Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов

Еланин занял место среди офицеров, в голове колонны. Каховский дал отряду отмашку: «Вперёд». «Повстанцы», наблюдая уход пехоты, немного постояли и… пошли следом, сообразив, что если они и дойдут до Петербурга, то уйти потом в Малороссию целыми и невредимыми маловероятно…

Солдаты, приученные к суровой дисциплине, покорно шли. Но вот только каждый второй был теперь чрезмерно подозрительным. Шли со взведёнными курками и время от времени кто-нибудь да стрелял. Хотя дорога и проходила по чистому пространству, то тут, то там росли кустики, деревья или просто поросль рогоза. Ни унтеры, ни офицеры ничего не могли сделать, чтобы остановить беспорядочную пальбу, которую поднимали солдаты по всему, что казалось подозрительным…

Дорога затягивалась. К вечеру стало ясно, что вместо положенных сорока вёрст отряд проделал не более десяти. Ночлег желанного отдыха не принёс. Солдаты, нервничающие и дергающиеся от малейшего шума, не могли спать. Костры разводить тоже не рискнули, что означало, что ни каши, ни чая вечером не будет.

— Такого я ещё не видел, — озабоченно произнёс полковник Муравьёв-Апостол, когда старшие офицеры собрались на совещание. Из гордости они не стали искать укрытие.

— Да, полковник, наши солдаты трусят! — согласился Каховский. — И, право слово, я уже начал сомневаться — не слишком ли мало мы взяли людей? Возможно, расчёты на то, что Клеопин имеет не больше сотни человек, ошибочны.

— Что же делать? — спросил майор Терёхин. — Возвращаться?

— Нет, — чётко сказал Каховский. — В этом случае город Тихвин может стать плацдармом для вражеских войск. Ну и, кроме того…

— Это станет нашим позором, — грустно вздохнул Муравьёв-Апостол.

— М-да, — задумался Каховский. — И Батеньков, и Сперанский будут рады моей оплошности…

— Но зато мы сохраним людей, — робко произнёс Терёхин.

— А что люди? — удивился генерал. — Это революционные солдаты. По возвращении все будут представлены к медали. Кроме того, мы рискуем так же, как и они. А наши жизни, в отличие от …

Завершить фразу генерал не успел. Раздался грохот выстрела, и генерала Каховского отбросило в сторону…

— Проклятье! — выругался он, зажимая кровь, бьющую из бедра.

— Лекаря сюда! — крикнул Муравьёв-Апостол, бросаясь к раненому.

Солдаты сделали несколько выстрелов в белый свет, даже не надеясь хоть куда-нибудь да попасть. Подбежавший лекарь лихорадочно рылся в сумке.

— Что ты там возишься? — прикрикнул на него полковник.

— Все бинты закончились, господин полковник, — растерянно отвечал лекарь. — Корпии тоже нет…

— Клим! Абрамов! — крикнул Муравьёв-Апостол, подзывая верного унтера. — Бегом сюда! Генерал ранен.

Унтер-офицер Абрамов, имевший опыт врачевания побольше, нежели любой батальонный лекарь, сразу же снял с себя ремень и принялся накладывать жгут.

— Так-так, потерпите, Ваше Превосходительство, — приговаривал Клим. — Теперь бы сулемы чуток…

— Нет у меня ничего, — чуть не плача проговорил лекарь, выворачивая сумку. — Всё что было, всё извёл.

— Ладно, — махнул рукой Клим. — Водки поищи да тряпицу чистую.

Тряпицу нашли быстро. С водкой получилась незадача. Всё, что можно было выпить, солдаты давно уже выпили.

— Эх, мать вашу так, — выругался Клим и отскочил в сторону, вернувшись через несколько минут с листами лопуха. Абрамов принялся жевать листья, а жеванину аккуратно прилеплять прямо к ране.

— Это что же ты такое делаешь? — слабо поинтересовался Каховский.

— Это, господин генерал, старый солдатский способ. Репей-то — он и ранку чистит, и кровь останавливает, — ответил Клим, наматывая вокруг бедра тряпицу.

— Даже и не слышал о таком, — удивился Каховский. Подождав, пока перевязка будет закончена, приказал: — Господин полковник, останьтесь. Господа офицеры — оставьте нас.

— Сергей Иванович, — обратился генерал к Муравьёву-Апостолу, пытаясь говорить твёрдо. — Оставьте меня здесь и продолжайте путь.

— Думаете, мне удастся довести экспедицию до конца? — удивлённо спросил полковник.

— Сергей Иванович, — с досадой сказал генерал. — Я же прекрасно понимаю, что ваш опыт и мой — несопоставимы. И я хотел бы спросить вас, кадрового офицера, сможете ли вы разгромить бунтовщиков?

— Нет, — твёрдо ответил полковник. — Мы уже проиграли…

Кажется, речь шла не только о конкретной экспедиции в уездный город Тихвин, а о более глобальных вещах.

— Я того же мнения, — удовлетворённо сказал Каховский. — И рад тому, что меня уже не будет при нашем позоре. И ещё, Сергей Иванович, в моей сёдельной сумке осталась фляга с водкой. Прикажите, чтобы принесли. Зелье вашего унтера, конечно, замечательно, но хирурга оно не заменит. Протяну ещё часа два. Да ежели бы и был у нас хирург… Ну, оттяпал бы мне ногу. Потом — койка, полусгнивший матрац… Запахи гнили, мочи… Фу. В лучшем случае меня ждали бы богадельня и деревянная нога. Знаете, полковник… Я столько лет жил на подачки, что в нищете умирать не хочу… А болтаться на виселице с деревянной ногой… И ещё — дайте мне карандаш и бумагу.

Сергей Иванович сходил за фляжкой, заодно прихватив тетрадь для приказов и свинцовый карандаш.

— Ну вот, — удовлетворённо сказал Каховский, отхлебнув водки. — Пишите: «Приказ. Пункт первый. Командование сводным отрядом после гибели… э-э поручика в отставке, произведённого Временным правительством в генерал-майоры, Каховского поручается полковнику Муравьёву-Апостолу. Пункт второй. После вступления означенного полковника в должность приказываю немедленно вернуться в город Санкт-Петербург. В случае невозможности возвращения разрешаю сдаться войскам императора Михаила». Теперь — дайте карандаш, я распишусь.

— А что скажет отряд? — спросил Муравьёв-Апостол.

— А не всё ли равно? Эту экспедицию мы проиграли. Бистрому нужно было дать мне хотя бы пять тысяч… Потеряв одну, можно