18 ночей усталого человека. Дневник реальных событий - Роман Шабанов

Я не занимался сексом уже…довольно долго. Три недели, пошла четвертая. То, что происходило в туалете с воспоминаниями о моих прошлых похождениях не в счет. После этого остаются лишь пустота и стыдливость. Пусть тебя никто и не видел, ты был совершенно один, но и этого достаточно. Ты сам наблюдал…за этим. Это как будто смотришь фильм и представляешь на месте главного героя себя – будто это не он, а ты входишь в комнату и душишь перевязанным чулком блондинку, это именно в тебя она вонзила ножницы.

Наблюдения за самим собой – намного труднее, нежели за кем-нибудь. Это делает он, тот человек, прохожий, это он актив, ты – в стороне, а за собой – ты главное действующее лицо.

Я вспомнил ту девушку. Она сейчас где? Я не знал, где она живет и если бы я знал, где она живет, то пошел бы по адресу и пригласил погулять. Только погулять. Разговоры помогут мне освободиться от навязчивого желания. Разговоры с ней, человеком, который так напоминает мне то, что так нравится в человеке – все хорошее, все самое лучшее, которое хочется видеть регулярно, и оно не надоест.

Она мне помогла выйти из комнаты. Да, появилась в моей памяти и не позволила присесть и прочие не обдуманные поступки. Она меня оберегает. Странно, незнакомый человек, который встречается с моим актером, помогает мне в этом городе.

Я вышел и когда зашел к Сергею, уже не думал о том, чтобы выговориться и показать себя сильным.

Все спят, как младенцы. Что снится актерам? Будущие роли или вкусная пища. По сути они простые люди, не выделяющиеся ничем примечательным, разве что своим взором, умеющий переходить от огненно-пламенеющего до охлаждающего в считанные мгновения, способные врать так искусно не краснеть, прикрываясь своей личиной актерской.

Сергей спал. В комнате пахло табаком и дешевым вином. Валялись носки и джинсы на полу рядом с книгой, которую он читал. «Овод». Теперь понятно, откуда такая показуха на сцене. Мне хотелось его потрепать. Балкон был немного приоткрыт. Я решил выйти. На веревке сушилось мокрое полотенце. Балкон был большим. Справа стояли лыжи, слева висело колесо от гоночного велосипеда. На полу лежал свернутый матрас. Я расстелил его, лег. Слушал, как ночь загоняет в тупик жалких никчемных жителей, радует отчаянных. Слышались грохот, крик, всплеск воды и даже выстрел. Я обернулся мокрым полотенцем и уснул. Проснулся я от того, что кто-то на меня смотрел. Я в отличие от моих соседей это хорошо чувствую. На меня смотрел Сергей. Было еще темно. Он меня не спрашивал, а попытался повторить недавнюю процедуру. Только он стал меня поднимать и вести к выходу, как я развернулся и швырнул его на кровать. Перед тем как выйти, я сказал ему «еще раз посмеешь прикоснуться ко мне, получишь». Так по-мальчишески пригрозил ему. Он молчал. Испугался, наверное.

Я же пошел в комнату, сорвал клейкую ленту, из-за которой окно не открывалось и присел на подоконник. Все, теперь и у меня не хуже. Я бы мог при желании выселить этого отморозка. Для меня это пара пустяков. Только надо ли мараться. Пусть живет в своем выдуманном мире, где он герой-любовник. Может быть, и поймет, что в жизни героям-любовникам – говорят «нет». Они не на самом хорошем счету. Они никому не нужны. Герои нужны, любовники – нет.

Я лег на кровать и уснул с открытым окном. Было холодно, но мне было трудно встать, так как тяжелое одеяло, которым я себя придавил, мешало мне свободно двигаться.

Ночь девятая

На девятый день говорят… а у меня сегодня настроение хорошее. Весь девятый день с переходом в ночь.

Вчера такого не было. Помню слишком много голосов. Я крутил шариковую ручку. Она скрипела. Противный звук, но я не мог остановиться. Как не хочется, чтобы наступало утро. Дети повторяют за сиреной ау-ау. Смеются. Я поймал ребенка в окне. Его уносило шариком. Я едва смог его поймать за рукав желтой курточки. Удержал. Он был полный, с двойным подбородком. Даже не поблагодарил. Он видимо хотел лететь дальше, а я его остановил. Потом он спустился вниз по лестнице и ушел. Больше я его не видел. Это был сон. Все это было вчера. Я почти не помню, что было вчера.

У меня фобия на вчерашние дни. Да, те дни – содержат в себе комплексы, с которыми нужно бороться, если переживать снова. Это хорошо, что мы больше никогда не переживаем вчерашний день. Лицом к лицу со своими комплексами – жуть. Разве только я от этого страдаю? У всех есть фобии. У Сергея – остаться на дальнем Востоке с тысячей рублей в кармане. Не улететь. У Маши – играть куклу в кукольном спектакле.

Я с ним помирился. Это оказалось намного проще, чем я думал. Он сам ко мне подошел. Сказал, что вел себя непростительно. Пригласил в бильярдный клуб. Я отказался. Тогда он сказал, что приглашает меня в гримерку. У одного артиста день рождения, и они будут праздновать. Я не пришел. Но приглашение принял. Точнее наоборот, я принял, но…у меня было хорошее настроение и без него. Солнце в окне, причем в открытом. Можно вылезать на улицу. Что там, второй этаж. Коты, лежат на солнце, облизываются, к гостям. Так гости постоянно ходят. Чтобы выпить, отпраздновать хороший день и как мне хочется сегодня сделать все в лучшем виде.

Сперва Сергей, потом репетиция – семейный совет. Такая грандиозная по близости сцена. Семья собирается за вечерним ужином и говорит не о том, что их ждет в будущем, а о прошлом, все чаще вспоминая детство, когда они были маленькими, ходили в церковь и были счастливы. Отец пишет книгу. Он начал писать свою «библию», застряв на первом листе, так как малограмотный и для того, чтобы написать одну строку, нужен целый день. Но он упорно пишет. В этот момент домочадцы пьют чай с хлебом и говорят о хорошем лете, которое прошло так незаметно, а они не съездили к тете, в соседнее село. Они говорили, понимая, что уже никуда не смогут поехать, так как являются изгоями для всех и даже их бывшие друзья, соседи не признают их и грозятся поджечь дом. Поэтому отец обивает дом железными листами и в доме поставлено большое количество ведер с водой, на всякий случай.

Репетиция прошла спокойно. Я не знаю, что сегодня с ними произошло. Они говорили текст и при том так хорошо, как я никогда не думал, что такое может быть возможно. Они говорили, и было смешно и хотелось плакать. Они вызывали сопереживание, именно то, что мне было нужно. Я захлопал. Может быть, рано я это сделал, но я не мог скрыть своих чувств.

Я шел домой и думал, что, наверное, все так и должно быть. Сперва – трудно, по-суворовски, в ученье, зато впереди бой, он будет показательным.

Дома никого не было. Маша уехала в Калининград, нашла своих родственников. Сергей пьянствовал по случаю дня рождения. Я был хозяин. Можно было закатить пир горой, только я один в этом городе. Мои знакомые – все в театре.

Когда остаешься дома один, то во-первых начинаешь делать то, что в присутствии других недопустимо. Громко ходить, петь, перебегать из одной комнаты в другую. Наконец, готовить блюдо на медленном огне, неторопливо. Это был плов. Готовить я умел и если мне в руки попадался любой продукт, то дайте мне огонь, и я сделаю из него то, что вы никогда не пробовали. Я никого не ждал. Готовил плов, смотрел на старые потертые стены, представляя недалекое прошлое. В дверь позвонили. Пришла девушка. Та самая. С удивительными глазами. Для меня была полная неожиданность.

Я сказал, что Сергея нет, но она пришла не к нему. Она, ничуть не смущаясь, сказала, что пришла ко мне и если я буду против, то может уйти. Я пригласил ее на кухню. Мой плов был на стадии завершения. Она была голодна. Я ее накормил. Она расхваливала мое блюдо и сказала правду, что не знает, зачем здесь. Я, говорит, просто шла и ноги сами пришли. Потом мы пили чай с печеньем. Она говорила о своей семье – маме с кулинарным прошлым и отце, совершенно не умеющем готовить, но очень часто берущийся за это дело.

С ней было легко, иногда хотелось смеяться. Я даже стал забывать, кто я здесь. Раньше мне казалось, что режиссер в чужом городе похож на заключенного, который многого лишен. Он ограничен в еде, общении, развлечениях. Он здесь только для одного и если он посмеет посмотреть в сторону, то он совершит некую измену.

Как много мы говорили. Я уже и забыл, что так возможно, что я так могу. Могу быть интересным, говорить разными голосами, не бояться быть глупым, говоря фальцетом и петь, как выдохшаяся звезда сцены.

Мы проговорили всю ночь. Просмеялись, где-то прошептались. И когда под самое утро Сергей, веселый и хмельной позвонил в дверь, я открыл, и он влетел в квартиру, напевая что-то из романсов, как неожиданно узрел белые знакомые лодочки, дыхание на кухне. Он прошел, сухо сказал «здравствуй» и ушел в свою комнату, хлопнув дверью. На его двери было стекло, оно завибрировало, готовое выпрыгнуть, но в тот момент удержалось.

Он играл на банджо, а мы пили кофе. Всю ночь мы пили чай, а под утро сделали кофе. Она не хотела спать, как и я. Мне казалось, что мы только начинаем говорить. Ее звали Катя. Об этом я не помнил, пока не пришел Сергей. Как странно, когда мы были с ней вдвоем, она была для меня девушкой без имени. Появляется посторонний, третий в данном случае и она обретает имя. Что изменится, если я увижу ее в обществе. Это так похоже на актеров. Когда они дома, то они спокойны и походят на людей. Но стоит им выйти в общество, это безумные паяцы. С ней конечно другое дело. Все же в моей голове. Просто я очень много актеров перевидал. Не только в театре.