Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов

Пока солдаты миновали ту злосчастную версту, от дороги и до начала опушки, противник, не принимая боя, исчез, словно растворившись. Яростного порыва хватило, чтобы пробежать по лесу не более двух вёрст. Солдаты запинались за корни, спотыкались о поваленные деревья и закрывались ружьями от веток, бьющих прямо в лицо. Скоро они выдохлись и обнаружили, что стоят на краю болотца, уходящего далеко в лес. Около сотни нижних чинов, оторвавшихся от основной массы, увлечённо ринулись вперёд, поначалу не обращая внимания на то, что под ногами уже не хлюпает, а чавкает, а со всех сторон в них летят пули.

Капитан Бестужев-Рюмин, более молодой и скорый на ногу, нежели Муравьёв-Апостол, оказался в той же группе солдат. Он увлечённо преследовал тех, кто должен был убегать именно по этому болоту. Поняв, что они бегут непонятно за кем и непонятно куда, капитан остановил подчинённых:

— Солдаты, стой! Всем развернуться и отходить! — приказал он. — Преследовать бесполезно!

Будто в ответ на команду сбоку посыпался град пуль. Солдаты, попавшие в болото, оказались беззащитными. Трудно заряжать ружьё, если при этом стоишь в вязкой и зыбкой почве, которая так и норовит тебя засосать…

Некоторые, бросая оружие, пытались развернуться и уйти обратно. Партизаны, особо не высовываясь, расстреливали увязших в болоте солдат! И не только солдат… Один из выстрелов угодил в живот Бестужеву-Рюмину…

Закричав от страшной боли, капитан (произведённый, кстати, за два дня до рейда!) упал лицом в болото. Умиравшие рядом с ним люди ничем не могли помочь командиру. Невероятным усилием Мишель пополз по жиже в сторону твёрдой почвы. Там его подхватили те, кто сумел вылезти… Кому повезло меньше, тот остался в болоте.

— Выходим отсюда! Быстро! — послышалась команда полковника Муравьёва-Апостола. — Всем выйти из леса к дороге! Построиться!

Когда солдаты отошли к дороге, Сергей Иванович увидел, что его лучшего друга несут на руках:

— Господи, Мишель, — растерянно сказал полковник. — Как же так?

— Знаете, Сергей, — слабо улыбнулся Михаил. — Однажды мне приснилось, что и вас, и меня повесили. Причём верёвка почему-то лопнула. Но вместо того чтобы помиловать, как это принято, нас опять-таки потащили на виселицу. Знаете — это был самый скверный сон в моей жизни! Merde!

— Молчите, Мишель, вам нельзя говорить, — попытался остановить молодого офицера бывалый полковник. — Сейчас лекаря кликну!

— Ерунда. Пуля в животе да болотная грязь в ране… Но это — гораздо лучше, нежели виселица… Merde!

…Капитана Бестужева-Рюмина похоронили в братской могиле вместе с нижними чинами. Неподалёку от могил пришлось оставить несколько раненых. Двое были ранены легко, но не смогли продолжать путь. Ещё двое — умрут через день-два. Два десятка с лишним не выбрались из болота да ещё десятка три пропали без вести. То ли дезертировали, то ли потерялись в лесу, в двух верстах от дороги! За два дня войско потеряло более двухсот штыков и всю кавалерию. А впереди, если брать за переход тридцать вёрст, было ещё не меньше четырёх…

Но самое худшее случилось с утра, после ночёвки. Выяснилось, что далеко не все хотели идти дальше! Первыми начали «бузу» малоросские «пластуны».

— Нэ пийдем дале! — грозно орал бывший наказной атаман Гречуха. — Пущай москали сами свои дела делают!

— Нэ пийдем! — вразнобой орало воинство, потрясая саблями. — Обратно хотим, на нэнку Украйну! Виртаемо взад!

Господа старшие офицеры и генерал наблюдали за этой картиной с некоторого отдаления. Муравьёв-Апостол, почерневший и спавший с лица после похорон Мишеля Бестужева-Рюмина, Еланин, баюкавший раненую руку, мрачный майор Терёхин, назначенный исправляющим обязанности командира полка вместо убитого Бестужева-Рюмина, и генерал Каховский.

— Господин капитан, — прервал молчание генерал. — Что же нам делать с повстанцами? И, заметьте, — ядовито добавил он. — С вашими подчинёнными, между прочим…

— Можно, наверное, заставить их подчиниться, господин генерал, — ответил на колкость Еланин. — Только не знаю как.

— Что-то новое… Командир отряда не знает, как заставить солдат подчиниться, — удивлённо впялился на него Каховский. — Просто — сходить и приказать! Или вы предлагаете сделать это мне?

— Боюсь, Пётр Григорьевич, что и Вас они тоже не послушают, — вмешался полковник Муравьёв-Апостол. — Это — не солдаты. Это — вольница. Возможно, в открытом бою сражались бы стойко и смело. Сейчас, когда стреляют в спину, они растерялись.

— И что же вы предлагаете делать?

— Думаю, их нужно отпустить, — высказал невероятное предложение Еланин.

— Объяснитесь, — холодно потребовал генерал.

— Вы командуете пехоте идти дальше, на Тихвин, — начал объяснять Еланин. — Ну а я, в свою очередь, заявляю своим хохлам, что те, кто хочет, может убираться к… чёртовой матери.

— Тогда уж к бисовой… — засмеялся Каховский, понявший идею.

Павел Николаевич Еланин вышел к «ополченцам», которые вновь стали напоминать ту самую плохо управляемую толпу, которую он увидел в Могилёве.

— Молчать! — негромко прикрикнул капитан.

— А ты нам рот не затыкай, — на чисто русском языке проорал ему в лицо атаман Гречуха. — Ты куда нас завёл, господин капитан? В лес да в болото?

— Убирайтесь, — холодно сказал офицер.

— Что значит — убирайтесь? — опешил «атаман».

— Убирайтесь обратно в Малороссию. Вы — дезертиры. Удерживать я вас не хочу и не могу. Но знайте, что в следующий раз, если мы с вами встретимся, вас повесят.

Еланин, морщась от боли в раненой руке, развернулся и пошёл. Незадачливые бунтовщики растерянно смотрели ему вслед.

В это время уцелевшие офицеры строили оставшихся в живых солдат. Всё же даже без «пластунов» в отряде ещё оставалось более пятисот человек. По старым меркам