Мир приключений № 4, 1959 - Михаил Ляшенко

Вакуум восстановился — можно открывать главную камеру. Иван Гаврилович стальными штангами манипуляторов внес в нее образец.

Алексей Осипович, не глядя на пульт, небрежно и быстро бросал пальцы на кнопки и переключатели. Загорелись разноцветные сигнальные лампочки, лязгнули силовые контакторы, прыгнули стрелки приборов; лабораторный зал наполнился упругим гудением. Иван Гаврилович сошел вниз и, морщась, смотрел в раструб перископа, наводил рукоятками потенциометров мезонный луч на черную поверхность нейтрида. Они не разговаривали друг с другом — каждый знал и понимал другого без слов.

Облучение началось. В тот вечер была неровная ноябрьская погода: то налетал короткий и редкий дождь, стучал по стеклу, по железу подоконников, то из рваных туч выглядывал осколок месяца, прозрачно освещая затемненный зал, серые колонны, столы, мезонатор. Настроение у них, вероятно, было неважное — как всегда, когда что-то не ладится. То Иван Гаврилович, то Сердюк подходили к раструбу перископа, смотрели, как острый пучок мезонов уперся в тускло блестящую пластинку нейтрида. Изменений не было…,

«3. В образце нейтрида, найденном в воронке, обнаружена микроскопическая ямка размером 25×30×10 микрон».

Эти пункты говорили о том, что происходило в камере мезонатора, где — теперь уже не в вакууме, а в позитронной атмосфере! — минус-мезоны стремительно врезались в темную пластинку нейтрида.

Изменения были, только они их еще не замечали. Самойлов ясно видел, как отрицательные мезоны передавали свой заряд нейтронам, и нейтрид заряжался. Это случалось и раньше, но процесс кончался тем, что огромный отрицательный заряд антипротонов на поверхности нейтрида просто отталкивал последующие порции мезонов, и они видели расплывающийся мезонный луч. А когда извлекали пластинку нейтрида наружу, ничего не было.

«Почему же тогда не было взрыва? — спрашивал себя Самойлов. — Да потому, что антипротонов было ничтожно мало, ничтожный слой на поверхности. Мог быть только слабый нагрев нейтрида в этом месте… Черт возьми, еще несколько опытов — и Голуб, наверное, понял бы, в чем дело!»

В тот вечер из-за этой неисправности в мезонаторе все происходило по-иному. Антипротоны, вернее — антиядра, возникшие в нейтриде в микроскопической ямке, начали захватывать из вакуума положительные электроны. Возникали антиатомы — отрицательно заряженные ядра обрастали позитронными оболочками. Из нейтрида рождалось какое-то антивещество.

Какое? Возможно, что это была антиртуть — ведь ядра нейтрида, осажденного из ртути, могли сохранить свою структуру… Ее было немного — ничтожная капелька антиртути, синевато сверкавшая под лучом мезонов.

Чтобы лучше наблюдать за камерой, они, как обычно, выключили свет в лаборатории — окна можно было не затемнять: на дворе был уже вечер. Кто-то — Голуб или Сердюк — первый заметил, что под голубым острием мезонного луча на пластинке нейтрида возникло что-то еще непонятное. Что они чувствовали тогда? Пожалуй, это были те же чувства, как и при открытии нейтрида, — радость, надежда, тайный страх; может быть, не то, может, случайность, иллюзия?.. Полтора года назад, когда под облачком мезонов медленно и непостижимо оседала ртуть, все они в радостной растерянности метались по лаборатории. Алексей Осипович добыл из инструментального шкафа запылившуюся бутылку вина, которую хранил в ожидании того дня. Запасся ли он бутылкой и на этот раз?..

Через некоторое время, когда капелька антиртути увеличилась, они рассмотрели ее — и, наверное, были обескуражены. Обыкновенная ртуть! Ведь в вакууме антиртуть ничем не отличалась от обычной… Конечно, это было великолепно: снова превратить нейтрид в ртуть!..

«Сведения от главного энергетика: взрыв произошел не во время опыта, а после — когда мезонатор был уже выключен из высоковольтной сети института».

Наконец «ртути» накопилось достаточно для анализа, и они выключили мезонатор. Николай знает ту глубокую, покойную тишину, которая устанавливалась в эти минуты в лаборатории. Зажгли свет, поднялись на мостик. Ведь даже если это была и простая ртуть, все равно — они, Голуб и Сердюк, сделали эти атомы!

Вероятно, снова Иван Гаврилович взялся за рукояти манипуляторов, стальные пальцы осторожно подхватили пластинку нейтрида и перенесли ее во вспомогательную камеру. За свинцовым стеклом была хорошо видна темная пластинка, лежавшая на бетонной плите, и маленькая поблескивающая капелька «ртути». Она все еще была обыкновенной капелькой, эта антиртуть, пока в камере держался вакуум.

Включили моторчик, стекло стало подниматься. Оба в нетерпении склонились к камере. В щель между бетоном и стеклом хлынул воздух — обыкновенный воздух, состоящий из обычных молекул, атомов, протонов, нейтронов, электронов и ставший теперь сильнейшей ядерной взрывчаткой. И в последнее мгновение, которое им осталось жить, они увидели, как блестящая капелька на нейтриде начинает расширяться, превращаясь в нестерпимо горячий и сверкающий бело-голубой шар… Взрыва они уже не услышали.

За окнами чернела ночь. Лампочки туманно горели под потолком в прокуренном воздухе. На голых стенах комнаты висели теперь уже ненужные сиреневые фотокопии чертежей мезонатора. Якин и Самойлов сидели за столом, заваленным бумагами, и молчали, думая каждый о своем. Николай еще видел, как отшатывается Иван Гаврилович от ослепительного блеска, как заносит руку к лицу Сердюк (они все-таки установили, что ему принадлежал силуэт на кафельной стене), как все исчезает в вихре атомной вспышки…

А Якин… Якин сейчас мучительно завидовал Самойлову.

Почему не он, не Якин, стремлением всей жизни которого было сделать открытие, сказал первый: «Это — антивещество»? Разве он, Якин, не подходил к этой же мысли? Разве не он видел вспышку? Разве не он установил и доказал, что в камере мезонатора были позитроны, что взрыв произошел после опыта? Почему же не он первый понял, в чем дело?

До сих пор он объяснял себе все просто: Кольке Самойлову везло, а ему, Якову, который не хуже, не глупее, а может быть, и одареннее, не везло. И вот теперь… Он просто переосторожничал. Конечно! Ведь у него эта идея возникла одновременно с Самойловым, если не раньше. Испугался потому, что это было слишком огромно? Эх…

— Понимаешь, Яша… — Самойлов поднял на него воспаленные глаза. — А ведь это, пожалуй, и есть тот самый мезоний, который искал Голуб. Ну конечно: ведь при взаимодействии антивещества с обычным они оба превращаются в множество мезонов. Капелька антиртути может заменить несколько мезонаторов! Представляешь, как здорово?