Книга имен - Жозе Сарамаго

Женщина смотрела на него изучающе, а потом спросила: И давно ли уж вы занимаетесь этим расследованием. Собственно говоря, только сегодня приступил, но шеф все равно разозлится, если явлюсь к нему с пустыми руками, он у нас человек очень нетерпеливый. Несправедливо злиться на сотрудника, который не считает за труд трудиться даже по субботам. Тут нет моей заслуги, у нас так положено. Стало быть, как я понимаю, вы не очень продвинулись. Да, придется еще покумекать, как тут быть. Посоветуйтесь с начальством, оно на то и поставлено. Вы его не знаете, оно вопросов не допускает, отдает приказы — и все. Ну так что же вы. Я уже сказал, буду думать. Что ж, думайте. Неужели вы так-таки ничего и не знаете, ни куда они переехали отсюда, ничего другого, а ведь в письме, которое вы получили, наверняка был обратный адрес. Да быть-то он был, да вот беда, письма этого больше не существует. А вы не ответили на него. Нет. Почему. Если выбирать между убить и дать умереть, я выбираю первое, в фигуральном, конечно, смысле. Значит, я в тупике. Не думаю. То есть. Дайте мне бумагу и чем писать. Дрожащими руками сеньор Жозе протянул ей карандаш: Можете писать прямо здесь, на обороте, это все равно копия. Женщина снова надела очки и быстро вывела несколько слов: Ну вот, нате-ка возьмите, только имейте в виду, это не адрес, а всего лишь название улицы, на которой стояла школа, в которую ходила моя крестница после того, как они переехали отсюда, может быть, эта ниточка выведет вас куда надо, если школа, разумеется, еще стоит на прежнем месте. Дух сеньора Жозе заметался меж личной благодарностью за оказанное содействие и служебной досадой на то, что оно воспоследовало так нескоро. Благодарность возобладала: Спасибо, только и вымолвил он, а потом дал проявиться и сдержанной досаде: Не пойму, почему вы сразу не дали мне адрес школы, зная, что любая подробность, пусть самая на первый взгляд незначительная, жизненно важна для меня. Не надо преувеличивать. Несмотря ни на что, я вам весьма признателен и от своего лица, и от имени Главного Архива ЗАГС, который я здесь представляю, но все же настоятельно прошу объяснить, почему вы так промедлили с этим адресом, а. Причина очень проста, мне совершенно не с кем поговорить. Сеньор Жозе поглядел на женщину, а та на него, и не стоит тратить слов, пытаясь описать выражение его и ее глаз, ибо важно лишь, что после некоторого молчания он оказался способен сказать: Мне тоже. Тогда женщина поднялась со стула, выдвинула ящик стоявшего позади нее комода и достала нечто похожее на толстую книгу. Альбом, в радостном смятении подумал сеньор Жозе. Женщина раскрыла, полистала, через мгновение отыскала то, что искала, фотографии были не приклеены, а вставлены в четыре картонных уголка, прикрепленных к странице, и: Вот, возьмите, сказала, это единственная ее карточка, которая у меня сохранилась, и, надеюсь, вы не станете меня спрашивать, нет ли и родительских снимков тоже. Не стану. Трепетной рукой сеньор Жозе принял черно-белую фотографию девочки лет восьми-девяти с челкой до бровей, с бледным, надо полагать, личиком, на котором глаза глядели серьезно, а губы словно бы захотели сложиться в улыбку, да, как говорится, не сложилось. У сеньора Жозе, человека с чувствительным сердцем, и у самого на глаза наворачиваются слезы: Вы не похожи сейчас на сотрудника Архива, сказала женщина. Однако же я только он и ничего более, сказал он. Не хотите ли кофе. С удовольствием.

За кофе с печеньем говорили мало, разве что обменялись несколькими словами о том, как летит проклятое время: Летит, а мы и не замечаем, ведь только что было утро, а уж, глядь, ночь на дворе, на самом деле заметно, как истаивает день, но, может быть, они говорят о жизни, о своей собственной или же о жизни вообще, сказать трудно, как всегда, когда мы присутствуем при разговоре и невнимательно прислушиваемся к нему, суть его, самое главное, обычно от нас ускользает. Кофе допит, слова истощились, сеньор Жозе поднялся и, сказав так: Мне пора, поблагодарил за фотографию и за адрес школы, а женщина ответила: Случится быть в наших краях, после чего проводила его до дверей, а в прихожей протянула ему руку, которую сеньор Жозе, повторив: Большое вам спасибо, со старомодной учтивостью поднес к губам, и тогда женщина с лукавой улыбкой произнесла: Быть может, следовало бы заглянуть в телефонный справочник.

Удар был такой силы, что сеньор Жозе, уже направив на улицу свои совершенно сбитые с толку стопы, не сразу заметил, что окутан полупрозрачной кисеей мельчайшего дождика из разряда тех, что мочат человека и по вертикали, и по горизонтали, да и вообще во всех направлениях. Следовало бы поискать в телефонном справочнике, со злорадством сказала на прощанье старуха, и эти слова, каждое из которых само по себе было вполне невинно и неспособно ранить даже самую болезненно деликатную душу, моментально превратились в оскорбительную грубость, в констатацию нестерпимой глупости, как если бы во время разговора, с определенной минуты столь богатого чувствами, она холодно рассмотрела его и заключила, что нескладный чиновник Архива ЗАГС, посланный на поиски чего-то далекого и сокрытого от взоров, неспособен увидеть то, что у него перед глазами и под самым носом. Сеньор Жозе, вышедший из дому без шляпы и без плаща, получил заряд вертящейся в воздухе водяной пыли прямо в голову, внутри которой, в свою очередь, вертелись неприятные мысли, причем, как он сразу отметил, вертелись они все вокруг некоей центральной точки, пока еще смутно различимой, но с каждым мгновением делавшейся все отчетливей. Да, он и вправду не вспомнил, что если желаешь узнать номер телефона и адрес того, на чье имя этот телефон зарегистрирован, примени такой простейший, такой буднично обыденный способ, возьми да загляни в телефонную книгу. Если он и вправду намерен установить местонахождение неизвестной женщины, то и следовало в качестве первого шага обратиться к справочнику, меньше чем за минуту узнать все необходимое, потом, под предлогом разъяснения мифических неувязок в досье, назначить встречу где-нибудь за пределами Архива, сказав, к примеру, что собирается взыскать какой-то просроченный налоговый платеж, а сразу же вслед за тем, ну, впрочем, не сразу, а так денька через два, уже войдя в доверие, поставить ва-банк да и попросить: Расскажите-ка о своей жизни. Но сеньор Жозе так не поступил и теперь, как ни слабо разбирается он в психологии и в тайнах подсознания, начинает с достойной уважения догадливостью понимать почему. Представим себе охотника, думает он, представим себе охотника, который тщательно и любовно приготовил всю свою амуницию — ружье, патронташ, запас продовольствия, флягу с водой, сетчатый ягдташ для дичи-добычи, болотные сапоги, — да, представим, как он выходит со своими собаками, исполненный решимости и воодушевления, готовый к долгому походу наподобие тех, что показывают в кино, и за первым же углом, то есть не успев еще далеко отойти от дома, видит стаю куропаток, расположенных принять смерть от его руки, летящих, да, но недалеко улетающих, потому что гремят ружейные выстрелы и они падают наземь, к восторгу и изумлению собак, которые никогда прежде не видели, чтобы валилось с небес столько пресловутой манны. И что же тогда за интерес будет охотнику охотиться, если такая прорва дичи сама себя предлагает, садится, можно сказать, прямо на мушку, спросил себя сеньор Жозе и сам себе дал ответ, совершенно очевидный для всякого: Никакого интересу. Вот и со мной нечто подобное происходит, прибавил он, сидит, наверно, у меня в голове и, без сомнения, в голове у каждого некая отдельная самостоятельная мысль, которая думается сама собой, а решается безо всякого участия другой мысли, она с нами на ты и знакома с тех пор, как мы себя помним, которая ведома нам и нами ведома, хоть на самом деле это она нас ведет туда, куда мы идем якобы своей волей, но при этом, может статься, будет она отведена по другой дороге, в ином направлении, а вовсе не на тот ближайший к дому перекресток, где, о том даже не подозревая, поджидает нас стая куропаток, зато знаем, что истинный смысл находки заключен в поисках и что порой, чтобы найти лежащее поблизости, надо отойти подальше. Озарение, произведенное в голове сеньора Жозе этой мыслью, этой ли, другой ли, захаживавшей туда и раньше или же нагрянувшей вдруг — на самом деле раз уж мысль пришла, не так уж важно, как она это сделала, — было столь ослепительно, что он застыл как в столбняке посреди улицы, окутанный пеленой дождя, которую подсветил уличный, случайно зажегшийся минуту назад фонарь. И всей душой, смятенной и благодарной, раскаялся в том, как дурно, как незаслуженно дурно, а на этот раз еще и вполне осознанно думал он о престарелой даме из квартиры в бельэтаже направо, о даме, чьей благожелательности обязан не только фотографией и адресом школы, но и самым совершенным и завершенным планом действий, коего у него, по правде говоря, не имелось. А поскольку она произнесла приглашение вновь посетить ее, сказав: Будете в наших краях, да, именно так и было сказано, этими самыми словами, достаточно ясными, чтобы не завершать фразу, сеньор Жозе пообещал себе, что как-нибудь на днях непременно постучит в ее двери, чтобы дать отчет о том, как подвигаются его расследования, а заодно и удивить ее, объяснив, почему же на самом деле он раньше не воспользовался телефонным справочником. Разумеется, сперва да поначалу надо будет признаться, что мандат у него — поддельный, что на поиски его отрядил не Главный Архив, а собственное побуждение, ну и, разумеется, во всем прочем. А прочее — это коллекция знаменитостей, это высотобоязнь, это почерневшие от времени бумаги, паутина, монотонная упорядоченность живых и хаос покойников, затхлость и пыль, уныние и подавленность и, наконец, непрошеный формуляр, колдовским образом прицепившийся к пяти другим: Чтобы не позабыли о нем и о вписанном в него имени, да, имени той девочки, которая здесь со мной, вспомнил он, и если бы не сеявшийся с небес дождик, тотчас достал бы из кармана фотографию и взглянул бы на нее. И если когда-нибудь кому-нибудь он решился бы рассказать, что представляет собой Главный Архив изнутри, то только этой пожилой даме из квартиры в бельэтаже, справа. Ладно, как-нибудь со временем, подумал сеньор Жозе. Время в этот самый миг подогнало автобус, чтобы тот доставил его домой, а в автобусе было много мокрых людей, мужчин и женщин, разного возраста, разной наружности, молодых и старых, одних таких, других, наоборот, этаких. Главный Архив ЗАГС знает их всех, знает, как кого зовут, кто где и от кого родился, Главный Архив отмеряет дни каждому, вот и этой женщине с закрытыми глазами, которая прижалась щекой к оконному стеклу, ей, должно быть, лет, ну, сколько, тридцать пять, тридцать шесть, да сколько бы ни было, хватило их, чтобы воображение сеньора Жозе встрепенулось и расправило крылья: А если это и есть та, кого я ищу, да нет, быть не может, а ведь и вправду не может, чаще всего в жизни встречаются нам незнакомые люди, и приходится смириться, нельзя же спрашивать всех подряд: Как вас зовут, а потом доставать формуляр, сверяться с ним да удостоверяться, что это не та, кого мы ищем. Через две остановки женщина сошла, постояла на остановке, дожидаясь, когда автобус уедет, она, без сомнения, хотела перейти на другую сторону улицы, а пока ждала, сеньор Жозе, благо она была без зонта, мог видеть ее лицо сквозь обсевшие стекло мелкие капельки, и вот в какой-то миг, досадуя, наверно, что автобус все не трогается, она вскинула голову, и сеньор Жозе встретил ее взгляд. Они смотрели друг на друга, пока автобус стоял и сколько могли, даже после того как он наконец двинулся, и сеньор Жозе тянул и выворачивал шею, а женщина по ту сторону стекла делала то же и, вероятно, спрашивала себя: Да кто это, а он отвечал себе: Это она.