Кёнигсбергские цветы - Ирина Михайловна Радова

отец убил бы меня, или на самом деле вырвал бы мне ноги, – она рассмеялась, обнажая ряд ровных, пожелтевших от времени зубов, – Подумать только, как же я была упряма, и совсем ничего не боялась.

– А ваш отец… Неужели он не догадывался, что вы к ним ходите?

– Как же, он знал об этом. Точно знал, – сказала старуха, продолжая смеяться. – Но делал вид, что не знает. Иначе ему пришлось бы сдержать своё слово, а убивать свою единственную, пусть и не путёвую дочь, ему не хотелось. Думаю, он просто закрыл на это глаза. Как говорится: не видел, значит не было.

– Как вам это удаётся? – с восторгом спросила я её.

– Что именно, милая?

– Помнить всё это, и в таких мельчайших подробностях рассказывать.

– Всю свою жизнь я носила эту историю в себе. Были моменты, когда я прокручивала её множество раз в памяти, как какой-то старый фильм. А теперь пришло время передать её. Она должна прозвучать.

– Но почему именно таким образом? Почему бы вам просто не рассказать её кому – нибудь из своих близких, у вас же есть близкие?

– Конечно, – загадочно улыбнулась она, – Я слишком стара, Аня, и просто рассказать недостаточно. Нужно, чтобы ты прожила это, почувствовала, как я. Нужен человек с особым даром, таким как у тебя.

– Но почему именно я? – никак не могла я успокоиться.

– Откуда же я знаю, – улыбнувшись ответила старуха, – если бы я тебя не встретила, так бы и унесла эту историю с собой в могилу. Но мы встретились, значит так должно было случиться. Теперь моё сердце спокойно. Ты всё узнаешь, а значит, узнают и другие.

– Другие? Это ещё кто?

– Все, кто прочитает о ней в твоей книге.

Я опешила: «Что ещё за книга такая? И с какой вообще стати я должна её писать?»

– А как же иначе, – словно читая мои мысли, ответила старуха, – О нашей истории должны узнать другие. Мне это очень важно, да и он бы этого хотел. Я уверена в этом.

– Но я никакой не писатель, и не имею не малейшего понятия, как писать книги, – взмолилась я.

– Знаю, и что с того? – безжалостно выдала старуха, – Ты всё это прожила сама, не просто услышала, а прочувствовала. У тебя получится. На вот… – она достала из своей клетчатой сумки, и протянула мне толстую тетрадь в твёрдом, нежно – розовом переплёте, и обычную пластиковую оранжевую ручку.

– Это инвентарь начинающего писателя, – добавила она с улыбкой.

Сама не знаю почему, но я взяла эти «дары». Думаю, при других обстоятельствах, я расценила бы это как издевательство, но зная бабулю, я понимала, что она настроена серьёзно, и уверенно видит во мне как минимум Дину Рубину.

– И вот ещё, кое – что для тебя, – сказала она, протягивая мне большой конверт из старой газеты.

– Что это, газета о Кёнигсберге?

– Ну что ты… Нет конечно. Этого добра сейчас сколько угодно в интернете, – ответила она с деловитым видом современной бабули. – Это пластинка. Хочу, чтобы ты послушала её.

– Варвара Олеговна, где же я вам возьму патефон? Или как там называется этот проигрыватель для пластинок? Вы назовите мне лучше исполнителя, и я смогу найти эту композицию в интернете.

– Это задача ещё сложнее, – засмеялась старуха, – я и не знаю исполнителя. Надпись уже давным – давно стёрлась, да и пластинка уже очень старая, но думаю её ещё можно послушать… Её дала мне Марта… Перед их депортацией.

– Как? Разве их депортировали? – с нескрываемым ужасом спросила я.

– Конечно, пришло время добрались и до них,– с грустью в голосе ответила старуха.

– Но как же Гюнтер? Ведь ему нельзя было. Он не смог бы пережить дороги…

Старуха ничего мне не ответила, лицо её стало, словно из камня. Она опять закрылась, а во мне кипело множество вопросов. Кажется, чем дальше я в это углублялось, тем больше их становилось.

Глава 13

Довольно серьёзную задачку задала мне бабушка – цветочница. Найти проигрыватель для пластинок оказалось не так уж и просто. Конечно, можно было заказать по интернету эту раритетную вещь, теперь уже в современном дизайне. Но я не была уверена, что пластинка на нём заиграет, да и ждать её доставку мне совсем не хотелось.

На помощь мне пришла мама. Я сказала ей, что на работе устраивают ретро вечеринку, в честь дня рождения начальника, и мне по зарез нужен патефон. Мама стала обзванивать наших родственников, и, подняв всю родню на уши, мы нашли его. У моей тёти в подвале валялся старенький, но исправный проигрыватель.

– Не патефон конечно, но вполне себе ретро вещица, – с улыбкой сказала мама, а двоюродный брат любезно согласился привезти мне его домой.

– Зачем тебе вдруг понадобилась эта рухлядь? – запыхавшись, спросил он. Лифт периодически не работал, и ему пришлось нести моё сокровище на руках на четвертый этаж.

– Буду слушать раритетные и очень ценные пластинки, – ответила я ему.

– Надеюсь, музыка того стоит,– сказал брат, рассмеявшись.

Я предложила ему чай, но он отказался, и ушёл, оставив меня наедине с ценной коробкой. Я вытащила из неё старенький проигрыватель, протёрла его от пыли.

Весь остаток дня я хотела поскорее прослушать пластинку, но я отложила это на вечер. Мне нужно было закончить отчёт, который пришлось взять домой, чтобы успеть сдать его вовремя. Работу я очень запустила в последнее время, и этим домашним заданием нужно было себя реабилитировать.

Полдня я провозилась с цифрами, и только в девять вечера работа была сделана, и я, с чистой совестью могла погрузиться в прослушивание.

Я поставила перед собой розы, села на диван, сделала глоток чая, собираясь с мыслями. Потом опять встала и несколько раз прошлась по комнате. Я очень сильно волновалась, ладони мои вспотели, словно сейчас я увижу что – то очень важное, но я не знала, какого рода будет это важное.

Наконец я собралась духом и положила пластинку на проигрыватель. Она была очень старая. Бумага с названием исполнителя и композиции полностью содрана, на самой пластинке видны царапины и потёртости. Не было никакой уверенности, что музыка зазвучит, но она зазвучала.

Старая медленная и романтичная мелодия ещё довоенных лет, заполнила мою комнату, а потом я услышала голос женщины, она пела на немецком языке. Её тонкий и нежный голосок уводил меня за собой сквозь время в маленький полуразрушенный дом, где жила женщина с двумя, уже взрослыми детьми: юношей с синими глазами, и девушкой с аккуратно собранным пучком белых волос на голове.

Я смотрела на них, и внутри меня всё звенело от радости. Они танцевали под какую – то незнакомую мне немецкую песню. Такие разные, но такие красивые.

Марта сегодня была в длинном тёмно – зелёном платье с белым гипюровым воротником, она казалась мне молоденькой девчонкой, ровесницей