Хлеба кровавый замес - Леонид Шевцов

В течение нескольких часов машины ехали по равнинной местности горного плато – этакой спёкшейся, как асфальтовая крошка, земле. Сверху поверхность оказалась обильно усеяна мелкими острыми каменными осколками. По всему плоскогорью рос невысокий колючий кустарник. Его семена, сбившиеся в невесомые клубки размером с футбольный мяч и крупнее, под афганским суховеем метались по той тоскливой территории земной Тьмутаракани.

Если шарообразный репей-прилипало, это перекати-поле, цеплялся за одежду, то оторвать его оказывалось очень непросто, так как он имел множество мелких и цепких крючочков. А иногда такой ком, подхваченный ветром или потоком воздуха от машин, цеплялся к кому-то из сидящих на броне. И тогда этому «счастливцу» было чем заняться, и очень надолго, чтобы выпутать из формы и снаряжения все эти цепкие колючки, которые от любого незначительного шевеления цеплялись вновь и вновь.

Днём появлялось дрожащее марево: воздух плавно и непрерывно поднимался от земли вертикально вверх видимыми слоями. Иногда высоко  в восходящих потоках парили орлы, высматривая себе добычу, которую потревожила и согнала с привычных мест эта длинная дребезжащая металлическая змеюка-колонна.

Запылённые солдаты в основном сидели на технике – так безопасней при подрывах. Тебя не било о броню внутри машины и о разные металлические детали, а просто откидывало метров на двадцать, позволяя в этом случае обойтись лишь контузией. Ребятишки пили воду или же сок из сухпая, периодически перекусывали и выкидывали металлические банки на обочину. Курили. Машины в движении чадили солярой, урчали моторы. Колонна двигалась.

Недавно она зашла в горное каменистое невысокое ущелье с почти отвесными стенами.

Вдруг машина комбата, сейчас шедшая первой в колонне батальона, начала резко сбавлять ход. По рации прозвучали соответствующие команды, и вся колонна одновременно стала замедляться.

За БТРом комбата, за его 302-м, двигалась машина Шаховского, затем командира седьмой роты Пасько – БТР с номером 701. Техника батальона остановилась, Шаховской и Пасько спрыгнули с брони и собрались возле комбата.

– Что там случилось, товарищ полковник? – спросил Пасько.

– Сапёры тормознули движение. Впереди на крупный фугас наткнулись. С Крикуновым они такой обнаружить не сумели. А тут вот – узрели. Теперь ждём, пока разберутся, – пребывая в своих размышлениях, желчно пояснил причину остановки комбат.

– А что? Как-либо объехать нельзя? – для большего понимания уточнил Шаховской.

– Чёрт его знает. Им виднее. Наверно, нельзя. Как тут объедешь? Ущелье же, – продолжал размышлять комбат, как будто вслушиваясь во что-то.

Большинство солдат и офицеров спешились из остановившейся техники батальона. Они разминали ноги, курили, переговаривались. Водители бегло осматривали свою технику: дело знакомое и привычное. Несколько военнослужащих стояли у бортов машин: далеко не отходят, могла быть заминирована обочина, и после длительного прогона отливают. Шли малозначительные пересуды и обсуждения.

Командир первого взвода седьмой роты, уже ранее нарисовавшийся офицер Медведков, который постоянно оказывался возле руководства, стоял сверху на броне своего 702-го БТРа. Почему так происходило, что где начальство, там и он? Это определялось стандартным местоположением его БТРа в маршевой колонне: всегда в те моменты он оказывался ближе других к батальонному начальству. Естественно, что пользовался своей офицерской прерогативой и принимал участие или слушал беседы старших командиров.

В этот раз тоже стоял недалеко от начальства, но находясь на броне, возвышался над ними. Сверху со своего места он увидел, как солдат-грузин из его взвода решительно направился к подножию скал.

– Менструадзе, далеко?! – начальственно-категорично и с издёвкой в голосе окликнул Медведков.

Солдат заговорил уязвлённо, с обидой и детской непосредственностью, но и чувством глубокого собственного достоинства:

– Ментурадзе, товарищ лейтенант. Дед был Ментурадзе! Отец Ментурадзе! – и солдат сделал узнаваемый жест, постукивая рёбрами обеих ладоней по животу и показывая тем самым, что ему нужно оправиться по-большому.

– Что, невтерпёж? Скоро до стоянки доедем, – продолжил куражиться с претензией на юмор Медведков.

– Эсли би мох, до самого Тьбилиси тэрпел би, – с достоинством продолжал солдат.

– Ну, давай, бегом. Пулей. Ждать не будем! Туда и обратно!

Медведков выглядел искренне довольным собой и представившейся ему замечательной возможностью проявить свою начальственную важность и командирские навыки, а также свой изысканный юмор. Он соскочил с БТРа и с ухмылкой направился к стоящим неподалёку Проскурову, Шаховскому и Пасько.

Подойдя, Медведков с ехидцей в голосе продолжил изливать свой «искромётный каламбур»:

– Менту… менстру… невелика разница.

Он пребывал в полной уверенности, что опытные офицеры оценят его тонкий юмор.

– Да… Невелика… Как между Медведковым и Говноедковым. – Пасько решительно обломал весь пафос и его детское неуместное самолюбование.

С лица Медведкова сползла ухмылка и сменилась гримасой недоумения: «Что я не так сказал?»

– Пасько, взводные у тебя, конечно, весёлые, но своих обязанностей не выполняют. Раз выпала возможность, то почему никто не осматривает технику, а только бродят рядом? Или у тебя с ней всё в порядке?! – недовольно поинтересовался комбат.

С техникой всё в порядке никогда не бывает; бывает лишь лучше – хуже, но всегда есть к чему, при большом желании, докопаться. Наехав на Пасько этим вопросом по технике, стало понятно, что Проскуров таким образом грамотно приводит в норму потерявшего рамки приличия взводного. Но не напрямую отчитывая самого виновника Медведкова и сделав ему недопустимое при солдатах замечание, а через его ротного – Пасько. А того-то уже отчитывал за дело, зная, что Пасько за этот комбатовский наезд взгреет Медведкова предельно основательно. И тот надолго поймёт: когда и какой юмор уместен.

Комбат повернулся к Шаховскому, демонстративно отворачиваясь от Пасько и Медведкова:

– Ты уже поставил задачи по ночному охранению? Скоро в ночной район придём.

Шаховской, тоже непроизвольно проявляя откровенную неприязнь к такому хамству со стороны молодого офицера и бестактности его ротного Пасько, отвёл от них взгляд и ответил Проскурову:

– Нет, товарищ полковник.

– А что так? Времени не хватило?

– Надо на само место взглянуть, где встанем. Поставить задачи – сложности нет, но сначала местность важно увидеть.

В этот момент раздался характерный свист подлетающих эрэсов.

Комбат с тревогой всматривался в сторону усиливающегося противного воя:

– «Огненный мешок», с-сука!

Но ругательство потонуло в резких звуках громких смертоносных разрывов. Они ложились метрах в двухстах от колонны, но всё ближе и ближе. Что могло случиться в дальнейшем? Любой из эрэсов мог так «ошибиться», что плюхнулся бы рядом. И вот тогда трупов окажется немало.

Люди стремительно и привычно исчезли в технике под защиту брони. Оружие устанавливали «ёлочкой»*, готовые открыть стрельбу по врагу в любом направлении.

*«Ёлочка» – способ ориентации вооружения в колонне для отражения нападения, когда, к примеру, чётные номера машин берут под наблюдение и ведение огня все цели справа по борту, а нечётные номера делают то же самое по левому.

Рукотворная змеюка из боевых машин, взревев движками, тронулась и расторопно набрала скорость. Вокруг следовали мощные разрывы.

Сверху над колонной дежурные вертушки определили, откуда ведётся огонь, и звеньями стали уходить на штурмовку.

Колонна прошла подорванный участок дороги. Духи рассчитывали, что препятствие в виде фугаса надолго остановит и, в условиях узкого каменного ущелья, запрёт боевые машины. Это была хорошо