Приговоренная. За стакан воды - Азия Биби

Однажды отец сказал мне:

— Азия, тебе уже двадцать, пора выходить замуж.

Я испугалась. По традиции девушка не выбирает мужа, но я уже нашла свой идеал, его звали Ашик. Отец заговорил снова. Я вся дрожала.

— Ты знаешь Ашика, военного?

— Да, — ответила я тихо.

— Ты выйдешь за него. Свадьба через месяц.

Я ни в коем случае не хотела показать отцу, что счастлива, иначе он мог передумать. Так что я напустила отстраненный вид и только ответила:

— Хорошо, папа, если ты так хочешь.

Когда я снова увидела Ашика — уже в день свадьбы — то прочитала в его глазах, что он тоже счастлив, что женится на мне.

Церемония была очень красивая. На мне было прекрасное белое платье и браслеты из разноцветного стекла. После венчания я отвела в сторонку старшую сестру, которая уже была замужем.

— Ликана, расскажи мне о своей первой брачной ночи. Я совсем не знаю, что надо будет делать.

— Ты точно хочешь, чтобы я рассказала о своей самой первой ночи? Честно говоря, я не уверена, что тебе это поможет…

— Пожалуйста, Ликана, я понятия не имею, что должно произойти, так что любая помощь будет мне полезна!

— Ну хорошо, — сказала она, посмеиваясь. — Ты знаешь, что я вышла замуж в шестнадцать. Я была намного младше тебя и знала о супружеском долге еще меньше. Когда в первую брачную ночь я легла спать, то удивилась, что меня оставили одну в комнате. Помню, я уже заснула на кровати, как вдруг чье-то тело прижалось ко мне. Это был Исак, мой муж, совсем голый. Я испугалась, в ужасе выбежала из дома и спряталась в сарае, где и просидела всю ночь.

Ликана хохотала как безумная, вспоминая об этом. Потом она продолжила:

— На следующее утро свекровь объяснила, что я должна позволить мужу сделать то, что нужно, и все будет хорошо. Вот как прошла моя первая брачная ночь.

— И все? Ликана, ты не можешь бросить меня вот так!

Ликана улизнула обратно к гостям, а я осталась ни с чем, так и не догадываясь о том, что случится этой ночью. Мне стало еще страшнее. Вечером мы с Ашиком встретились в доме его родителей. Его мать сказала:

— Сегодня, дети мои, вы будете спать в нашей комнате.

Мы ни разу не прикасались друг к другу, но наши чувства были взаимны.

Я никогда не забуду эти мгновения.

Я легла на кровать, полностью одетая, и увидела, что Ашик сделал то же самое. Мы лежали рядом, не решаясь пошевелиться, и смотрели в потолок, не в силах взглянуть в глаза друг другу. Потом я почувствовала, как рука Ашика легко коснулась моей. Он стал неловко, смущенно поглаживать меня по спине. Тогда я повернулась к нему и утонула в его глазах. Собрав всю волю в кулак, я нежно поцеловала его в уголок рта. После этого Ашик осторожно лег сверху и спросил:

— Ты боишься?

Он произнес это очень мягко.

— Нет. То есть да, немножко. Но я доверяю тебе и знаю, что ты не сделаешь мне больно.

Тогда Ашик крепко сжал меня в объятиях, и мы по-настоящему поцеловались. Было тепло и так хорошо. Потом нас захватил водоворот наслаждения, бурный и неудержимый. Когда я пришла в себя, мы оба были все в поту. Я заметила маленькое пятнышко крови на простыне и поняла, что уже не девственна, как Мария, но совершенно счастлива. Вспомнив Ликану, я мысленно поблагодарила ее за то, что она так ничего и не рассказала мне о первой брачной ночи.

Потом мы с Ашиком заснули в объятиях друг друга, умиротворенные и влюбленные.

7

Послание Папы

Я проснулась от страшного крика и застыла от ужаса.

Меня всю перекосило, сердце бешено колотилось. Я пыталась понять, откуда доносятся вопли, но посреди ночи в моей камере была кромешная тьма. Я напрягла слух, но больше ничего не услышала, точнее, ничего кроме тихого ночного шума. Потом снова — животный крик, переходящий в завывания. Меня прошиб холодный пот, когда я поняла, что вопли доносятся из соседней камеры. Это была Зармина. Ее стоны испугали меня. Они отражались от стен и, казалось, прогибали решетку, но никто не реагировал. Похоже, я была единственной, кто слышал эти крики, все более и более душераздирающие.

Я тоже закричала:

— Зармина, что случилось?

Она ответила мне криком боли. У меня не слишком громкий голос, и все же я напряглась и изо всех сил завопила:

— Помогите! На помощь!

Я колотила кулаками в тяжелую деревянную дверь, но слышала только отчаянные стенания Зармины. Тогда я схватила железный котелок и стала колотить по нему ложкой. Мне казалось, что я подняла страшный шум, он даже иногда перекрывал крики Зармины, но — никакой реакции, будто мы одни в этой тюрьме или на всем свете. Что делают остальные женщины? Почему они не просыпаются? И что мне делать? Я огляделась и поняла, что совершенно бессильна.

— Зармина, Зармина, скажи мне что-нибудь!

Но, к моему ужасу, она не отвечала. И перестала кричать.

Я снова легла и с трудом заснула, не понимая, слышу ли я до сих пор крики Зармины или это эхо ее мучений отзывается у меня в голове.

На следующее утро во время прогулки я узнала, что Зармина умерла. Никто не удивился, будто все этого и ждали. Тогда я решила повидаться со своими соседками.

— Вы ничего не слышали этой ночью?

— Нет, — ответила одна из них и обратилась к другой. — А ты?

— Ничего, — сказала другая женщина. И обе расхохотались.

Казалось, только меня расстроила смерть Зармины и я одна не понимала, что произошло ночью. Зармина была мусульманкой, и ее, как и меня, обвинили в богохульстве. Ее история была совершенно абсурдна. Она едва успела выйти замуж, как попала с мужем в аварию на мотоцикле в Шейр Гаре, в нескольких часах пути отсюда. К счастью, они не пострадали, но когда муж Зармины потерял управление, мотоцикл вылетел с дороги и упал на памятник, посвященный пророку Мухаммеду. Зармину и ее мужа обвинили в богохульстве и бросили в тюрьму.

А теперь Зармина умерла… Она была очень доброй, мне ее не хватало. Почему меня и мою сестру-мусульманку обвинили в богохульстве? Не понимаю. Люди что, помешались?

Вернувшись в камеру, я по-прежнему дрожала всем телом, вспоминая крики Зармины, и попыталась утешить себя мыслями об Ашике, который должен был навестить меня в тот день. Потом, как обычно, я поблагодарила Господа за заботу обо мне и моей семье, прочитав молитву, которую выучила в детстве:

Отче наш, благодарю Тебя за то, что защитил нас этой ночью. Спасибо за новый день и за здоровье, которое Ты нам дал. Господи, да пребудешь с нами весь день во время работы, трапезы и забав. Преисполни своей любовью нас и всех вокруг. Аминь.

Бабушка заставляла меня повторять эту молитву снова и снова, чтобы я выучила ее наизусть. Теперь, в этой темной яме, у меня не было ничего, ни фотографий, ни вещей, только мои драгоценные воспоминания. Я заметила, что мысли о детстве помогали мне легче перенести заключение. Эту молитву я не забывала никогда, чтобы порадовать любимую бабушку. Она была мне как вторая мать: я даже называла ее Амии, как маму. Я не знала своего деда, который погиб на войне с Индией. Но Амии часто рассказывала мне о нем. Она говорила, что дедушка всегда был храбрым и добрым. Мы жили все вместе: бабушка, родители, я и мои братья и сестры, все под одной крышей, в скромном доме в Кутупуре, всего в десяти километрах от Иттан Вали. Когда мне исполнилось пять лет, бабушка стала отправлять меня за хворостом для костра. С шести лет родители начали посылать меня за водой к реке. Эту реку я знала очень хорошо, и мне хватало всего пары минут, чтобы туда дойти, но обратно с тяжелыми и неудобными кувшинами я шла почти час. Я ходила по воду каждый день и была рада выполнять это задание. Для меня это была возможность поиграть, посмеяться с кузенами или соседскими детьми. Мы бродили, брызгались грязью и хохотали от счастья. Я так любила эту реку! Я и сейчас люблю ее. Мне так хотелось бы вернуться туда снова с Ашиком и детьми…

Наша семья была небогата. Отец тяжело работал в поле; он выращивал пшеницу, но у него не было собственной земли. Каждую осень он уходил работать на богатого землевладельца. На нем лежала большая ответственность: он должен был перегнать двадцать овец очень далеко, в Кабул, это в Афганистане. Путь по каменистым дорогам занимал несколько недель. Караван продвигался медленно, лошади с трудом шли по неровным дорогам. Но опаснее всего были узкие ущелья: с одной стороны — пики скал, с другой — бездонная пропасть. Когда они возвращались, вся семья испытывала огромное облегчение. И хотя отец очень уставал, он был рад, что смог заработать достаточно денег, чтобы нам хватило на безбедную зиму.

После возвращения он всякий раз усаживал меня на колени и рассказывал истории об афганских деревнях с бесконечными улочками, вдоль которых стояли землянки с деревянными дверями, осторожно открывавшимися при виде чужака. Рассказывал о смуглых мужчинах с бородами и в тюрбанах, о женщинах в парандже, которые появлялись и тут же исчезали… Обычно отец был сдержан и не любил много болтать, но ему нравилось делиться с нами своими открытиями. В наших краях никто далеко не уезжал, поэтому благодаря ему жители деревни, собиравшиеся его послушать, будто путешествовали сами. Когда отец заговаривал о Кабуле, такой далекой столице, женщины подсаживались ближе, как маленькие девочки с горящими от интереса глазами. Они трепетали при одном упоминании о новых зданиях с электричеством, о современных магистралях или о том, как новый прекрасный квартал вырастал из-под земли буквально на глазах.