Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова

В обороне не то что оказалась пробита брешь. Оборона была добровольно снята – в одну минуту.

В этой затхлой комнатке с единственной лампочкой на потолке и зарешеченным окном он стал тем, кем был на самом деле и всегда – обыкновенным молодым мужиком, математиком и компьютерщиком, начальником отдела в издательстве!.. Все изменения, случившиеся в сознании в последние три дня, все бессонные ночи, страх, боль, унижения – ох, сколько унижений, и нужно было сопротивляться изо всех сил, просто чтобы остаться здесь, по эту сторону, не перейти на ту, где уже все равно и сопротивление не имеет смысла, – все эти изменения вдруг разом перестроились, как кусочки картинки в компьютерной игре, образовали единое целое и стали… частью его, прежнего.

Не наоборот, вот в чем все дело!..

Не он стал частью этого нового грязного, подлого и страшного порядка, а новый порядок уложился в него, и оказалось, что еще достаточно места для того, прежнего, нормального Владимира Берегового!..

Они не могли этого знать, девчонки, пришедшие спасти его, и, наверное, не должны. Но он закинул голову, порассматривал немного потолок, чтобы слезы не пролились, покашлял гулко – потому что у него на самом деле на несколько секунд пропал голос – и произнес ненатуральным трагическим басом:

– Спасибо.

Теперь он мог рассказать им все что угодно. Всю правду.

Они не заметили в нем никаких перемен – ежу понятно!.. Женщины, что с них возьмешь.

– Значит, ты возле редакции «Дня сегодняшнего» кинул машину, ушел, а когда вернулся, к тебе привязался гаишник и требовал отдать права!

– Да. Но я все равно не отдал. Мы с ним базарили довольно долго, а потом я стал деньги ему совать, и он не взял. Он только сказал: козлы, мол, вы все, плюнул и ушел светофор переключать. Пока мы базарили, светофор не переключался, и там пробень собралась!..

– Так, и ты поехал прямо в поселок? Или останавливался где-нибудь?

– Нигде я не останавливался.

– И не заправлялся, и пописать не выходил?

При слове «пописать» закаленный в боях и застенках Владимир Береговой покраснел и метнул взгляд на Митрофанову.

– Нигде я не останавливался, говорю же!.. Так до поселка и доехал.

– Что было дальше?

– Дальше было кино. – Он вздохнул и немного подвинулся на стуле, но Катину ладонь не отпустил. – Я заехал за шлагбаум, поколесил немного!.. Где там эти улицы, сам черт не разберет.

– Это точно, – подтвердила Маня Поливанова, – найти трудно. Сколько ты колесил?

– Не знаю. Ну, минут пять. Может, семь! Весь поселок всего ничего. Потом нашел. Посмотрел на бумажке адрес – все правильно. Ворота были открыты, но я заезжать не стал, конечно, снаружи машину поставил и пошел по дорожке. Где-то музыка грохотала, но довольно далеко.

Должно быть, Дашина вечеринка была в разгаре.

– Я поднялся на крыльцо, постучал, мне не открыли. Я еще постучал, позвал, а потом зашел.

– Как ты зашел?

– Ногами, – объяснил прежний оживший Береговой. – Я ручку потянул, дверка и открылась. Я, значит, опять стал выкрикивать, что приехал, есть кто дома и так далее. Никого и ничего. Я по коридору пошел.

– В пустом доме? Где никого не было? Зачем ты по коридору пошел, умник?

– Я же должен был пакет передать кому-то! И знал, что пакет ждут, мне Дэн все уши прожужжал! Я думал, может, меня не слышат просто. В комнате тоже никого не было. Камин горел, и никого. Только окно открыто.

– Больно рано для открытого окна, – заметила авторша детективных романов, – не май месяц.

– Я его прикрыл. Вернулся в прихожую. Там еще везде рога висели и было довольно темно.

– Какие… рога висели?

– Да на стенах! Одни сплошные рога! И натюрморты со всякими убитыми утками, зайцами!.. Я подумал, наверное, этот Балашов знатный охотник.

– Он не охотник. Он рыбак. Что было дальше?

– Я оставил журналы на тумбочке, вышел, и тут свет погас. То есть я не видел, как он погас, но было темно, а когда я шел к дому, свет горел. Это я точно помню, потому что все время лужи обходил, а если бы света не было, луж бы не увидел.

– То есть ты вышел и понял, что на улице нет света.

– Да. – Он закрыл глаза, вспоминая. – Темно очень. Фонарь горел, но далеко, за участком. И машина моя стояла у ворот, как раз под фонарем. Там забор такой… не сплошной, а из завитушек, очень красивый. Я сразу в лужу наступил, не видно ни шиша!.. Потом споткнулся и чуть не упал. Вернее, упал, на четвереньки. – Береговой открыл глаза и попросил тихо: – Только вот сейчас не надо думать, что я ненормальный. Я споткнулся о тело.

Воцарилась пауза.

– Так, – после паузы сказала Поливанова. – Ты споткнулся о тело на дорожке. А потом положил его к себе в багажник, да?

– Да ничего я никуда не клал, елкин корень! – Он заволновался, отпустил Катину руку, встал, сел и опять потер лицо. – Я нормальный, понимаете вы? Я был в сознании, и галлюцинаций у меня никаких не было, это совершенно точно.

– Ничего не понимаю, – призналась Маня.

– Тело лежало на дорожке. Какая-то девушка. У нее все волосы были в крови. Когда я ее понес, на снег капало.

– Куда ты ее понес?!

– В дом, куда же еще! Я не понимал, жива она или нет, и хотел «Скорую» вызвать, позвать на помощь! – Он волновался и говорил очень быстро, отрывисто. – Я ее нес, голова болталась! Я занес ее в дом и положил на диван. Там при входе диван какой-то стоял. У нее еще рука свесилась, я руку…

– Я ничего не понимаю! – сердито закричала Маня. – Ничего! Что ты придумываешь?!

– Я должен был ей как-то помочь. Я не понял, мертвая она или только раненая. Я не умею мертвых отличать от раненых!..

– Володя, не волнуйся. – Это Митрофанова сказала и опять взяла его за руку.

Он посмотрел на нее и продолжил немного спокойнее:

– У нее была кровь, и я решил, что ее нужно перевязать. И побежал в машину за аптечкой. Там есть бинт. Я достал аптечку, а когда вернулся…

Поливанова вся подалась вперед:

– Что произошло, когда ты вернулся?

– Ничего, – сказал Береговой совершенно спокойно. – В том-то и дело. Ничего не произошло. То есть никого не было. Диван пустой, и дом пустой.

Маня сглотнула.

– Мне показалось, что рама стукнула. Я окно-то только прикрыл, но не запирал. Мне еще раньше почудилось,