Семь смертных грехов - Тадеуш Квятковский

– Так отведи же меня, благородный пан, в какую-нибудь комнатку и позволь продолжить наше приятное знакомство и интересную беседу.

Слуга низко поклонился и повел гостя, пропуская его перед каждой дверью вперед в знак особого уважения. Так они миновали несколько крытых галерей и очутились в большой комнате, уставленной длинными скамьями и столами из грубо отесанных досок. За столами сидели слуги, уплетая из огромных мисок похлебку так, что за ушами трещало. Они приветствовали здоровяка радостными криками.

– Вот вам гость, – сказал толстяк, – да такой разговорчивый, просто на удивление.

Слуги перестали есть и недоверчиво поглядывали на брата Макария.

– Что, Ясько, – спросил один из них, – разве наш замок стал постоялым двором?

Тот, кого звали Ясько, улыбнулся во весь рот.

– Наверное, так, если сам отец Игнатий разрешил.

Из угла поднялся заросший до глаз великан в грязной одежде из холстины. Тяжело дыша, он подошел к квестарю и посмотрел ему в глаза. Брат Макарий глянул на детину, и тут же молитвенное выражение появилось у него на физиономии, это очень понравилось великану. Он взвыл от радости, повернулся к остальным и закричал:

– Это тот самый, что пробрался через толпу и отца Игнатия опутал.

Замковые слуги оживились. Один за другим подходили они к квестарю и тут же, не выдержав, покатывались со смеху: брат Макарий строил уморительные рожи и сразу же лицо его принимало невинно-ангельское выражение. Даже самые усталые и мрачные смеялись до коликов в животе.

– Садись, брат. – Слуги очистили ему место за столом и подвинули блюдо с похлебкой.

Брат Макарий зачерпнул раз-другой жидкую бурду и огляделся вокруг.

– Потерял что-нибудь? – спросил Ясько, весело подмигивая.

– Терять не терял, – ответил квестарь, – зато с удовольствием что-нибудь нашел бы.

– Видно, брат, тебе наша похлебка не по вкусу! – пробормотал кто-то из слуг.

– Никак я в толк не возьму, откуда у вас еще сила берется мост поднимать, если вас так плохо кормят? – ответил квестарь.

Ясько захохотал, за ним рассмеялись и остальные.

– У нас, брат, чудеса творятся. Преподобных отцов – хоть пруд пруди, да еще сама наша пани со святыми дружбу водит.

– Странные святые, что изысканные блюда превращают в постную похлебку.

– Как это? – удивился Ясько.

Квестарь расположился поудобнее, с отвращением отодвинул миску и вытер бороду.

– Повсюду говорят – и я не от одного слышал, – будто вы тут, милые мои, такие лакомства кушаете, такие вам деликатесы отцы-иезуиты под нос подсовывают, что видеть никто не видел и слышать никто не слышал. Вот я и спросил, нет ли у вас сегодня какого-нибудь особого поста, а может быть, вы плоть свою умерщвляете для душевного совершенствования и получения вечного блаженства?

– Эх, – вздохнул Ясько, – ты, отец, просто в глаза смеешься!

Квестарь молитвенно сложил руки и вознес очи кверху.

– Говорю вам сущую правду. Спросите мужиков, что они думают об этом.

– Врешь, братец! – закричал лохматый слуга. Брат Макарий повернулся к нему и елейным голоском ответил:

– Говорят, что у вас даже чудеса творятся. А священное писание и наша вера учат, что там, где много святости, там и всего вдоволь.

– Похлебки-то у нас вволю, – сказал Ясько.

– Ну, я тогда всем расскажу, что о вас неправду говорят и никаких чудес здесь не бывает.

– Бывают чудеса! Да еще какие! – засмеялся Ясько.

– Молчи! – оборвал лохматый толстяка. – Покажет тебе отец Игнатий, если дойдет до его ушей.

– Это чудо совершить нетрудно, – показал брат Макарий на блюдо с похлебкой, – а я хотел бы узнать секрет и других чудес.

– А ты кто таков, что в это дело нос суешь? – недоверчиво спросил волосатый слуга.

– Я бедный квестарь, брожу по миру, собираю подаяние для своего монастыря.

– Он бесов умеет изгонять, – похвалил его Ясько.

При этих словах все перекрестились и отступили от брата Макария. Теперь на него смотрели с суеверным страхом. Ясько, видя, что слова квестаря произвели сильное впечатление, заискивающе начал просить:

– А ты не расскажешь нам, отец, как бесов-то из человека изгоняют, очень это нам любопытно.

– Слушать и то страх берет, – вздохнул кто-то.

– Ладно, будь по-вашему, – сказал брат Макарий. Он встал, достал из-под рясы плеть и взмахнул ею несколько раз в воздухе с криком: – Apage, satanas![12]

Ужас охватил всех, слуги начали искать, куда бы унести ноги. Брат Макарий выкидывал странные коленца: то приседал, то вдруг выпрямлялся, потом крутился волчком, и ряса его при этом надувалась, как шар. Проделав несколько таких упражнений, сопровождаемых бессвязными возгласами, он встал посредине людской и мрачно произнес:

– В ком из вас сидит бес? Давайте сюда, я мигом его выгоню. – При этом он так взмахнул плеткой, что все онемели от страха. – Ну, милые мои, пусть подойдет тот, кто одержим дьяволом.

Наступила мертвая тишина, только слышно было, как. звенят мухи у печи. Никто не решался даже дух перевести, а вдруг квестарь именно с него начнет.

Брат Макарий спрятал плетку, но продолжал неподвижно стоять посредине комнаты, сощурив глаза и прикрыв руками лоб.

– Во всех вас, братья мои, – произнес он как бы с трудом, – сидят бесы. Я чувствую, как они гнездятся в вас. О! – закричал он так страшно, что слуги вскочили со скамей, дрожа в испуге, как овцы.

– Ничего, ничего, – поднял руку квестарь, – сидите спокойно.

Все послушно уселись.

Брат Макарий тихо стонал. Слуги, как загипнотизированные, не сводили с него глаз,

– О! – снова дико выкрикнул квестарь. Все как один опять вскочили со своих мест дрожа как в лихорадке.

– Ничего, ничего, – успокоил их брат Макарий.

Слуги присели на скамьях, измеряя глазами расстояние до двери, куда можно было бы в случае чего тихонько улизнуть. Квестарь неслышно, как кошка, подкрался к лохматому силачу. Тот со страху чуть не продавил спиной стену, а колени у него ходуном заходили.

– Ты, преданный слуга, – квестарь заговорил глухим, замогильным голосом, бесстыдно бьешь людей. Бьешь или нет?

Тот, словно подавившись горячей картошкой, едва выговорил:

– Ох, бью, преподобный отец.

Подбоченясь, брат Макарий грозно засопел и впился взглядом в лохматого.

– Это бесовские штучки, сучий ты сын. Черти-то схватили тебя в свои коготки и не выпускают. Будешь ты теперь в котле с кипящей смолой вариться тысячу лет.

Тут слуга быстро-быстро начал перебирать ногами да так визгливо захныкал, так завертелся на скамье, что брат Макарий погрозил ему и даже руку занес над ним, чтобы осенить его крестным знамением. Внезапно слуга вскочил, упал ничком и стал биться головой оземь.

– Видишь ты, бараний хвост, как тебя Вельзевул бросает в разные стороны. Apage, apage! – Брат Макарий приподнял рясу и дал лохматому пинка в толстый зад.

– Ой, смилуйся, отец, – извивался слуга, – смилуйся!

– А зачем ты по всяким пустякам к отцам-иезуитам бегаешь, наговариваешь на своих товарищей, правда это или нет? – Квестарь остановился, ожидая ответа, так как не был уверен, не перегнул ли он палку, изгоняя так ревностно беса из этого наймита.

– Ох, бегаю, преподобный отец!

– Тогда слушай, дьявольское отродье, – брат Макарий гордо выпятил грудь. Каждый раз, когда ты языком своим наговоришь на своих товарищей, в тебя влезут тридцать бесов и расползутся, как червяки, по всему твоему телу.

Один из присутствующих, не помня себя от страха, попытался неслышно пробраться вдоль стены к выходу, пользуясь тем, что внимание квестаря было чем-то отвлечено, и даже поставил ногу на порог, но тут брат Макарий заметил беглеца и шуганул его от двери.

– Ну зачем же ты убегаешь? – ласково спросил он.

Слуга опустил голову и молчал. Он не решался произнести ни единого звука, боясь, как бы из него не начали изгонять бесов.

Ясько, который до той поры сидел словно воды в рот набрал, хоть и был известным горланом, не выдержал и спросил:

– А откуда, брат, эти дьяволы родятся? Квестарь ухватил лохматого слугу за волосы и рывком поставил на ноги.

– Вот я сейчас отвечу тебе на этот философский вопрос, – бросил он Ясько, – дай только докончу беседу с этим одержимым.

Лохматый великан трепетал, как осиновый лист.

– Знаешь ли ты теперь, баран проклятый, своих бесов?

– Ох, знаю! Квестарь вытащил плетку и сунул ее под нос слуге.

– А ты знаешь, чем это пахнет? Лохматый понюхал плетку, громко по-собачьи взвыл, но не сумел ответить, чем она пахнет.

– Пахнет она небесным блаженством. Вот если я когда-нибудь узнаю, что ты бьешь людей без жалости да морочишь головы отцам-иезуитам мирскими делами, я этой плеткой так выгоню из тебя беса, что век будешь помнить мою духовную заботу.

– Смилуйся, отче преподобный!

– А теперь садись да в наказание съешь всю похлебку. Займемся следующим. Ведь в каждом из вас бесов-то сидит немало.