Граненое время - Борис Бурлак

Его выручил Алексей Викторович, начавший уверенно, свободно, свою любимую — о Ермаке. Федор выждал немного и присоединился третьим или четвертым. Никогда еще в жизни не пел он так, как сегодня. И эта дикая необжитая степь, и это летнее сверкающее небо, и этот нестерпимый блеск озерного разлива настроили на такой высокий лад, что Федор даже не заметил, как Братчиков уступил ему и как он сам стал запевалой.

Когда песня была спета до конца, Витковский подошел к нему, подал руку, сказал негромко:

— Ну, спасибо, старшина, порадовал...

И Федор как-то сразу отрезвел, опомнился, точно он пел один и для себя, совершенно позабыв о генерале, о Бороздиной, о всех этих людях.

Потом, когда молодежь с удовольствием закружилась на ковыле, лучшем из всех паркетов, и когда пожившие на свете люди заговорили о своем — о видах на урожай, Федор встал и отошел к озеру.

Оно простиралось далеко на север, перехваченное в нескольких местах узкими перемычками камышовых зарослей. На самой его середине, недосягаемой для ружейного выстрела, плавали стайки диких уток. Они резвились, ныряли, взлетали и снова падали на воду, густую, вязкую от зноя. Федор долго любовался этой веселой возней птиц, справляющих свой праздник на виду у празднично настроенных людей.

— Герасимов, вы не собираетесь домой?

Он обернулся. Бороздина пытливо смотрела на него и улыбалась.

— Едем, едем, Надежда Николаевна.

— Нет, лучше пойдем. Здесь совсем недалеко, всего шесть километров.

— С удовольствием, — не сразу ответил Федор.

Грузовики мчались по всем проселкам. Длинные ленты шелковистой пыли радиусами протянулись во все стороны, и ветер легко вскидывал их над степью, над озерами. Федора и Бороздину догнал новенький «газик». Правил сам Витковский, рядом с ним сидела Журина. Когда машина остановилась, Надя сказала:

— Спасибо, Павел Фомич, мы доберемся на своих.

— Пешеходов надо любить! — Словно обрадовавшись отказу, он резко тронул с места.

— Так что вы, Герасимов, знаете о Витковском? — спросила Надя.

— Что может знать солдат о генерале? Для солдата любой генерал — мечта.

Она рассмеялась: уж очень искренне у него прозвучало.

— Плох тот солдат, который не носит в своем ранце жезл маршала. Так, что ли?

— Никаких жезлов я не носил.

— А вы не дуйтесь. Рассказывайте, что знаете.

Да зачем ей? Неужели эта прогулка по степи вдвоем — не что иное, как плата за любые сведения о Витковском, к которому она, быть может, неравнодушна?

— Разве эпизод какой-нибудь...

— Пусть эпизод, все равно, — настаивала Надя.

И он неохотно начал свой рассказ о давно минувшем.

Надя шла по одной колее, он — по другой. Между колеями упрямо вставали, распрямлялись живучие метелки ковыля, только что примятого грузовиками.

6

Громоздкая колесница войны с грохотом перевалила через Северный Донец.

Наступала осень. Дивизия, в которой служил Федя, весь август была на марше: она то приближалась к фронту на расстояние суточного перехода — и тогда по утрам необстрелянные новобранцы молча прислушивались к мерному гулу артиллерийской канонады; то круто сворачивала на северо-восток от передовой — и тогда по вечерам, расположившись где-нибудь в изрытой балке, солдаты смотрели кинокартины о войне. Так и странствовала целый месяц дивизия, свежая, отдохнувшая от боев, пополненная людьми и оружием. Но хуже нет быть в резерве: обязательно угодишь в самое пекло.

Однажды на рассвете полки были подняты по тревоге. Настал их черед. Шли без привалов, по разбитым дорогам, торопясь до восхода подойти к переправе через Донец. Оттуда, из-за реки, доносилась вялая орудийная перестрелка. Казалось, обе стороны давно измотались и, до конца истратив запал ярости, устало отвечали выстрелом, на выстрел.

Ну кто мог знать тогда, что это лишь взаимная хитрость: и наши и немцы ждали подкреплений. С востока к фронту шла безымянная пехотная дивизия (с трехзначным номером), следом за которой тянулся длиннейший обоз на конной тяге. С запада подходила на крытых грузовиках первая кавалерийская дивизия СС, волоча за собой стальной хвост танков и тяжелых батарей. Они, эти дивизии, были еще разделены пространством в десятки километров. Но военная история уже облюбовала для них рубеж, где они войдут завтра в соприкосновение и где атаки, вперемежку с контратаками, будут продолжаться сто часов, пока не начнется новая перегруппировка сил.

До переправы оставалось не больше часа форсированного хода, когда в тихом небе появились воздушные  р о з в а л ь н и, как окрестил Федя немецкий самолет-разведчик «фокке-вульф». Он неторопливо, как и полагается розвальням, груженным дровами, развернулся над колонной войск и, слегка подстегнутый одиноким выстрелом из бронебойки, скрылся за рваной кромкой леса на том берегу Донца.

Солдаты без команды прибавили ходу. Сейчас «фока» опустится на ближайший аэродром и начнется суматоха: налетят «юнкерсы», загрохочут удары бомб, заплещутся взрывные волны, вскипит в высоком поднебесье воздушный бой. А все из-за того, что по фронтовым дорогам идет матушка-пехота, наслаждаясь тишиной, радуясь утреннему солнцу. Нет уж, лучше месить грязь, мокнуть под осенним, обложным дождем, чем шагать под этим ясным небосводом.

Однако бомбардировщики сегодня не торопились. Вот стрелковые батальоны скорым шагом, почти бегом пересекли Донец по зыбкому понтонному мосту и стали втягиваться в прибрежный лес.

«Юнкерсы» показались в тот момент, когда к переправе вплотную подошли батареи противотанкового дивизиона и трехосный штабной автобус. Укрываться было поздно — только вперед! Одна батарея проскочила удачно, оставляя позади себя частокол фонтанов. Но вклинившийся в артиллерийскую колонну штабной автобус встал на съезде с моста, — движение застопорилось. Лучшей мишени и не найти «юнкерсам», образовавшим в небе карусель над переправой.

Федя соскочил с машины, хотел протиснуться вперед. Огромный столб воды рухнул рядом с ним, сбил с ног, едва не сбросив с дощатого настила.

Наконец автобус тронулся, за ним поспешили вездеходы с орудиями на прицепе. Все обошлось, кажется, благополучно. Ступив на твердую спасительную землю, никто уже не поглядывал ввысь. А там в это время грузно разворачивалась новая тройка бомбардировщиков. Легкие автомобили артиллеристов успели юркнуть в заросли орешника, удар пришелся по автобусу — он был разбит вдребезги. И все сразу стихло, только где-то в стороне кружились и жужжали, как шмели на сенокосе, невесть откуда налетевшие истребители.

Федя увидел на обочине незнакомого, очень молодого генерала; тот горестно покачивал головой, наблюдая, как санитары копались в обломках на дороге. К нему подошел командир дивизии, тоже генерал-майор, тучный пожилой мужчина.

— Ну, как теперь будете воевать без штаба? — сказал молодой генерал, окинув старого гневным быстрым взглядом.

Комдив опустил голову.

— Воюете по правилам четырнадцатого года! Не торопясь, вразвалку. Кто так организует переправу? Навалились скопом: пожалуйста, господа фрицы, бомбите нас; мы, русские, люди терпеливые! Что это вам, брусиловские времена? Не чувствуете воздуха. Вообще ни черта не чувствуете! За какие-нибудь десять минут потеряли полштаба.

— Война есть война, — переминаясь с ноги на ногу, сказал командир дивизий.

— В батальон! Я пошлю вас командовать батальоном!

— Мне не привыкать.

— Помолчите, Грызлов, когда с вами разговаривают старшие! Понятно?

Федя стоял под вязом, в нескольких шагах от них, пораженный этой сценой. Вдруг тот, молодой, обернулся.

— А ты чего здесь делаешь?

— Разрешите узнать, товарищ генерал, жив ли подполковник Бондаренко?

— Бондаренко, Бондаренко... — не поднимая головы, сокрушенно проговорил комдив.

И Федя понял, что начальник штаба, который обласкал его по-отцовски и уступил его желанию, зачислив в противотанковый дивизион, что этот добрейший в дивизии человек погиб вместе с другими офицерами. У Феди навернулись слезы.

— Как фамилия? — смягчившись, спросил незнакомый генерал.

— Замковый первого орудия первой батареи истребительного противотанкового дивизиона солдат Герасимов.

— Иди.

Федя старательно козырнул, четко повернулся и пошел к своей машине, которую окружил весь расчет, — там что-то не ладилось с мотором.

— Патриархальные порядки завели!.. — услышал он на ходу снова зазвеневший голос молодого генерала.

Только поздно вечером, когда встали на позиции, Федя узнал от командира огневого взвода, что тот, с кем он разговаривал сегодня на берегу Донца, и есть генерал Витковский — заместитель командующего армией.

Батареи расположились в пологой седловине, между лесистыми холмами, — на танкоопасном направлении. Осветительные ракеты немцев взлетали где-то далеко, справа и слева, и, едва показавшись над вершинами холмов, тут же падали, — в эти секунды лес на гребнях казался реденьким кустарником. А прямо перед дивизионом темным-темно, словно здесь и не было противника: какое же это танкоопасное направление?