Книга и братство - Айрис Мердок

Драматическая смерть Лауры, не считая прочего, прервала долгий траур Роуз по Дженкину. Грустно, но вполне понятно, что она восприняла известие о ней почти с облегчением. Иная смерть перенесла Роуз из мрачной, едва ли не безумной атмосферы в Лондоне к переживаниям не столь глубоким, в место, где было столько практических дел, которыми она могла отвлечься. Ее обычный приезд в Йоркшир на Рождество вскоре после гибели Дженкина и до того, как Лауре был поставлен диагноз, был сущим кошмаром. В Фелтистоне Рождество праздновали, как всегда, с непомерным весельем, кострами, елками, горами остролиста, плюща и омелы из сада, с рождественскими гимнами, играми в доме, столом, ломящимся от еды и питья, и обменом многочисленными красиво упакованными подарками. Предвкушали и катание на санках, лыжах и коньках, но коварное потепление помешало подобной радости. Роуз, которой каждая минута пребывания в Феттистоне приносила страдания, уехала, как только появилась возможность. Они ничего не сказала Риву и детям об ужасной потере друга, а те и не очень интересовались ее жизнью. Джерард «встретил» или «отметил» Рождество постольку поскольку — с Патрисией и Гидеоном. Это было примечательное событие, потому что, явно поддавшись на уговоры Гидеона, к ним присоединились Тамар и Вайолет. Джин и Дункан на Рождество, как обычно, отправились во Францию. Лили уехала к подруге, Анжеле Парк. Гулливер, как говорили, был «на севере», то ли в Лидсе, то ли в Ньюкасле. Роуз поначалу собиралась остаться в Лондоне с Джерардом, но он настоял, чтобы она поехала в Йоркшир. По правде сказать, Роуз и Джерард испытывали определенное облегчение, расставшись. Они слишком долго скорбели вместе и только усугубляли горе друг друга. Наверное, для них было «благом» оказаться среди людей, менее страдающих или вообще безучастных, живущих обычной жизнью. Только теперь, после невероятного шока, который произвела на нее смерть Дженкина, Роуз осознала, как сильно, намного сильней, чем когда-либо ей представлялось, она любила его, какое влияние он имел на нее. Легкая дымка, может всегда заволакивавшая в ее глазах Дженкина, была следствием старой ревности к той нежности, которую испытывал к нему Джерард, чувства, что в один прекрасный день Дженкин окончательно отнимет у нее Джерарда. Теперь она вспоминала, каким чудом было присутствие Дженкина в ее жизни, он в самом деле «вдыхал душу во все», вспоминала его мудрость, исключительную мягкость, доброту к ней, необыкновенное обаяние, а еще ей казалось, что он, быть может, любил ее какой-то особой любовью. От этой мысли она чувствовала себя еще несчастней, и к ее скорби прибавлялась жалость. Жить без Дженкина казалось невозможно, слишком много ушло вместе с ним. Собственное ее горе, конечно, мешалось с куда более глубоким горем Джерарда. Горе Джерарда потрясало Роуз тем более, что тут она была бессильна что-то сделать. Эта смерть неизбежно заставляла их говорить о Синклере, воскрешать то давнее их горе. Роуз уже забыла, что Джерард был способен плакать, причем так ужасно, рыдая взахлеб, как рыдают женщины.

Что с течением времени они обсуждали все чаще и отчего чувствовали себя еще несчастней, так это необычный характер той смерти, ее обстоятельства, случайность. И довольно скоро обнаружили, что снова и снова задаются одними и теми же вопросами. Но что поделаешь, ведь это был несчастный случай, а все несчастные случаи неестественны. Прибывшим полицейским и позже следователям Краймонд подробнейше объяснил, как все произошло, как он и Дженкин спорили об умении Краймонда стрелять и заключили пари по этому поводу, как Дженкин подошел к мишени, и он сказал ему держаться подальше и, прицелясь, выстрелил как раз в тот момент, когда Дженкин повернулся и направился к нему, чтобы что-то сказать, не понимая, что находится между ним и мишенью. Это был чистый несчастный случай, как ни ужасно. Вердикт был: смерть от несчастного случая. Нескрываемое горе Краймонда произвело впечатление на полицию и коронера. Множество заслуживающих доверия людей были готовы засвидетельствовать, что Краймонд и Дженкин были друзьями, и никому не пришло в голову, что друзьями, опасно близкими. Все свидетельствовали, что у Дженкина был золотой характер. Никаких намеков на отвратительную гомосексуальную вражду, ревность, денежные претензии, ни малейшего намека на умышленное преступление. Если и присутствовала неосторожность, то с обеих сторон. Неприятности возникли у Краймонда из-за владения оружием без лицензии, так что пришлось ему заплатить крупный штраф. Полиция обыскала квартиру, но не обнаружила ничего предосудительного. Собственно, его никогда, даже в дни его славы, не подозревали в причастности к терроризму. Теперь им, так долго остававшимся затворником, газеты вообще почти не интересовались. На расследование случая не послали ни одного проницательного молодого репортера, способного раскопать какие-нибудь скрытые позорные детали. Никому также не пришло в голову, что могла иметь место ссора политического характера. В тот момент было огромное количество «новостей» и случаев намного скандальней, кровавей и отвратительней, в которых были замешаны куда более знаменитые и значительные персоны. Этот же странный незначительный эпизод привлек мало внимания. Джерард после случившегося не ждал и не получил никаких известий от Краймонда, и, разумеется, ни Джин, ни Дункан тоже ничего о нем не слышали. Единственным человеком, с которым, как стало известно, тот общался, был друг Дженкина в школе, где он преподавал, Марчмент, упомянувший во время следствия, что Краймонд звонил ему из телефона-автомата сразу после смерти Дженкина и своего звонка в полицию и коротко рассказал о случившемся; а позже Краймонд рассказал ему обо всем более подробно. Джерард позвонил Марчменту, затем поехал к нему, но ничего нового тот ему не рассказал. Итак, это был несчастный случай. Ведь это же невозможно, чтобы Краймонд убил Дженкина? Нет, невозможно. Для этого не было никакого постижимого мотива. Конечно же невозможно?

Во всех этих ужасных обсуждениях с Джерардом Роуз недоговаривала кое-что очень важное. Теперь у нее был свой, особый взгляд на Краймонда, «ее Краймонда», остававшийся с тех пор и навсегда ее глубочайшей тайной. Еще до гибели Дженкина Роуз излечилась от того, что теперь казалось поразительной, невероятной, необъяснимой вспышкой безумия, когда она чувствовала, что до умопомрачения влюблена в Краймонда, когда Краймонд, прежде бывший для нее никем, стал вдруг всем. Роуз, которая сразу приказала себе «вернуться к реальности», более или менее удалось в несколько дней справиться с «приступом». Постепенно слепящее пламя угасло, привычные старые привязанности вновь обрели свою власть, а главное, мучительное, раздирающее чувство возможности изменить свою жизнь начало покидать ее; и ей достало сил поблагодарить судьбу, что она не нашла тогда Краймонда на улице, когда побежала за ним, не написала ему рискованное письмо, о котором бы всегда сожалела. Конечно, она не могла любить Краймонда! Она любила Джерарда и не способна любить обоих. Кроме того, было абсолютно немыслимо, ради Джин, иметь какие-то отношения с Краймондом. Краймонд был человек, к которому она относилась с неодобрением, может быть, даже безумный — что может быть безумней, чем его неожиданное предложение? И не тот человек, с которым хотелось бы проводить время, не говоря уже о какой-то близости. Больше всего в дни выздоровления ее утешала мысль, что Краймонд, как ни удивительно, был несколько расстроен и очень скоро раскаялся бы в своей поспешности, если бы Роуз проявила какой-то интерес к его предложению! Тем не менее (и она поняла это сразу, как только смогла сказать себе, что все позади) что-то осталось и, возможно, думала Роуз со странной смесью грусти и удовольствия, будет оставаться всегда. Что-то связывало ее с этим человеком и продолжало связывать, даже если, что было похоже, он сожалел о своем порыве и воспринимал его как нашедшее на него затмение; и даже если теперь он нашел утешение в ненависти к ней в ответ на ее резкую реакцию. Роуз не могла точно понять, почему такой осадок остался у нее после их встречи. Несомненно, со временем он изгладится, изменится. Изменится частично, как она чувствовала, возвращаясь назад, то, что она была так польщена и так тронута его предложением. Женщине трудно не почувствовать некое расположение к человеку, который ее обожает. Он, этот странный Краймонд, которого люди боятся и ненавидят, какое-то время был у ее ног. Вот все удивились бы — но, конечно, никто об этом никогда не узнает. Однако было и другое, и, как она чувствовала, лучшее. На короткое время она полюбила Краймонда, ее любовь, как лазерный луч, пронзила его, найдя, пусть вслепую, подлинного Краймонда, привлекательного Краймонда, который, значит, должен существовать. Она не позволяла себе воображать, что когда-нибудь скажет Краймонду, что любила его; и вряд ли даже много позже соответственно извинится за свою грубость без того, чтобы каким-либо образом намекнуть на те совершенно иные чувства. В этом направлении дороги не было. Но желание, чтобы он как-то смог бы о них узнать, оставалось болевой точкой в душе, и она берегла свое необычное знание о нем, как символ запретной религии.