Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Там никого нет! — объявила она громко. — Я с ума не сошла, я слышала, как три раза постучали. Вы тоже?

Она обращалась к Тале и Мадлен, которые подтвердили, выразив удивление.

— В таком случае быстрее запирай дверь! — крикнула ей свекровь. — Мне это совсем не нравится!

Эрмин сделала шаг вперед, чтобы посмотреть, что творится перед домом.

— Странно! — сказала молодая женщина. — Мне кажется, это следы. Но если это Пьер, он не мог уйти далеко.

Она окликнула его несколько раз, потом повернулась, раздосадованная, и тогда заметила листок бумаги, прикрепленный снаружи к двери воткнутым в нее ножом. В недоумении она открепила его, потом закрыла дверь на засов. Тамбур освещался керосиновой лампой. Эрмин смогла прочесть текст на клочке бумаги.

— «Месть!» — произнесла она испуганно. — Но почему?

Буквы, написанные черными чернилами, заплясали у нее перед глазами. Она повторила шепотом:

— «Месть!»

Подошла Тала. Она услышала слова невестки и резко отпрянула, словно железная рука сжала ей сердце. У нее перехватило дыхание, она повернулась и села за стол, потому что у нее закружилась голова.

«Опять это слово», — подумала индианка.

Неделю назад ей под дверь подсунули такое же письмо. После этой зловещей находки все внутри у нее замирало от безотчетного страха, она стала угрюмой, нервы были напряжены до предела. Она ничего не сказала Тошану: это заставило бы ее выдать секрет, который, как она полагала, знали только Лора и Жослин Шарден.

— Что это значит? — воскликнула Эрмин. — Кто пришел так далеко, чтобы прикрепить эту бумажку к нашей двери? Какое-то безумие! Ничего не понимаю. Нужно подумать: кого мы могли случайно обидеть? Месть! Но почему?

Тала резко поднялась, делая ей знак замолчать. Она оцепенела, напряглась, черты ее лица заострились.

— Там на улице странный шум, — прошептала Мадлен и перекрестилась. — Как будто какой-то треск или вой.

Все трое прислушались, затаив дыхание. Раздался гул, который нарастал, усиливался, напоминая начало грозы.

Эрмин решилась отодвинуть краешек занавески. Этого хватило. Перед ней предстало невиданное зрелище. Оранжевые всполохи освещали занесенный снегом пейзаж, и к вою ветра примешивалось устрашающее потрескивание огромного пламени. Отсветы пожара рассеяли сумерки. Горела хижина, которую Тошан построил для Талы и Кионы.

— Милостивый Боже! — прошептала она.

Тала тут же поняла, что происходит что-то страшное. Она прижалась лбом к стеклу.

— Ее подожгли! — сказала индианка. — Наверняка тот, кто требовал мести. И эта месть свершилась бы, останься мы там с Кионой.

— Но это невозможно! — запротестовала молодая женщина. — Это просто случайность. У нас нет врагов. Нелепо даже подумать, что это преступление!

— Печку не топили уже три дня, а золу я выгребла, — заверила Тала.

— Ты могла забыть про керосиновую лампу, — настаивала Эрмин, не желавшая признавать очевидное.

— Что ты сделала с этим клочком бумаги? — продолжила ее свекровь. — Он был оставлен как предупреждение, чтобы мы не пропустили это зрелище.

— Господи Боже мой! — простонала Мадлен, которая слышала, как они спорят, и поторопилась вмешаться. — Тетушка, что происходит?

— Нас с Кионой хотели убить! — ответила Тала тихим голосом, боясь, что ее услышат дети. — Хижина горит! Какой веселый фейерверк в такую грустную ночь!

Кормилица снова перекрестилась. В наступившей тишине Эрмин с ужасом поняла, что, не предложи она Тале переехать с Кионой в Роберваль, обе они стали бы жертвами огня. «Мы ужинаем позже, чем они, а свекровь укладывает Киону раньше, чем ложатся мои малыши. Боже, кто мог сделать такое? А вдруг они все-таки успели бы выбежать? Мы никогда этого не узнаем. Киона и Тала — заживо сожженные… Нет, Господь не допустил бы подобного злодеяния. Моя Киона, такая чистая, такая красивая».

Дрожа от волнения, она бросилась к Мадлен, которая нежно обняла ее.

— Мне так страшно! — призналась она. — Мы здесь одни с детьми. Тошан должен был оставить нам одну из собак, старого Дюка! А если они подожгут и наш дом? Мы даже на помощь позвать не сможем!

Тала превратилась в собственную тень. Сидящая на табурете, сгорбленная, она выглядела старухой. Углы ее чувственных губ, обычно озорно приподнятые вверх, теперь опустились в горькой складке.

— Думаю, что вы ничем не рискуете, ни ты, ни Мадлен, ни малыши! — сказала она таким тоном, словно убеждала саму себя.

Должно быть, индианка лгала. Но она не могла иначе, потому что не была еще в силах обнародовать трагический эпизод своей юности.

— Это мне хотят причинить зло! — продолжила она. — Этим летом я отказала одному моему соплеменнику, который хотел жениться на мне. Я оскорбила его, потому что он вел себя со мной недостаточно уважительно. Он поклялся отомстить. Но он не убийца. И должен был знать, что я гощу у вас, чтобы поджечь хижину. К счастью, я забрала оттуда самое ценное! Только индеец способен действовать так быстро и осторожно. К тому же индейцам монтанье не страшны ни снег, ни сильный ветер.

Эрмин нахмурилась. Версия свекрови показалась ей маловероятной. Тала была еще красивой женщиной, но вряд ли могла разжечь подобные страсти. Не желая задеть ее, Эрмин запротестовала:

— Но это же глупо! Неужели мужчина настолько зол на тебя, что готов сжечь твой дом? Этот тип пьет?

— Разумеется, — подтвердила Тала. — Горький пьяница. Но для такого дела он должен был заручиться помощью друзей. В Робервале мне будет спокойнее.

— Нужно будет заявить в полицию, когда приедем туда, — с горячностью сказала Эрмин. — Этот негодяй должен закончить свои дни в тюрьме. Если ты говоришь правду…

Никто не слышал, как подошла Киона. Она не отрывала от матери своих глаз цвета темного золота, а потом бросилась ей на шею.

— Не грусти, мамочка! — сказала она. — Я здесь, с тобой.

Эрмин растрогалась, глядя, как босоногая девочка в розовой льняной рубашке изо всех сил обнимает мать.

— Доченька, — ответила ей индианка, — как правильно я поступила, что поддалась на твои уговоры! Ты так хотела ночевать в этом доме с Мукки и близнецами! Возможно, ты спасла нам жизнь. Наша хижина сгорела.

Эти слова, произнесенные тихо и проникновенно, дошли до сознания Эрмин. Ей в голову пришла новая, немного странная мысль. Киона предчувствовала опасность и заставила Талу уйти из хижины.

Мадлен объявила, что идет варить кофе.

— Нам придется всю ночь не смыкать глаз, — добавила она. — Тетушка, хотите что-нибудь выпить? Я приготовила карибу[11].

— Нет, я ничего не хочу! — ответила Тала. — А ты, Киона, иди спать. Не волнуйся, завтра вечером в это же время мы будем уже далеко. Пьер Тибо в конце концов приедет за нами…

Киона ушла, но в дверях обернулась и взглянула на Эрмин. Молодая женщина подошла к ней.

— Я посижу с тобой, моя дорогая девочка, — сказала она. — Только тихонько. Мари и Лоранс уже заснули.

— А я нет! — раздался тонкий голосок Мукки. — Мама, я боюсь волков! Я так рад, что мы будем жить у бабушки Лоры. В Валь-Жальбере волков нет.

Эрмин, улыбаясь, наклонилась к сыну.

— Не бойся, Мукки! Мадлен зажгла ночник, здесь не будет темно. И поверь мне, волки никогда не сделают тебе ничего плохого, если ты будешь слушаться и не будешь без разрешения гулять в лесу. Но ты ошибаешься, в Валь-Жальбере иногда встречаются волки.

Киона, которая спала на раскладной кроватке рядом с мальчиком, натянула одеяло до самого подбородка.

— Расскажи, Мимин, — попросила она, широко улыбаясь.

Эрмин решила уделить время ребятишкам. Это поможет ей самой ненадолго забыть все тревоги.

— Так вот, когда я была маленькой, волки часто подходили прямо к поселку. Симон Маруа, с которым я часто играла, как-то вечером даже повел меня послушать, как они воют на луну. Нам не разрешали выходить, но мы не послушались. Мне очень понравился хор волков… В другой раз, зимой, в канун Рождества, волки вечером бродили вокруг дома моей мамы. Они были голодные и, честное слово, мне стало их жалко, такие они были худые. Мы быстро вернулись в дом, потому что экономка Мирей очень испугалась.

— Мирей такая милая! — произнес Мукки, зевая. — Она готовит нам карамель и большущие пироги!

— А я увижу Мирей? — спросила Киона заинтересованно. — Скажи, Мимин!

— Потом поговорим! — отрезала молодая женщина. — Уже поздно. А теперь спать, мои дорогие!

Она поцеловала сына, потом Киону, потрепав ее по шелковистым волосам. Девчушка схватила ее за руку:

— Мимин! Хочу сказать тебе секрет!

— Слушаю!

— Я знала, что наша хижина сгорит. Я видела сон, а мама говорит, что сны очень важны.

Сердце Эрмин быстро забилось. Она уже угадала в девочке особый дар, дар утешения, успокоения. Но Киона также владела даром предвидения, как и Тала, которая не скрывала его.