Крах Золотой Богини - Ларри Мэддок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Собирайся, — сказал он ей, направляясь к выходу из пещеры, — я скоро вернусь.
Когда Форчун начал взбираться по холму, за которым был укрыт темпоральный аппарат, голос симбионта приобрел тревожные нотки:
— Ты очень рискуешь, Ганнибал! Что, если она станет подозрительной и проследит за тобой?
— Она не будет подозрительной, — засмеялся Форчун. — Помимо того, что она верит, будто я обладаю какой-то сверхъестественной силой, она знает, что ее спаситель все-таки человек. Значит, у меня есть пищеварительная система со всеми обычными последствиями. Она будет ждать меня и не будет следить за мной: воспитание не позволит.
Они достигли нужного места, Форчун снял свой левый башмак и нажал кнопку. Машина времени появилась из небытия.
Войдя, он открыл пол-литра ксанти и передал партнеру, который отлепился от Форчуна и прыгнул на стол.
— Выпей, Уэб, пока я поищу, не найдется ли подходящего подарка для царя.
Через десять минут они вернулись в пещеру. Норни потушила костер и выбросила золу наружу. Не осталось никаких следов их пребывания. Она надела свой собственный мягкий плащ и вернула Форчуну его военный плащ. Он взял его, накинул на плечи и посмотрел на нее с восхищением:
— Ведьма, которую я подобрал на дороге, здорово изменилась. Не думаю, что они тебя теперь узнают.
Она улыбнулась, и они вместе отправились к дороге.
— Старая Норни лежит похороненная в святилище. Снова использовать ее образ будет небезопасно многие годы. Я буду скучать по ней.
— Расскажи мне о молодой Норни, — предложил он.
Несомненно, она уже раньше обдумала это, поскольку в ее голосе не было сомнений, откуда начать. Услышав первые два слова, Форчун понял, что надо набраться терпения.
— Давным-давно…
Давным-давно в маленькой деревушке на берегу моря к северу от Нодиесописа жила юная девушка, которая зарабатывала тем, что подавала в таверне еду и выпивку. Однажды в деревню пришла весть, что с севера приближается вражеская армия. Но хозяин таверны не волновался: он знал, что даже если голодное войско и разорит его, то потом все успокоится. Какая бы власть ни пришла, люди будут всегда питаться в тавернах и пить пиво.
Это войско разбило лагерь за деревней. Двадцать разведчиков вошли в селенье и направились прямо к таверне. Повисло напряжение. Завсегдатаи таверны схватились за оружие — ножи, топоры, крепкие дубинки, лодочные багры и гарпуны. Молодой офицер возглавлял группу пришельцев.
Он стоял в дверях, надменно уперев кулаки в бока, широко расставив ноги в красивых башмаках, и спокойно рассматривал сельчан. На боку у него висел меч, но он и не пытался использовать его.
Наконец воин воскликнул:
— Вы храбрые парни! Я был бы рад иметь вас в рядах моей армии. Опустите оружие, не надо лишней ссоры. Я пришел за старым Оранасом.
— Ты думаешь одолеть такого героя, как Оранас? — скептически ухмыльнулся один пожилой мужчина. — Он разрубит тебя пополам.
— Эх, дедушка, ты, должно быть, знал его в лучшие годы. Признаюсь, что в то время я был слишком занят — сосал грудь своей матери, — чтобы обращать внимание на героев. Но я не буду оспаривать его величия, дедушка, если ты не будешь оспаривать его возраста!
Кто-то рассмеялся, и напряжение спало. Другой сказал:
— Он прав. Лучшим героям удается умереть в расцвете славы.
— Царь так слаб, что не может произвести на свет достойного наследника, мы все это знаем, — сказал офицер с презрением в голосе, — Сколько лет все они рождаются мертвыми! И кого он родил наконец? Девочек! И хотя им пять лет, я слышал, что они едва научились ходить!
— Три года были в утробе. Так говорят, — пробормотал старик.
— Я тоже это слышал, — ответил чужак. — С таким слабым семенем, как у него, кого еще он мог родить, кроме уродов? И вами будут править такие, как эти?
— Пророчество, — сказал другой. — Ману… Иностранец с отвращением фыркнул:
— Это пророчество — изобретение царя, чтобы выставить свою слабость в лучшем свете. Однако что же это за женщина — его жена? Я восхищаюсь ее силой, раз она смогла три года ходить беременной.
— Была еще одна такая, — вспомнил хозяин таверны. — Она жила недалеко отсюда много лет назад. Дикая женщина с гор. Говорят, что она тоже вынашивала плод несколько лет. Из-за этого она сошла с ума — бросилась в море с высокого утеса, когда все-таки родила. Ее дитя так и не нашли.
— Сэгея тоже сумасшедшая, — сказал чужак. — Доказательство — тот храм, который она строит. А Оранас вдвое увеличил налоги, чтобы оплатить строительство. Разве не так?
Он подлил масла в огонь и знал это.
— Я не признаю другого бога, кроме Нодиесо-па, — добавил он быстро, почувствовав, что сельчане были благочестивыми людьми. — С помощью бога моря я сокрушу этот храм и обнищание, которое он принес!
Послышался ропот одобрения, и кто-то спросил его имя.
— Катакан, — ответил он. — Запомните это имя, потому что скоро я буду править Нодиесописом.
Теперь, когда он представился, его поведение изменилось.
— Мои войска разбили лагерь неподалеку отсюда. Люди голодны. Неплохо бы им сегодня поужинать.
Он улыбнулся, рассматривая то одного слушателя, то другого.
— У вас прекрасная деревня, богатые земли, тучные стада и сильные сыновья, — продолжил он. — Я буду рад принять ваш вклад в наше дело. Что вы мне предложите: пищу, снаряжение, людей… или всего понемногу?
Он не угрожал, но деревня в пятьдесят семей, безусловно, не могла сопротивляться войску в несколько тысяч солдат. Не случайно самые влиятельные люди деревни собрались здесь в этот день, их было около тридцати. Они некоторое время размышляли, шептались, качали головами.
— Два моих сына, — сказал один, — в армии царя. Оставшиеся сыновья мне нужны, чтобы смотреть за стадами. Я не пошлю их против родных братьев.
— Тогда забей двух быков, — сказал молодой генерал. — Твои сыновья останутся здесь и не будут сражаться с братьями.
— Договорились.
Какой-то юноша стукнул по столу перед собой:
— Клянусь Нодиесопом, я присоединюсь к вам! Катакан кивнул:
— Хорошо. Мне еще будет нужна сотня таких, как ты. Мы выступаем на рассвете, чтобы Оранас не успел узнать наше точное расположение и не превратил вашу деревню в поле битвы.
Трактирщик положил топор под прилавок, наполнил кувшин лучшим пивом и вручил молодой девушке, приказав подать Катакану, который осушил его залпом, как и подобает герою, вытер пену с губ и сказал ей:
— Подношение мало, а моя жажда еще велика. Может, мои люди и не говорили столько, сколько я, но зато они много прошагали. Я уверен, им тоже захочется отдать дань гостеприимству или контрибуции твоего хозяина.
— Не контрибуции, — сказал трактирщик, наполняя другой кувшин, — а вкладу. Вот так. Я не знаю, осуществится ли ваше хвастовство, но даже если вы проиграете, историю Катакана будут пересказывать многие годы. Думаю, кое-кто из моих будущих клиентов заплатит побольше, чтобы выпить из кубка знаменитого героя или поспать на той же самой кровати.
— Я приму твое пиво, но откажусь от постели. У меня есть более важные дела, чем обеспечивать тебе будущие доходы.
Трактирщик пожал плечами и наполнил еще кувшины, чтобы девушка отнесла жаждущим солдатам.
— Как угодно. А если ты погибнешь в битве, я все равно выгадаю. Про мертвых героев получаются самые красивые легенды.
— Я не погибну, — уверил его Катакан. — Мой меч быстрее, чем мое семя, моему мечу никогда не потребуется три года, чтобы созреть! Легенда про меня получится не самая лучшая. Но в ней не будет уродов.
Когда мужчины громко захохотали и подняли кувшины, чтобы выпить за дерзкого и остроумного генерала, молодая служанка опустила голову, чтобы скрыть внезапные слезы, и стрелой выскочила из комнаты, чтобы никто не догадался, что она была тем уродом, плодом трехгодичной беременности, о котором шла речь.
— Я была той служанкой, — призналась Норни, — мне было двадцать лет, а выглядела я на тринадцать. Думаю, что до этого дня я действительно верила в глупую историю, которую рассказали мои приемные родители, что они нашли меня однажды утром на пляже, куда сам Нодиесоп положил меня в ответ на их молитвы. Было жестоко рассказывать такое ребенку, но у них были добрые намерения, и когда я была маленькой, я гордилась, что не такая, как другие. Они говорили мне, что я дочь Нодиесопа и у него есть свой план относительно меня. Но я еще должна выяснить, в чем он заключается.
Глаза Норни наполнились слезами, и она закусила губу, чтобы подбородок не дрожал.
— Прости меня, господин, но я никогда прежде этого никому не говорила и не думала, что все еще… так… будет больно.
Форчун обнял ее одной рукой и притянул к себе. Он знал, что не сможет сказать ничего подходящего, поэтому благоразумно промолчал.