Золотой век предательства. Тени заезжего балагана - Дарья Кочерова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старуха, оказавшаяся, как впоследствии узнал Горо, могущественной горной ведьмой, сдержала своё слово. Она и впрямь сделала для него всё, что могла: пристроила в обитель – и откуда только эта ведьма знала Светлейшего Гёки? – и дала ему амулет, который собственноручно вырезала из железного корня. Подвешенный на волос ведьмы, он сдерживал проклятую силу, запертую в теле Горо. Но со временем защитные свойства амулета оскудевали: когда он начинал чернеть, словно покрывался слоем сажи, Горо знал: скоро ему придётся снова отправляться в горы, в логово Ямамбы. Только ведьма могла сделать для него новый амулет. Только с ним Горо мог вернуться обратно к людям, а не скитаться по лесам, словно дикий и неприкаянный зверь.
О природе своего проклятия он не знал, и даже Ямамба и учитель Гёки не сумели помочь ему разгадать эту зловещую тайну. За годы наблюдений Горо удалось выяснить прискорбно мало. После захода солнца тень его могла изменяться, словно принадлежала больше не человеку, но какой-то безвестной крылатой твари. Со временем Горо научился скрывать эту тень от глаз окружающих – лишь в моменты сильных душевных переживаний, когда его воля слабела, изменённая тень снова являла себя.
Но самым страшным проявлением проклятия была смерть. Если благостная сила обители ещё хоть как-то могла сдерживать его злую силу, то после того, как скончался учитель, и Горо изгнали в мир, проклятие снова взяло своё. За неделю, что потребовалась Горо, чтобы добраться до логова Ямамбы, погибло множество ни в чём не повинных обитателей леса. Снимаясь с очередной стоянки, Горо находил окоченевшие трупики птиц и мелкого зверья, которым не посчастливилось ночевать рядом с ним.
Без защитного амулета Ямамбы окружающие Горо люди гибли бы так же, как и эти несчастные звери. Или как старики в деревне Сёбара. Лишь спустя столько лет Горо с горечью сознавал, что причиной страшного голода, постигшего селян, стал именно он – безродный сирота, проклятую силу которого не смогли сдержать ни колдовские силы бабушки Рэйко, ни её любовь и привязанность к нему…
***
Из безрадостных раздумий, навеянных молитвой над телом покойного, Горо вывел грохот, раздавшийся откуда-то со стороны коридора. Похоже, будто кто-то опрокинул тяжёлый деревянный комод – вроде того, что стоял в покоях градоправителя.
Сидевшая до того на краешке постели Уми тоже встрепенулась.
– Что это было? – голос у неё был немного хриплым, и в нём ощущалась явная тревога.
– Не знаю, – ответил Горо, покрепче перехватив посох в руке.
В обители их учили управлять собственным потоком силы, и потому при должном усердии и сноровке можно было ощущать слабые отголоски чужой ки. Горо мысленно потянулся к своему внутреннему огню, и стихия радостно подалась ему навстречу.
Биение чьей-то чужеродной ки Горо почувствовал сразу. Но в человеке сила протекала иначе – у того же, кто производил странный шум, ки текла медленно, как ленивые воды реки в жаркий летний день. Должно быть, в особняк градоправителя пробрался какой-то дух, который, почувствовав гибель хозяина этого места, решил навести тут свои порядки.
Многие ёкай недолюбливали людей, и особенно монахов и священников, которые могли увидеть духов и даже изгнать их. Так что не было ничего удивительного в том, что этот ёкай не спешил показываться – наверняка он боялся Горо и звона колец на его посохе. Привлекла ли его сюда энергия смерти, которую излучал покойный, или же дело было в чём-то ином, пока что разобраться не представлялось возможным.
Из-за двери снова грохотнуло, но на сей раз звук показался Горо более приглушённым, словно отдалялся. Какими бы ни были намерения духа, не стоило выпускать его из виду, пока не станет ясно, представляет он угрозу для находящихся в особняке людей или нет.
– Это ёкай. Пойду проверю, – коротко проговорил он, направляясь к двери.
Но не успел он повернуть ручку, как позади него по полу застучали деревянные сандалии – похоже, Уми не собиралась отсиживаться в стороне. Горо не стал настаивать на том, чтобы она осталась в комнате: явной угрозы от ёкай пока не исходило, а помощь девушки, способной видеть духов, могла оказаться полезной.
В коридоре царил полумрак: источником света служило единственное оконце в дальнем его конце. Духа здесь не было – теперь Горо чувствовал, что биение его силы исходит из комнаты напротив.
Когда они только подходили к спальне покойного в сопровождении служанки, Горо не обратил внимания на эту дверь. Тягостная тишина, воцарившаяся в особняке, давила на него, и тогда он прикладывал большие усилия, чтобы сосредоточиться на молитве и помочь душе градоправителя отыскать дорогу в Страну Корней.
Теперь же за дверью хозяйничал какой-то дух, и одному Дракону было ведомо, откуда он здесь взялся и что ему было нужно.
Горо покосился на свою спутницу. Ему было неловко заглядывать в те комнаты, куда его не приглашали. Но и отпускать подозрительно ведущего себя духа просто так он не намеревался.
– Кабинет, – чуть слышно выдохнула Уми, а затем добавила, нахмурившись. – Всё случилось именно там…
Она оборвала себя на полуслове и затихла, но уже и без того было ясно, что тело градоправителя нашли в этой комнате. Взгляд девушки потемнел и преисполнился решимости – лишь теперь до Горо дошло, что она намеревалась зайти в эту комнату с самого начала. Но что она надеялась отыскать там? Если бы градоправителя убило колдовство, Горо сумел бы почувствовать его остаточные следы уже сейчас, не заходя внутрь. Злая магия, способная отнимать жизнь, ощущается сильнее и ярче прочего колдовства. Кто бы ни напал на господина Окумуру и его слугу, которому вырвали сердце, это был не колдун.
Или же он не прибегал к помощи магии.
Горо протянул руку к двери, и, дождавшись одобрительного кивка Уми, распахнул её. Перед ним предстала комната куда больше той, где теперь покоился хозяин дома. Должно быть, некогда в ней царил строгий порядок – обитые тёмным деревом стены и массивный письменный стол на высоких ножках наводили на мысль о том, что градоправитель при всей своей любви к показной глэндрийской роскоши в работе предпочитал находиться в более сдержанной обстановке.
Теперь же по кабинету будто пронёсся безжалостный вихрь. Дорогой хамаадский ковёр был завален книгами, которые некогда стояли на открытых деревянных стеллажах, и усыпан битым
