Подвиг разведчика - Валерий Рощин

Лишь дверь за таинственным незнакомцем закрылась, Яровой поднял от подушки голову. Обнаружив пакет, развернул его. Под целлофаном и слоями плотной бумаги был упрятан дечиг-пондар. Меж трехструнным рядом и темной, покрытой потрескавшимся лаком декой, покоился нотный сборник народных чеченских песен.

Константин оглянулся на соседа — тот, как ему показалось, крепко спал. Тогда он поудобнее уселся на кровати, ласково прикоснулся пальцами к теплому дереву; с интересом пролистал несколько страниц нотного стана, пока не наткнулся на нечто для слуха привлекательное и, слегка подстроив струны, негромко сыграл мелодию. Сыграл сразу, но выразительно и проникновенно.

— Отлично, сынок! — раздалась неожиданная похвала генерала, давно уже пробудившегося. Он неспешно поднялся, подошел, сел рядом с молодым человеком и, по-отцовски его приобняв, поделился: — Знаешь, Костя… Разные сомнения бередят мою душу. Я ведь, честно признаться, волнуюсь за исход этой необычной для нас миссии. Страшно волнуюсь, не смотря на спокойный внешний вид. Но вот сейчас лежал, слушал твою великолепную игру, и все сомнения понемногу развеялись, улетучились… Не может у нас не получиться! Верно?..

Часть вторая

Чеченский блиц

/28–31 декабря 2004 г./

Глава первая

/Санкт-Петербург/

/Ханкала/

/Горная Чечня/

Боевую основу будущего немногочисленного отряда — майора Ярового и старшину Ниязова привезли на аэродром военной базы под Петербургом через двое суток — ранним, пасмурным утром двадцать восьмого декабря. Лишь одного из четверых членов разведгруппы майор знал хорошо

— настояв на включение в отряд Павла Ниязова, он заполучил в свое распоряжение вполне надежного, проверенного человека и к тому же отменного снайпера. С остальными коллегами по предстоящей разведывательной деятельности предстояло познакомиться в Ханкале.

Там же — на аэродроме, перед изнурительным трехчасовым перелетом в Чечню, состоялось короткое, незабываемое прощание с Эвелиной, примчавшейся на военную базу за несколько минут до запуска экипажем двигателей. И хотя последнюю перед расставанием ночь влюбленные провели вместе и почти не сомкнули глаз, они бросились друг другу навстречу, словно не виделись целую вечность и долго стояли крепко обнявшись…

— Пообещай, что будешь беречь себя, — говорила она, отчего-то пряча лицо у него на груди.

— Обещаю, — отвечал Костя, ласково поглаживая ее длинные распущенные волосы

— Меня теперь рядом не будет, кто за тобой присмотрит? — попыталась взять она шутливую ноту, да вышло это надрывно, с беспросветной печалью.

— Командир, пора! — раздался голос одного из пилотов, руководившего посадкой пассажиров.

— Да-да, сейчас…

— А знаешь, — торопливо зашептала девушка, — Я еще в школе мечтала об этом… Увижу твою крепкую фигуру на перемене, покраснею от смущения и бегу куда-нибудь подальше — с глаз долой. Влюбилась, одним словом до беспамятства и с тех пор буквально бредила встречей. Хотя бы случайной с тобою встречей — специально всегда делала крюк по Нейшлотскому, да не получалось увидеться… И вот прошлым летом в Чечне, на склоне той злополучной горы, наконец-то нашла! Я ведь сразу тебя узнала, да не успела поверить в свое счастье, как вдруг пули завизжали у самой головы. Помню, вспыхнула в тот миг совершенно отчетливая мысль: если ты вдруг погибнешь, то и я непременно должна умереть! Просто встать и пойти вверх по тому склону — навстречу смерти…

Только теперь Костя понял, что заливавшаяся тогда слезами Эвелина и впрямь целовала его руку — те ее далекие, радостные эмоции вовсе не были наваждением, вызванным контузией.

Он всматривался в печальные темно-серые глаза, словно пытаясь навсегда запомнить их именно таковыми — с отчаянием и невыносимой мукой от предстоящей разлуки вместо привычного задорного огонька. А она будто предчувствовала скрытую каверзу с неизбежным трагичным концом всей этой скоропалительной эпопеи с созданием разведотряда и отправкой его невесть куда. Предчувствовала, но, уважая решение Константина возглавить практическую часть операции, переживала молча — внутри, не давая выхода взрывным чувствам до самого расставания.

— Командир, вылет задерживаешь. Нас уже с вышки матом кроют, — опять напомнил о времени авиатор, стоя на верхней ступеньке трапа.

Молодой человек заговорил быстро, опасаясь не успеть сказать всего, или… вообще лишиться возможности сказать ей это когда-нибудь:

— Я очень сожалею, Эвелина — не получается встретить вместе Новый Год, как планировали. Я люблю тебя! И… я хочу, чтоб ты стала моей женой. Слышишь, Эвелина?.. Я вернусь, и ты станешь моей женой!

Она прикоснулась губами к его родинке на левой щеке и, не ответив, согласно закивала — слезы душили ее, не дозволяя выговорить ни слова…

В последний раз ощутив свежее дыхание девушки, Яровой припал к влажным, чуть приоткрытым губам и, прихрамывая, поднялся по короткой лесенке в салон самолета…

Ханкала встретила теплой, почти весенней погодой. Лихорадочный сумбур скорой подготовки к следующему вылету — уже на вертушке, не позволил командиру толком познакомиться с подчиненными — он едва запомнил их имена, подойдя и поздоровавшись с каждым за руку, называя при этом свое звание, фамилию, а уж после добавляя имя с отчеством.

Разведчики загрузились в один из двух вертолетов, совершающих регулярные облеты горных районов Чечни и без промедления отбыли к месту высадки. Командиру звена, ведшему пару Ми-24, руководство ФСБ приказало, не отклоняясь, выполнить обычный маршрут, дабы не вызвать кривотолков местного населения. И только в безлюдном районе, откуда группе надлежало начать свой трудный путь, летчик должен был на пару минут примостить машину к земле.

Они взлетели с окраины Ханкалы и взяли курс почти строго на юг. Минут пятнадцать полет на предельно малой высоте проистекал спокойно — безветренная, слегка пасмурная погода сделала воздух недвижимым; слева

— в километре, четко просматривался извилистый, серебристый Аргун, несший холодные воды на север, к Сунжи. Но внезапно, когда сзади остался Вашиндорой, а впереди должен был показаться Гухов, по обшивке вертолетов защелкали пули.

Яровой, снайпер Ниязов и бортовой техник винтокрылого аппарата оставались невозмутимыми, а вот трое других членов группы: улем Чиркейнов, радиоинженер Берг и переводчик Петрашевич с беспокойством закрутили головами.

— Нас обстреливают, Костя-майор? — тронул командира за плечо улем — тот, чью редкую национальность упомянул в клинике генерал Серебряков.

Обалдев от необычного обращения, офицер не ответил, едва одарив того взглядом и, равнодушно посмотрел на ровную дырку, секунду назад появившуюся в прозрачном пластике маленького квадратного иллюминатора.

Знаток множества кавказских языков со специалистом по радиоперехвату тоже заметно нервничали — вероятно, давало о себе знать сугубо гражданское бытие с лениво-насмешливым просмотром под пивко глуповато-сказочных американских боевиков по телевизору.

А экипажи двух «крокодилов» в ту минуту коротко переговаривались друг с другом…

— «Семьсот десятый», я определил, откуда лупят. Надо бы дать сдачи, а то не поймут.

— Сейчас дадим. Заходи первым, «Семьсот двенадцатый», раз засек «чертей». Я за тобой…

— Ты же не пустой — за «груз» не боишься?

— Надо парой, — уверенно парировал командир звена, подробно проинструктированный офицерами безопасности. — Иначе бородатые заподозрят подвох.

Оба пятнистых вертолета заломили крутой вираж и через несколько секунд оказались на боевом курсе.

— «Семьсот десятый», извилистую просеку левее двадцать градусов наблюдаешь? — справился глазастый ведомый.

— Перед долиной?

— Да-да. В правой части просеки видел троих.

— Ясно, начинаем работу. После одного захода сматываемся.

— Понял…

Пара вертушек выпустила два десятка неуправляемых ракет по опушке леса и, не долетая до просеки, резко развернулась. Взяв прежний курс, пилоты продолжили полет, а обстановка в десантной кабине внезапно резко переменилась…

— Товарищ майор, Петрашевич ранен! Переводчик наш… — выпалил над самым ухом Павел Ниязов. — Пулей садануло после ракетного залпа.

Петрашевич лежал в самом углу тесной десантной кабины — там, куда члены группы сложили походные ранцы. Боль он переносил молча или же стоны заглушались неистово гудящим над самыми головами вертолетным редуктором.

Константин вмиг оказался подле переводчика, зажимавшего окровавленной рукой рану на правом боку. «Ну, вот!.. Неприятности в этой командировке начались много раньше, чем ожидалось», — сокрушенно подумал майор, распарывая кинжалом камуфляжку Петрашевича. Пробив обшивку летательного аппарата и потеряв большую часть энергии, пуля вошла в подреберье тридцатилетнего мужчины, да где-то в полости живота