До горького конца - Мэри Брэддон

— Извините, мистер Редмайн, — сказал он. — Хотя вы человек известный, но я имею строгие предписания от полиции и обязан исполнять их. Сегодня запрещено ходить в парке.

— Почему?

— Не мое дело знать, зачем и почему. Я должен только исполнять приказания.

— Вы правы. Я не особенно интересуюсь этим делом, но если на кого-нибудь падет подозрение и кто-нибудь будет задержан, я желал бы, чтобы меня об этом уведомили. Не можете ли вы прислать кого-нибудь ко мне в Брайервуд?

— Хорошо, мистер Редмайн. Я пришлю сказать вам, если что-нибудь случится.

Минуту спустя к калитке подошел молодой малый с лицом, сиявшим гордостью и сознанием собственного достоинства. Он принес новость, еще не известную этим людям, и они это тотчас же поняли.

— Что нового, Джим? — спросили его.

— Очень важная новость, — отвечал он торжественно. — Нашли ружье, которым был убит джентльмен.

— А, так ружье уже нашли, — сказал Бонд. — Остальное не трудно узнать. Скоро найдут и самого убийцу.

Он задумчиво посмотрел вслед Редмайну, уходившему по пыльной большой дороге.

— Странно, что он так интересуется этим делом, что просит присылать ему известия, — заметил он.

— Действительно, странно, Бонд, — возразил Перкис. — Но с тех пор, как он вернулся из Австралии, нет на свете человека страннее Ричарда Редмайна. Проклятое золото вскружило ему голову — вот мое мнение. Выкапывая из земли золотые слитки как земляных червей, человек идет против природы и должен нести за это наказание.

— Вы правы, — отвечал Бонд. — В поте лица своего будешь зарабатывать хлеб свой, говорится в Священном Писании, но об откапывании золота и о стофунтовых слитках в нем не упоминается.

Глава ХLIII. «ДА, БРАТ, ПРОКЛЯНИ СО МНОЙ ЭТОТ УЖАСНЫЙ ЧАС»

Гробовая тишина воцарилась в Клеведонском доме. Не слышно было ни стука биллиардных шаров, ни взрывов серебристого смеха с аккомпанементом мужских голосов, ни блестящей музыки Шопена и Шульгофа на большом рояле в гостиной, ни веселых вальсов в верхних комнатах, занимаемых гостями женского пола, ни шелеста шелковых платьев. Затих веселый шум дома, полного гостей. Занавесы окон были спущены, мрак и тишина воцарились в опустевших комнатах.

Большинство гостей леди Клеведон обратилось в бегство. Они поспешили уехать с самым ранним поездом, поручив своим горничным и лакеям заботиться о перевозке их багажа. Кому приятно было оставаться в месте, оскверненном убийством? Прекрасный старый дом, освещенный утренним солнцем, казался уезжавшим гостям страшным склепом, за каменными стенами которого скрывались все ужасы могилы. Они уехали вскоре после восхода солнца и оставили хозяевам письма, полные изъявлений благодарности и сочувствия и уверенности, что в такое время сэру Френсису и леди Клеведон приятно будет остаться одним.

Клеведонские слуги быстро уничтожили все следы праздника. Убитый лежал наверху, в комнате, которая была его спальней, а жене его была наскоро устроена постель в соседней уборной. Здесь она сидела одна, неподвижная как статуя, с лицом почти таким же бледным, как закрытое лицо в соседней комнате, с руками, сложенными на коленях, и с глазами, бесцельно устремленными в пространство.

Леди Клеведон в течение страшной ночи и безотрадного утра не раз подходила к ее двери и упрашивала ее со слезами позволить ей посидеть с ней. «Милая мистрис Гаркрос, позвольте мне войти. Я не буду надоедать вам; не буду говорить, позвольте мне только посидеть с вами». Августа только качала головой, и движением руки приказывала горничной ответить за нее. Присутствие Тульйон она терпела, как мы терпим присутствие собаки.

Она видела, как мужа ее клали на кровать, она присутствовала, когда доктора осматривали его раны, и когда все было окончено, начала бродить бесцельно по комнатам. Как горячо, как беспредельно она любила его. Она всегда знала, что он дорог ей, но только теперь оценила вполне всю силу своей любви. Она жила только для себя, наполнив свою жизнь одеваниями и визитами, поставив себе главною целью достичь высокого положения в обществе, и вместе с тем любила своего мужа всею душою. Но она хранила свои чувства в тайне; она боялась отдать ему свое сердце, как боялась вверить ему свое состояние. Она думала, что ему достаточно знать, что он ей не противен, что она снизошла до того, что стала его женой. Глубину и силу своей любви к нему она скрывала от него.

Думая об этом теперь, когда его уже не было, она поняла, что обманывала его и повредила этим себе, лишив себя любви, которую могла бы внушить ему, если бы поменьше думала о себе. Он лежал теперь мертвый, и ей казалось, что без него жизнь ее утратила всякое значение, что этот человек, с которым она была так холодна, составлял для нее весь ее мир, что наряды и визиты были только средством наполнить праздное время. Она поняла теперь, как дорога была ей его будущность и то положение, которое он должен был приобрести для нее. Его не стало, и ее будущность превратилась в пустую страницу. «Что значу я без него?» — спросила она себя. Ее молодость, красота и богатство были бесполезны теперь, когда его не стало.

Его смерть была сама по себе несчастьем таким ужасным, что в первое время она мало думала об ее причине. Как будет она жить без него? Этот вопрос заглушал все другие мысли. Привыкнув с детства считать себя центром мира или, по крайней мере, той сферы, в которой она вращалась, она видела теперь в смерти мужа прежде всего ущерб своим собственным интересам. Она думала: да, даже в этот первый день, когда сидела безмолвная как статуя, она думала о своем доме в Мастодонт-Кресченде и о том, что все его великолепие теперь бесполезно. В состоянии ли она будет привлекать в свой салон знаменитости Лондона и давать такие обеды, о которых говорят, и сделать свой cordon bleu средством восхождения по общественной лестнице? Увы, светило ее дома угасло. Она была теперь только богатая вдова, которую свет, кроме нескольких предприимчивых искателей богатых невест, постарается забыть. До сих пор она обольщала себя мыслью, что Губерт Гаркрос имеет значение только через нее и известен более как муж ее, чем сам по себе, но в этот час просветления она поняла, что сама имела значение только через него.

Приготовление постели в уборной было напрасным трудом. Мистрис Гаркрос не прилегла ни на минуту в эту страшную ночь, как ни умоляла ее Тульйон лечь и постараться заснуть.

— Не надоедайте мне, — говорила она с нетерпением. — Я, может, не буду в состоянии заснуть несколько месяцев.

На следующее утро, в полдень, сэр Френсис пришел попросить ее принять его на несколько минут. Рядом с уборной находился маленький будуар, который некогда был молельней, но в котором теперь стояла только пара кресел, письменный стол у окна и красивый шкафчик для книг. В эту комнату сэр Френсис вызывал мистрис Гаркрос, и после нескольких минут, потраченных на переговоры, происходившие с помощью Тульйон, и нескольких отказов со стороны мистрис Гаркрос, она согласилась выйти к нему.