Освобожденный (ЛП) - Хардт Хелен

— Понял. — Ривер скривил губы. — Почему ты солгала ради него?

— Мой брат — полицейский. Я не стала бы говорить ему, что укрываю вандала в своем доме.

— Почему нет?

— Я.… не знаю. — И это чистая правда. Я знала только, что надо защитить Данте. Побуждение, которого я не понимала, хотя все еще ощущала его в глубине души.

— Что ж, спасибо. Это дорогого стоит.

— Так почему же ты солгал ради него? Очевидно, что его не было с тобой прошлой ночью.

— У меня были свои причины. Как я уже сказал, его долгое время не было, но есть вещи, о которых не могу говорить.

— Значит, я расскажу тебе, что произошло, но ты не ничего расскажешь взамен?

— Он мой двоюродный брат. Я обязан защищать его.

— От меня?

— Может быть. Я тебя не знаю.

— Ты знаешь моего брата.

— Мы с Джеем не так давно работаем вместе. Оба только что стали детективами и не так давно работаем в паре.

— Тогда ты, по крайней мере, знаешь, что он хороший парень. Хороший полицейский. И это правда. Он также и прекрасный брат.

— Очаровательно. Я все еще ничего о тебе не знаю.

— Ладно. — Это начинало надоедать. — Мне нужно вернуться к работе. Дежурный врач «Скорой помощи» сегодня вечером — та еще стерва, накачанная крэком. Спрашивай у моего брата все, что хочешь знать обо мне. Я — открытая книга. — Я прошла мимо него и поспешила обратно в приемный покой.

Естественно, доктор Бонневиль искала меня.

— Эрин! Где ты была?

— Извините, док. Я разговаривала с детективом Гэбриэлом о про…

— Детектив Гэбриэл? — Она выгнула бровь. — Они все еще изводят моих людей по этому поводу? Разве они не знают, что это отделение неотложной помощи, и у нас есть дела поважнее?

Из этой больницы пропал пациент. Как доктор Бонневиль могла быть такой черствой?

— Ну, я…

— Меня не интересует твое мнение по этому поводу. Мне нужна твоя помощь в одном деле. Следуй за мной, пожалуйста.

Глава 13

ДАНТЕ

Билл задумчиво потер подбородок.

— Не уверен, что ты еще готов это услышать, Данте.

— Почему?

— Потому что не знаю, где ты был и через что тебе пришлось пройти. У тебя могут быть шрамы, и я не хочу усугублять твою травму.

Он не знал и половины этого.

— То, что ты хочешь мне сказать, травмирует?

— Нет. Но может. Я не знаю, насколько ты готов. Тебе едва исполнилось восемнадцать, когда ты ушел.

— Поправка. Я не уходил. Меня похитили.

— Ты со своим двоюродным братом ходили на Бурбон-стрит. После того, как мы с вашими отцами запретили этого делать.

— Все дети ходят на Бурбон-стрит. Это обряд посвящения. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Мне было восемнадцать.

— Но мы предупреждали вас о паранормальных явлениях там, активность, которая слишком велика для обостренных чувств молодого вампира. И ты был на Марди Гра, когда завеса между мирами почти такая же тонкая, как на Самайн.

— То есть это моя вина? Что я был разлучен со своей семьей на десять лет? Ты понятия не имеешь, через что я прошел!

— Верно. Не понимаю. И нет, это была не твоя вина.

— Как Ривер вернулся?

— Он этого и не делал. Его нашла полиция. Когда взошло солнце. Он сильно обгорел, хотя и не настолько, чтобы вызвать какие-либо подозрения.

— По крайней мере, он вернулся.

— Да, и мы были благодарны за это. Но ни на минуту не смей думать, что мы не оплакивали твое исчезновение.

— Ага, понял. Понятия не имею, почему я все еще злюсь. Я не знаю, почему говорю половину того, что слетает с губ. — Эмоции бурлили у меня внутри. Мой гнев выплеснулся на Билла, хотя он не сделал ничего плохого.

— Твоей сестре досталось больше всех, — сказал Билл. — Сначала она потеряла брата, а следом и отца.

Копье сожаления пронзило меня насквозь. Я был сосредоточен на своей собственной травме и не думал о том, как все это повлияло на мою семью.

— Мне жаль.

— Никто из нас не винит тебя, Данте. Мы никогда этого не делали.

Все те годы, что провел в плену, я пытался в деталях вспомнить, что произошло в ту ночь. Но как бы сильно ни концентрировался, все, что всплывало в голове — нагромождение расплывчатых кусочков головоломки, которые я никогда не мог полностью сложить воедино.

— Ривер помнит, что произошло той ночью?

Билл покачал головой.

— Нет. Он даже не помнит, как тебя похитили.

— Я тоже. Только помню, как проснулся…

— Где ты проснулся, Данте?

Я закрыл глаза. Голод. Голод и боль. Я проснулся голым и прикованным к кровати.

Я не мог сидеть здесь и рассказывать своему дедушке, которым я восхищался больше, чем любым другим человеком в мире, о том, что со мной сделали. Как я позволил себя мучить. Он потеряет всякое уважение ко мне, перестанет любить. Как я не смог защитить себя? Как мог допустить, чтобы это произошло?

Как я мог сказать ему, что меня изнасиловали? У меня украли кровь?

Как я мог жить со всем этим?

Нет. Еще не мог говорить. Не буду. Но одну вещь я должен был сделать.

— Ты не в безопасности. Они придут искать меня.

— Уверяю тебя, этот дом безопаснее всех, — сказал Билл. — Я бы поставил на это свою жизнь.

— Как ты можешь? Нет никаких гарантий. Я тому подтверждение.

— Поверь. — Он пристально посмотрел мне в глаза. — Тебе не причинят вреда ни в этом доме, ни где-либо еще. И ни Эм, ни Риверу тоже.

— А что с их домами?

— Они под защитой.

— Как? Как можно…

— Доверься мне, — повторил он, на этот раз более твердо.

Волна умиротворения окатила меня, сопровождаемая странным холодком на затылке. Здесь я был в безопасности. Билл так сказал. Билл был моим главным защитником. Всегда им был.

Но в ту ночь он не защитил меня.

— Теперь… расскажи, что произошло.

— Я не помню, — сказал я.

— Что ты имеешь в виду? Неужели ты потерял последние десять лет своей жизни?

— Да. Большую часть.

Как бы я хотел, чтобы моя ложь оказалась правдой. Если бы я мог стереть воспоминания, ужасные-премерзкие воспоминания, даже если бы это означало, что придется наверстывать упущенное за десять лет, возможно, я смог бы жить нормальной жизнью.

— Ладно, Данте. Тогда на этом мы остановимся. Пока что. — Билл встал. — Не думай, что я не заметил шрамов на твоих запястьях.

Я посмотрел вниз. Десять лет цепей и кожаных оков оставили свой след на моих запястьях, а также на лодыжках, хотя в данный момент они были скрыты под одеждой. В конце концов я перестал сопротивляться. Отметины были не слишком заметны, но острое зрение моего деда ничего не упустило.

Он не верил, что я не могу вспомнить. Я видел это по его глазам. У меня никогда не получалось лгать своему дедушке. Раньше мне удавалось время от времени манипулировать своим отцом. Но Билл? Он каждый раз видел меня насквозь.

— Разве ты не собираешься рассказать мне всю эту чушь о совершеннолетии?

— Нет, пока ты не назовешь это как-нибудь иначе, чем дерьмом.

— Прости. Я ничего такого не имел в виду.

— Знаю, Данте. Но хочу, чтобы ты сначала подумал о двух вещах. О том, кто ты такой и откуда родом. Ты сын Джулиана Гэбриэла, первенец Гийома Тайруса Гэбриэла, старейшего из ныне живущих чистокровных вампиров мужского пола на этой планете.

— Я в курсе, кто я, Билл.

— Но на самом деле нет. Ты не представляешь, насколько ты важен.

Важен? Последние десять лет мне твердили, что я кусок свиного дерьма, что единственный смысл моего существования — обеспечивать ее пропитанием. Важный — не совсем подходящее слово, которое я когда-либо использовал бы для описания себя.

— Наш вид быстро вымирает. — Билл закрыл глаза. — Мы смогли продолжать существовать, затаившись, увековечивая мифы о вампирах так, что человеческая память забыла о нашем существовании на протяжении последних ста поколений. Каждый внес свой вклад в наше выживание. Мы научились жить среди людей, быть как смертные. Мы отправляем наших детей в школу вместе с человеческими детьми. Можем размножаться с ними, производить на свет детей вместе с ними. Но все же наши женщины редко способны к зачатию по сравнению с людьми. А когда они все-таки забеременеют, только одна из десяти способна выжить после родов.