Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Конечно, — отвечал прапорщик. — Я всё устрою.
Когда он ушёл, генерал всё-таки решил прилечь. Узкая и жёсткая кровать, застиранная ветхая простыня и тощая перина не помешали ему тут же уснуть.
А когда проснулся — едва не вздрогнул, так как в его маленькой комнатушке сидел прямо у его постели сам барон фон Виттернауф, и с ним было ещё два господина, одного из которых генерал знал. То был личный врач Его Высочества и всей Высочайшей семьи Тотлебен. Второго человека Волков не знал. А министр тем временем озирался, осматривал комнату, морщился:
— Неужели вам не удалось найти ничего лучше?
— Завтра поищу. С дороги только, ещё сил нет, — Волков попытался привстать и поморщился от боли в боку. Виттернауф заметил это, хоть в комнатушке и не было светло.
— Я привёз лучших врачей Ребенрее. Доктора Тотлебена вы знаете, а это доктор Рихарт.
— С вашего позволения, мы осмотрим вас, господин генерал, — с поклоном произнёс Тотлебен.
— Быстро вы, — только и смог ответить министру Волков, когда Гюнтер стал помогать ему снять рубашку.
— Очень много дел, — пояснил фон Виттернауф. — В город съехались сеньоры, у всех много вопросов, всем нужны ответы. Так что я к вам ненадолго.
Волков встал к окну и поднял руку, чтобы врачи могли осмотреть рану.
— А мне есть что вам рассказать! — произнёс генерал, пока доктора разглядывали и мяли его бок.
— Мне донесения из Фёренбурга приходили едва ли не каждый день, — отвечал ему министр. — Я знаю, что происходит в городе. Не пойму только, как вам сие удалось совершить! Очень хочу знать, но не сегодня. Господа, — он обратился к врачам. — Что со здоровьем нашего драгоценного генерала?
— Вам пробили бок алебардой? — тихо поинтересовался Рихарт.
— Хуже. Это был арбалетный болт, — отвечал генерал.
— Да… — врач, кажется, был доволен раной. — Он идёт на поправку, хоть рана была и весьма тяжела, — ответил Тотлебен министру, и тут же спросил: — А почему же вам не зашили вход и выход раны?
— Врач в Фёренбурге хотел… Но мой врач не советует мне сразу зашивать рану, коли она глубока, — отвечал Волков. — Он говорит, что из раны поначалу нужно выпустить плохие жидкости.
— Какая интересная мысль! — произнёс доктор Рихарт.
— Глупость какая! — тут же опроверг коллегу доктор Тотлебен. И добавил: — Врач, лечивший вас, мало уделял вам внимания. Он делал вам утягивающие повязки?
— Вообще-то их делали мои оруженосцы и слуги.
— Это заметно, — произнёс Рихтер. — У вас дурно срослись рёбра.
— Но это не скажется на силах генерала? — уточнил министр.
— Нет, нет, — отвечал Тотлебен. — Бог миловал генерала, рана была тяжела, но худшее уже позади. Разве что скажется эта рана на езде верхом, да и то я в этом не уверен. Теперь же зашивать рану нет нужды, а вот обезболивающая мазь и жёсткая повязка всё ещё необходимы. Сейчас мы всё сделаем.
— Прошу вас господа, отнестись к этому человеку со всем тщанием, — настоял фон Виттернауф. — Придите к нему ещё и завтра.
— Обязательно, обязательно, — обещали доктора.
А когда они, сделав дело, ушли, министр произнёс, поднимаясь со стула:
— У его высочества, да и у меня, много вопросов к вам, друг мой, мы будем рады услышать на них ответы, но это когда вы будете готовы говорить. А пока…, — он стал ещё раз оглядывать комнату, даже на потолок поглядел зачем-то, видно, задумался. — Хотел вам предложить пожить у меня в доме, но подумал… Завтра утром будьте тут, — он ещё о чём-то размышлял и добавил: — И не вылазьте из кровати. Ждите меня. Я приду, как только начнёт светать.
Сказал и ушёл. А генерал остался в своей комнатушке размышлять о словах министра. Фон Виттернауф всегда был таким, вечно что-то задумывал, вечно ничего толком не объяснял. Волков даже не мог понять, как к нему относиться. Друг он ему, приятель или просто делец, что использует генерала в своих целях или в целях герба и княжества? А потом ему сказали слуги, что прапорщик Максимилиан давно вернулся с хорошей едой. И, как выяснилось, ещё и с хорошим вином, так что вечер генерал скоротал, хоть и не в очень чистом месте, но всё равно неплохо.
* * *
Трактирщик едва не остолбенел, а его немытые лакеи-разносчики, с их засаленными волосами и грязными фартуками, так те едва не поумирали, когда увидели, кто въезжает в ворота их постоялого двора. Волков, услыхав шум, подошёл к окну. Да, на месте этих простолюдинов он и сам бы остолбенел, ведь во двор въехала карета с гербом Его Высочества, из которой вышел сам герцог, а за ним граф Вильбург, министр фон Виттернауф, а из следующей кареты выходил бургомистр и другие важные господа, а ещё были и господа верхом. Прекрасный выезд Его Высочества.
Волков прошёл к своей кровати и улёгся под перину. И сразу же услыхал топот важных ног на лестнице. Дверь отворилась, и перепуганный не меньше простолюдинов Хенрик почти шёпотом спросил у генерала:
— Господин генерал! К вам Его Высочество герцог Ребенрее. Изволите принять?
— Хенрик! — Волков скорчил недовольную мину: Хенрик, не будьте болваном.
Оруженосец исчез, и тут же в дверях появилась высокая фигура герцога, а за ним стали входить и все остальные прибывшие, и среди них был его старинный неприятель граф Вильбург. Теперь же он, как и все остальные важные гости, улыбался.
— Не вставайте, не вставайте, друг мой, — распорядился курфюрст, видя, что Волков хочет подняться. — Я знаю, что рана ваша весьма тяжела, так что лежите.
Он подошёл к кровати генерала, и ему тут же поставили рядом с ней стул. Герцог уселся и даже снял шляпу, в знак большого расположения к раненому. Он улыбался.
— Виттернауф рассказывал мне, как нелегко далось вам дело. Но наши осведомители писали о вас лишь в восхищённых тонах. Барон уверяет,
