом. Он отвел взгляд. За окном по-прежнему выла и бесновалась метель. А Сабрина так и не добралась до Боремвуда, откуда отправлялся лондонский экипаж. Поисковая партия из пятидесяти человек безуспешно обшаривала лес.
Скорбь и безумная тоска, утихшие было через много лет после смерти Камиллы, принялись терзать его с новой силой. Сабрина… живой портрет Камиллы, с глазами цвета темных фиалок и роскошными вьющимися густыми волосами, словно прихотливые извивы пламени. И такая же верная, преданная и искренняя.
Граф даже улыбнулся, вспомнив, как внучка гордилась своими волосами, утверждая, что они такого же оттенка, как у царицы фей и эльфов Титании в шекспировском «Сне в летнюю ночь». И возможно, была права. Как-то в одиннадцать лет Сабрина едва не умерла от лихорадки, и ей пришлось отрезать великолепную рыжую гриву. Он тогда сказал еще, что если она выздоровеет, волосы снова начнут расти, а если нет… отправится на небо лысой. Ради одного того, чтобы этого не случилось, стоит поправиться как можно скорее. И что же? Ей сразу же стало лучше. Слава Богу, иногда и тщеславие идет на пользу.
Но он ни секунды не усомнился в Сабрине. Ее благородство и честь были так же непоколебимы и сильны, как его собственные.
Бессильная ярость бушевала в нем. Сабрина, может быть, в эту минуту лежит бездыханная на снегу, а он молча сносит, как ее чернят и предают. Что произошло на самом деле? Почему Сабрина предпочла уйти? Сознание собственной немощи сводило его с ума. Разумеется, скорее всего именно Тревор набросился на нее в портретной галерее и возжелал обесчестить свояченицу.
Граф покосился на наследника. Да, скорее всего так оно и было, иначе к чему им сочинять столь мерзкую историю? Известно, вор первым кричит «держи вора»!
Усталость сковала самую душу старика. О, он отдал бы все богатства и титул, чтобы иметь возможность вскочить с кресла и растоптать гадину, прокравшуюся в его дом. Но доказательств у него не было.
Что случилось? Кто запугал Сабрину настолько, что она не осмелилась прийти к нему и исповедаться, как бывало все эти годы, с самого раннего ее детства, еще до того, как умерли родители?
— Немедленно пошлите ко мне Джесперсона, — холодно бросил граф, не поднимая глаз. — И немедленно сообщите, если что-то узнаете о судьбе Сабрины. — Он небрежно махнул рукой, словно приказывая удалиться лакею. Не мог видеть, слышать, находиться в одной комнате с этими чудовищами.
— Я примчусь к вам в ту же минуту, — пообещал Тревор и, подхватив Элизабет под руку, повел к двери. Похоже, он сжимает ее пальцы чересчур сильно, так сильно, что она едва удерживается, чтобы не вскрикнуть.
Глава 7
Едва выйдя из библиотеки, Тревор стремительно повернулся к женщине, с которой всего три недели назад стоял перед алтарем.
— Разве тебе не двадцать три года, дорогая? — И, дождавшись растерянного кивка, как ни в чем не бывало продолжил: — А Сабрине восемнадцать. Твоя глупость, неудачливость и нерасторопность поистине поражают! У тебя было целых пять лет, любовь моя, чтобы завоевать привязанность старого джентльмена, прежде чем она появилась на свет. Какое же сокрушительное поражение ты потерпела!
Элизабет, прикусив губу, уставилась на искусно вырезанную балюстраду лестницы.
— Но мы наконец избавились от нее, навсегда!
— Навсегда?! Тебе так хочется верить, что Сабрина мертва?
Элизабет сердито поджала губы.
— Если бы она не была такой дурочкой и не побежала ко мне за советом и защитой, а держала язык за зубами, с ней ничего не случилось бы. Можешь представить, она думала, что я ей поверю!
— Брось, Элизабет, ты всегда ненавидела Сабрину. И, родись ты в другой, не столь знатной семье, сейчас, вероятно, блистала бы на подмостках «Друри-Лейн» — так искусно ты умела скрывать свои чувства. Только что ты весьма убедительно доказала, что она не кто иная, как жалкая маленькая шлюха. Чем же ты недовольна?
Красиво очерченные губы Тревора издевательски искривились.
— Но мы-то с тобой знаем, что это не так, верно, муженек? Признайся, Тревор, ты продолжал бы приходить в спальню девчонки после того, как наконец ухитрился бы обесчестить ее? Интересно, что бы ты сделал, как только добился своего?
— Послушай, дорогая, пусть мы и женаты совсем недавно, я ожидаю от своей супруги неизменной почтительности и преданности. Никто не смеет подвергать меня столь унизительному допросу.
— Разве я не верна тебе? Ну же, признайся, скажи правду: ты гонялся бы за ней после того, как изнасиловал?
Он рассмеялся! В самом деле рассмеялся!
— Истина — вещь довольно странная, не так ли, Элизабет? Ненавидишь сестрицу и все же предпочитаешь верить ей, а не мне! Почему, Элизабет? В конце концов, я твой муж и будущий отец твоих детей. Мое лицо станет последним, что ты увидишь перед смертью.
На мгновение Элизабет увидела себя лежащей на смертном одре, под пристальным взглядом Тревора, и содрогнулась.
— Прекрати! Забудь все, о чем я говорила, забудь!
— Прекрасно, так и поступлю. Но я требую послушания, даже когда мы остаемся наедине, и не желаю слышать никаких грязных намеков и догадок, Элизабет. Полная покорность и подчинение — вот мои требования. Ты должна склониться перед моей волей.
Говоря это, Тревор пристально рассматривал свою спокойно-отрешенную жену. Интересно, найдется ли на земле мужчина, способный заставить ее кричать от страсти, метаться и терять сознание от ласк, в порыве экстаза? Вероятно, нет. Тревор считал себя превосходным любовником, но она не выносила его прикосновений, не говоря уже о большем. С самой брачной ночи он обращался с ней неизменно вежливо, даже нежно, вынуждая себя сдерживать свои необузданные инстинкты. Больше она не сжималась, не молила о пощаде. Но это лишь начало. У него предостаточно времени показать, кто глава семьи и безраздельный владелец этой женщины. Она еще не поняла, что лишь мысль о старом графе заставляла Тревора держать себя в руках. Его забавляли попытки Элизабет манипулировать им. Ничего, когда Монмут отправится к праотцам, Тревор получит полную свободу действий.