Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы - Михаил Пыляев

Неизвестно, как составилось богатство графов Брюсов, но оно было значительно, так как за наследницею их, вышедшею замуж за графа Мусина-Пушкина, было 14 000 душ.

У нее не было детей, а у графов Брюсов – и родственников, так что имение этих последних должно было считаться выморочным. Женившись на графине Брюс, Мусин-Пушкин выхлопотал в 1796 году к своей фамилии прибавку – Брюс.

Несмотря на колоссальное богатство графов Мусиных-Пушкиных-Брюс, дела их одно время были сильно запутаны, и Державину вверена была тогда опека над имениями жены его. Из письма графини видим, что Державин, во время своего попечительства над имениями, заплатил долгов на 165 000 рублей и привел ее состояние в столь хорошее положение, что графиня «даже терялась в способах изъявить Державину благодарность».

Ранее этого всеми имениями графини управлял муж ее, и, как видно из записки, поданной им императору Александру в 1801 году, поправляя имение жены, он пробовал закладывать свои, чтоб поддерживать дома, заводы и фабрики, принадлежавшие ей. На поддержку всего этого он издержал более полумиллиона, продав свой дом за 370 000 рублей и более 2000 своих крестьян.

Граф был богат и сам; он имел более 20 тысяч душ крестьян и за женой взял еще 14 тысяч. Он жил очень расточительно. Болотов говорит, «что он был во всех щегольствах и во всем луксусе первый во всей Москве».

Никто не равнялся с ним ни в экипажах, ни в нарядах, ни в образе жизни. Одному управителю давал он в каждый месяц по тысяче, а сыну управительскому дал на одни лакомства и увеселения три тысячи! Нынешние графы Мусины-Пушкины происходят по другой линии – от Алексея Ивановича Мусина-Пушкина, получившего графское достоинство в 1797 году. Этот граф владел замечательной библиотекой, погибшей во время московского пожара 1812 года. Он также собирал и биографические сведения о русских писателях; заготовленные им материалы, вероятно, тоже сгорели вместе с библиотекой его.

В местности, где стоял дом Мусиных-Пушкиных, в старину ютилась слобода мастеровых Колымажного двора. П. М. Строев в своем указателе к «Выходам» производит название последней – Арбат, от татарского слова «арба», т. е. телега. По другим сведениям, слово «арбат» по-татарски значит жертвоприношение, и здесь некогда приносились жертвы татарами.

Несомненно только то, что в царствование Алексея Михайловича здесь жили ремесленники и придворные поставщики. Московский двор никогда не был так пышен, как в век Тишайшего царя. Царь окружен был величайшим блеском во всех своих придворных выходах и торжественных появлениях перед народом. За этими местами, где были поселены многочисленные ремесленники царского двора, удержались посейчас названия улиц, соответствующие старым урочищам, как, например, Поварская, Хлебная, Скатертная, Трубная, Курьи ножки, Калачная и проч.

Кто бы подумал, что у нас, за триста лет, с большою тонкостью обращалось внимание на розничную торговлю хлебом и мукою, что мука ржаная разделялась на 25 сортов, а пшеничная на 30? Во «Временнике Московского Общества истории и древностей российских» мы находим замечательный памятник древней администрации – это «Указ о хлебном и калачном весе». Из последнего видим, как заботливо тогда правительство смотрело за правильностью розничной хлебной торговли и с какою точностью определяло цены хлебу; точность эта даже изумительна по разнообразию цен, которые в ржаной муке простирались до 26 сортов, а в пшеничной – до 30 сортов.

Эта заботливость правительства и точность не только важны как исторический факт, указывающий на степень развития гражданственности в Московском государстве в начале XVII века, но даже некоторым образом поучительна как образцовая полицейская мера, необходимая в благоустроенном государстве.

Правительство, как видно из самого Устава, поступало в этом деле с большою осторожностью и знанием дела. Кроме лиц, назначенных Разрядом, тут же участвовали выборные люди от торговых сотен; мука покупалась на торгу по торговым ценам, потом просеивалась в дело: ржаная – на хлебы, ситные и решетные, а пшеничная – на калачи, тертые и коврищатые. Причем накладывалась цена по четвертям: на провоз с торгу в пекарню и обратно из пекарни на торг, на подквасье, на соль, на дрова, на помело, на сеянье, на свечи, за работу мастеровым, на промысел и на пошлины и подати за право торговли; и все это разлагалось на хлебы и калачи по весу и по числу хлебов и калачей алтынных, грошовых, двуденежных и денежных на четверть; и для всего этого составлялась особая роспись, или такса, по которой торговцы хлебом и калачами должны были продавать свой товар, не отступая от таксы ни в цене, ни в весе хлебов и калачей.

Далее, определенные правительством надсмотрщики обязывались ходить вместе с целовальниками по торгам и торжкам для наблюдения за точным соблюдением цен и веса против определенной таксы, и на их же ответственности лежало смотрение, чтобы хлебы и калачи были надлежащим образом выпечены и не заключали в себе какой-либо подмеси; причем на торговцев, отступающих от таксы или делающих какую-либо подмесь к своему товару, налагались пени – от полуполтины до двух рублей с четырьмя алтынами и полутора денежками, каковые деньги, равно как и имена подвергавшихся пене, вносились в особо заведенные книги, которые хранились у надсмотрщиков, и по истечении известных сроков представлялись в Разряд.

В том же указе находим, что в первой половине XVII века в Москве на рынках ржаная мука продавалась от шести алтын четырех денежек до 31 алтына за четверть, а пшеничная мука – от десяти алтын до сорока алтын соответственно сортам муки, а может быть, и по разности рыночных цен, смотря по времени года и привоза хлеба.

Цена московским деньгам первой половины XVII столетия определялась по сравнительному весу металла: три деньги царя Михаила Федоровича по весу металла равняются нынешнему серебряному десятикопеечнику XIX в. 84-й пробы. В рубле же тогдашнем было 33 алтына две деньги, следовательно, тот рубль по весу равнялся шести рублям семидесяти копейкам серебром XIX в.; качество же или проба металла в тех и других деньгах одинаковы.

Калачи в древнем русском быту играли немаловажную роль. Калачи подавались на пышных пиршествах, посылались от царя патриархам и другим духовным особам, нищим, тюремным заключенцам, раненым стрельцам; в день рождения Петра I отпущено было гостям гостиной сотни и чернослободцам между прочими яствами 240 калачей толченых. Затем еще и посейчас в провинции, отпуская слугу, давали ему мелкую монету «на калач». Про московские калачи живет пословица:

«В Москве калачи как огонь горячи»,

или: