Жизнь в красном - Венсан Уаттара

— Они воспитали меня, они выкормили меня, могу ли я не повиноваться им?

Сами сказал мне с любовью:

— Ты красива, жена моя. В этом доме ты расцветешь еще больше.

Я молчала и смотрела в окно, в которое время от времени задувал прохладный ночной ветерок.

— Я так долго ждал тебя, и вот, наконец, ты в моем доме, — продолжал Сами. Его руки скользнули под мое платье.

Он начал раздевать меня, повторяя, что не причинит мне зла. Я съежилась и отвернула голову, окончательно погрузившись в свои страхи. Одним резким движением он сорвал с меня платье и бросил его рядом на самый конец кровати. Потом пришла очередь моих трусиков. Я осталась голая, как в день своего рождения, только теперь я была в объятиях мужчины, а не матери. Одной рукой я прикрыла грудь, а другой промежность и осталась неподвижно стоять. Голос моего Духа подчинения настаивал: «Помни о том, что говорила тебе мать». И я вспомнила ее совет: «Давай мужу свою тайную вещь, когда он попросит. Никогда не отказывай ему в этом».

Я расслабила мускулы и опустила руки. Сами разделся и прижал меня к своей груди, покрытой вьющимися белыми волосами, от прикосновения которых я задрожала. Я не сопротивлялась: его пальцы шарили в густых черных зарослях между моих ног. И я увидела то, о чем часто болтали женщин: его драгоценный нерв. Я не должна была ни смотреть на него, ни трогать его, мать предупреждала меня об этом. Но я нарушила правило и украдкой смотрела на него, потому что все, что я знала об этой вещи, так это то, что я видела порой, когда тайком посматривала на трусы молодых юношей, работавших в поле, или когда смотрела, как малыши ходят в туалет. Впрочем, я должна была закрыть глаза, когда со мной занимались любовью. Но запреты только раззадорили мое любопытство, мое желание знать, мое желание порвать с навязанным мне поведением. И смотрела на драгоценный нерв Сами, а мой Дух протеста радовался моей смелости. Он хотел, чтобы я зашла еще дальше и прикоснулась к нему, но я не стала заходить так далеко. Это был прогресс в моем поиске знаний, в моем поиске свободы.

Мое сердце стучало… стучало… Сами прикасался к моим грудям и вводил свой нерв мне между ног. Я хотела оттолкнуть его, но Сами вдруг оказался верхом на мне и проник в меня. Я почувствовала боль, которая напомнила мне старуху Самбе-ну, которая вынула червя из моего зада, которая на всю жизнь оставила меня с половинкой клитора. Я даже не успела закричать. Впрочем, я не должна была кричать, так сказала мне мать. «Ты сильная девочка, ты из сильной семьи. Ты должна быть достойна того, чего от тебя ждут».

Да, я сохранила честь, несмотря на боль, на свою боль. Исступленные движения Сами вперед-назад обжигали мне низ живота. Эти мгновения показались мне вечностью. Я до сих пор помню эту боль… О, как же мне было больно! Потом я услышала его стоны, что-то вроде задыхающегося крика. Он крепко сжал меня и остался неподвижен. Он потерял свою силу и стал слабым, словно ребенок, которого ласкает мать. Он прижался ко мне, как грудной ребенок. И мне стало жаль его. Я гладила его, как маленького брата, которого мама ласкала перед сном. Он был ребенком, просившим моей женской любви. Вижу, писатель, ты не понимаешь моего поведения. Как могла я ласкать мужчину, которого не любила? Это вопрос… но пойми меня, мое женское, материнское сердце велело мне делать так.

Мы молчали, потом он перекатился на свою половину кровати и протянул руку, чтобы погасить лампу, которая стояла на старом сундуке. Он вздохнул. Мечта была исполнена. Через мгновение я услышала его храп.

Наконец все были счастливы, потому что я оказалась достойна того, чего от меня ожидали, потому что я сделала все так, как советовали мне родители. Я исполнила их мечты.

Вдалеке от всех, одна, я плакала в темноте.

В эту ночь я не могла уснуть. Она причинила мне слишком много боли, которую я запомнила на всю жизнь. Я часто вспоминаю о ней. Она оставила во мне такой глубокий след, что иногда он заставляет меня задуматься о том, есть ли Бог на свете. Он был немилостив со мной, когда кинул меня в объятия Сами, чтобы открыть мир сексуальности. Пусть он услышит меня! Пусть знает, что я недовольна… Я умоляю его быть милостивым ко мне и к тем в этом мире, кто просит у него помощи. Я все еще надеюсь на его милость, потому что надежда — это единственное, что остается нам, когда мы все потеряли.

Писатель, в эту ночь мне было больно. Мои детские сны перестали мне сниться. Когда я была маленькой, мне виделось во сне, будто я улетаю, как ангел от злого духа, который хочет схватить меня. С той самой ночи мне не снилось ничего, кроме унылого лица Сие и лица его отца.

Теперь ты знаешь все о моей первой любви. У меня началась новая жизнь.

Вспоминая эти мгновения, я плачу. Это непросто. Я вижу, твои глаза тоже полны слез.

Я сказал ей:

— Они приходят без нашей на то воли.

Она ответила:

— Я не хочу, чтобы ты печалился из-за меня. Прошлое заставляет меня плакать, но, видишь, сегодня я другая. Слушай продолжение моей истории.

8

Проснувшись на следующее утро после свадьбы, писатель, я увидела кровь у себя между ног. Это была кровь чести, моя третья женская кровь.

Ночью в темноте я ее не увидела. Я потеряла девственность. Я снова сетовала на Бога: казалось, в жизни меня каждый день ждали одни разочарования.

Мне хотелось плакать, но мой Дух подчинения напомнил мне о советах матери:

«Все женщины проходят через это, веди себя достойно, будь сильной». Я согласилась подчиниться во имя чести. Я вышла из комнаты и встретила Сие. Я сказала ему:

— Доброе утро.

Он скромно ответил мне, опустив голову. Ини дала мне теплой воды, чтобы помыться. Она заботилась обо мне по-особому, с материнской нежностью. Для меня она была как мать, потому что ей было примерно столько же лет. Но нам нужно было жить в одном доме!

Это было решение моих родителей, моих предков, моих богов. На ее губах мелькала смутная улыбка, говорящая: «Теперь ты знаешь, чего хочет мужчина». Во всяком случае, так мне показалось. Это было только начало истории моего замужества, писатель.

Четыре следующие ночи я провела в объятиях Сами по традиции, которая называется..?

— Брачные ночи, — сказал я.

— Да, брачные ночи, писатель. Мы ничего лучше не придумали, как соблюдать этот ритуал, чтобы доказать свою любовь. Ах! Эта жизнь полна условностей, которым все время нужно следовать!

Мы лежали, как того требовала традиция предков: я снизу, он сверху, он двигался вперед-назад внутри меня, ускорял или замедлял движения, не глядя на меня… пока не выбрасывалось его белое семя. Он должен был быть на мне, но я никогда не могла быть на нем, потому что он был мужчиной, а я женщиной. Мужчина, достойный называться мужчиной, не должен быть под женщиной.

Когда мы занимались любовью, я, как покорная жена, должна была соблюдать правила: закрывать глаза, не смотреть на драгоценный нерв и не прикасаться к нему.

Он, напротив, постоянно трогал меня между ног, как хотел и когда хотел. Он делал это против моей воли, потому что был убежден в том, что я принадлежу ему, что ему принадлежит каждая часть моего тела. Я не могла отказаться спать с ним. Я не должна была отказывать… мать говорила мне об этом, я могла сделать это только в дни, когда проливалась моя вторая женская кровь, потому что мужчины боялись ее, она могла лишить их силы. Еще я могла отказать ему, если была больна.

Знаешь, писатель, после свадьбы я на семь дней лишилась телевизора, потому что молодой супруге неприлично было покидать дом своего мужа и ходить к другому мужчине смотреть телевизор. Оби больше не приходила ко мне, потому что я стала замужней женщиной, а замужняя женщина, достойная называться замужней, не должна встречаться с незамужними. Я с нетерпением ждала свадьбы Оби и Наба, чтобы наконец избавиться от одиночества.

Сами был счастлив. Я каждый день видела, как он торжествовал всем своим существом, как победитель после битвы. Впрочем, победой наслаждался не только он. Все неделю жители деревни ходили друг к другу в гости, пили, ели дичь, расхваливали Сами, желали ему счастья и делали подношения богам. Они вдруг забыли о полях. Почти созревшее просо их не беспокоило.

А мне все это время было грустно. Я прикидывалась больной, чтобы не спать с Сами. Меня угнетало чувство вины. Сие не оставлял мои мысли, я слышала, как он шептал мне:

— Почему ты меня оставила?

А я отвечала:

— Я не виновата в том, что мы расстались.

Сие не смотрел мне в глаза. Саванна стала для него прибежищем. Природа помогала ему забыть обо мне, о счастье его отца, которое превозносили тут и там местные жители. Иногда Сие просто лежал в кровати, завернувшись в одеяла, как будто прятался там от охватывающего его разочарования. Наша любовь умирала. Мы перестали здороваться. Когда вся семья собиралась на обед или ужин, он находил причину, чтобы не есть вместе с нами. Ини заметила беспокойство своего сына. Однажды ночью, когда мы обе сидели рядом с Сами, она предупредила его. Он по-своему объяснял поведение Сие: