Предсмертные слова - Вадим Арбенин

«У меня предчувствие, что недолго мне осталось, — попросту, по-стариковски, сказал навестившему его лейб-журналисту Борису Глинскому СЕРГЕЙ ЮЛЬЕВИЧ ВИТТЕ. — А в предчувствия я верю. Я расстроен… Чувствую себя, как травленый волк… Ездил в Александро-Невскую Лавру, на кладбище… выбирал себе место вечного упокоения…» Бывший первый министр России, «озолотивший» империю (золотую монету, введённую им, в народе прозвали «золотой матильдой» — по имени его жены Матильды Ивановны), шагал в беспокойном состоянии духа по излюбленному своему кабинету на первом этаже особняка «Белый дом» на Каменноостровском проспекте в Петрограде. «Так вот упомяните в моём некрологе, если станете писать, что я хотел бы видеть свой памятник таким: простой чёрный крест на таком же чёрном подножии, и на нём слова: „Граф Витте, 17 октября 1905 года“. И, пожалуй, текст Манифеста, а? Как, по-вашему, позволят мне такую надпись?» И огромный, нескладный, повалился на подушки большого кожаного дивана. Когда смерть уже витала над его изголовьем, привели к нему любимого внука Лёву. «Ваше сиятельство, граф Сергей Юльевич, — обратился юный гимназист к дедушке (он всегда так к нему обращался), — напоминаю вам о вознаграждении мне в размере двадцати копеек в неделю за мои успехи в учёбе». Ни улыбки, ни гримасы не явилось на лице «русского Бисмарка». Теряя силы, он с трудом повернулся к жене: «Графинюшка, Матильдочка, да отдай ты ему этот двугривенный». Знаменитые «пограничные» часы пробили 3 часа утра 28 февраля 1915 года. Похоронили Витте, якобы «денежного временщика», который «ворочал миллионами», по третьему разряду.

«Покупаем!» Это последнее слово слетело с губ чудаковатого американского миллиардера ГОВАРДА ХЬЮЗА, искусного лётчика, одарённого авиаконструктора и просто человека со странностями. Унаследовав от родителей огромное состояние, он всю свою жизнь только и делал, что покупал. Покупал авиакомпании, заводы, кинофабрики, землю, казино, нефтяные промыслы, самолёты, кинозвёзд и политиков. Говорят, он купил и президента США Ричарда Никсона, но эта покупка ничего, кроме огорчений, Хьюзу не принесла. Потом, неожиданно заделавшись пленником собственных страхов, он удалился от мира сего и жил отшельником в какой-то заброшенной дыре, лишь изредка выходя оттуда. Там он в буквальном смысле одичал: не брился, не стригся, почти не мылся, и только раз в год позволял подстригать себе ногти на руках, которые отращивал до 20-сантиметровой длины. Он говел, постился и исхудал до крайности — кожа да кости, а на ногах носил не ботинки, а коробки из-под туалетных салфеток. И слышали, как он всё бубнил себе под нос: «В будущее! Дорога в будущее! В будущее!» Но вот в свой смертный час этот зачумлённый скелет, живой труп вдруг приказал с одра: «Покупаем! Я могу купить любого». Оказывается, не напокупался ещё!

Знаменитый американский антрепренёр, «отец шоу-бизнеса» и мультимиллионер ФИНЕАС ТЕЙЛОР БАРНУМ тоже. «Ну, какие там у нас сегодня кассовые сборы в Медисон Сквер Гарден?» — спросил юную жену девяностолетний хозяин «Величайшего в мире шоу Барнума», «Непревзойденного цирка Барнума» и «Американского музея Барнума». Когда врачи сообщили ему, что сердце его отказывает, он только развёл руками и принялся за дело: составил завещание, написал всем друзьям прощальные письма, принял тех, кто мог приехать, со всеми держался легко и весело. Бормоча: «Никому нельзя доверять», набросал краткий сценарий прощальной церемонии и даже завизировал эскиз собственного надгробного камня. И последними его словами были опять же: «Какие у нас там кассовые сборы сегодня?»

Вот и первая леди Аргентины ЭВА МАРИЯ ДУАРТЕ ПЕРОН туда же. «Падре! Я вернусь и стану миллионами ворочать… И знаете, такой рай мне бы понравился…» — произнесла со смертного одра тридцатитрехлетняя жена президента Хуана Перона. О каких ещё миллионах говорила она перед смертью? Нищая девчонка с ранчо, певичка на провинциальных подмостках и исполнительница вторых ролей в «мыльных операх» на радио, Эвита силой воли и волей судьбы стала самой богатой и самой влиятельной гранд-дамой страны, «удивительной женщиной Аргентины» и даже «женщиной с кнутом», как называли её в высшем обществе. И вот она умирала от лейкемии, потеряв в весе 21 килограмм (с 58 до 37), и врачи настрого запретили ей говорить. Но по её настоянию возле кровати поставили микрофон, и с горьким юмором, присущим ей, Эва, «идол домохозяек-голоштанниц», обратилась к ним: «Женщины Аргентины! Я говорю с вами из кровати, моего былого рабочего места… Я ещё вернусь…» И уже в агонии пробормотала: «Я слишком слаба, чтобы вынести такую сильную боль… Но я вернусь…» — и семья услышала её последний вздох. Один из врачей повернулся к каудильо Перону: «У неё пропал пульс». После чего на лице Эвы появилась умиротворённая буддийская улыбка. Часы в спальне президентской резиденции Casa Rosada показывали 8 часов 23 минуты вечера 26 июля 1952 года. Родной брат Эвы и одновременно её любовник, Хуан Дуарте, едва не грохнулся в обморок. «Нет Бога! Нет Бога!» — закричал он и с этими словами выбежал из спальни. Эвиту хотели похоронить в хрустальном саркофаге, сотворённом по её же проекту — то ли копии гробницы Наполеона, то ли аргентинском Тадж Махале. Но не успели. После казарменного путча, который сместил Хуана Перрона, ревнивая военщина отыскала забальзамированное тело Эвы в засекреченной комнате № 63 Совета профсоюзов. Её тело было покрыто флагом Аргентины, лицо великолепно сохранилось стараниями испанского профессора Ара, оно было спокойно, губы слегка подкрашены. Тело арестовали и в ящике из-под консервов забросили на вещевой склад под караул. Друзья и обожатели Эвиты мумию вскоре выкрали и долго её прятали — то в Италии, то в Испании. Но Эва Перон, как и обещала, вернулась: когда Хуан Перон с триумфом возвращался в Аргентину из изгнания, кости его жены следовали за ним в обозе. «Вакханалией некрофилии» назвали журналисты эту возню с останками «духовной жрицы нации».

Вскорости покончил самоубийством брат Эвы ХУАН ДУАРТЕ. Его коленопреклонённое тело в одном нижнем белье и носках нашли в спальне фешенебельной квартиры. Пиджак, брюки и рубашка, тщательно выутюженные и аккуратно сложенные, лежали на ночном столике. В ногах Хуана на залитом кровью ковре лежал револьвер 38-го калибра. Посмертная записка была адресована президенту Аргентины генералу Хуану Перону: «…Я пришёл с Эвой, и я ухожу вместе с ней… Простите меня за мой почерк, простите меня за всё».

Сам же президент Аргентины ХУАН ПЕРОН, «бессмертный вдовец», пережил Эвиту на 21 год. В июне 1973 года он сильно простудился, выступая перед народом с балкона Casa Rosada, и его речь сочли последним прости: «Во мне звучит самая замечательная музыка из всех, которые я только знаю, это голос аргентинского народа». На следующий день президента посетил армейский капеллан и причастил его. Но ночь прошла, на удивление, спокойно, и утром Перон проснулся в здравии и хорошем настроении. «Я выпью чаю», — сказал он своей второй жене Изабель, «президенту в юбке», и за чаепитием довольно живо поговорил с ней о делах. В 10 часов она ушла на заседание кабинета министров. Народ в это время праздновал на улице День перониста. Неожиданно сверху послышался голос горничной: «Доктора, скорее доктора! Генералу плохо!» Доктор Таиана нашёл Перона разметавшимся по постели. «Я умираю», — только и успел сказать генерал врачу, прежде чем потерял сознание. Массаж сердца ничего не дал. Позвали лейб-знахаря Лопеса Рега. Тот обхватил холодеющие ноги президента и произнёс невнятные слова заклинания. Фараон не ответил. «У меня не получается… Я не могу… — бормотал Лопес. — Десятки лет получалось, а сейчас нет».