Шардик - Ричард Адамс

В сером свете утренней зари Кельдерек поднялся с земли новым человеком, рожденным из глубокого горя: без памяти, без цели и смысла жизни, неспособным отличить день от ночи и друга от врага. На гребне горы перед ним, полупрозрачная, как радуга, стояла боевым строем бекланская армия: мечи, щиты и топоры, знамена с соколом, длинные йельдашейские копья, цветастые дильгайские наряды. И Кельдерек блаженно улыбнулся, как несмышленый младенец, который по пробуждении видит возле своей кроватки повстанцев и мятежников, пришедших убить и его вослед за всеми прочими обитателями дома. Но пока он смотрел, видение потускнело, поблекло и исчезло, точно брошенная в огонь картина, и сверкающие доспехи превратились в блики первых солнечных лучей на камнях и кустах. Тогда Кельдерек побрел прочь в поисках солдат, на ходу срывая яркие цветы, привлекающие взор, жуя листья и траву, перевязывая длинный глубокий порез на предплечье полосой, оторванной от грязной истрепанной рубахи. Он шел по дороге в сторону Бекланской равнины, понятия не имея, где находится и куда направляется, и часто останавливаясь передохнуть: хотя боль и смертельная усталость теперь казались естественным состоянием, он все же понимал, что передышка принесет какое-никакое облегчение. Нагнавшие Кельдерека путники бросили ему черствую ковригу, с облегчением увидев, что оборванный бродяга не представляет для них опасности, и он вспомнил вкус хлеба, когда жадно вгрызся в нее зубами. Поскольку слабость, вызванная страшным потрясением, все не проходила, он вырезал посох, которым теперь стучал-постукивал по камням. Спал он мало и беспокойным, прерывистым сном, ибо в сонном забытьи ему постоянно виделись тревожные образы, ускользающие из памяти: буйный огонь и широкая река; плачущие дети, взятые в рабство: косматый зверь с когтистыми лапами, высотой с двухэтажный дом.

Сколько дней он шел и кто были люди, дававшие ему приют и помогавшие иным образом? Ходят разные слухи — о птицах, приносивших ему пищу, о летучих мышах, указывавших путь в ночной темноте, о хищных зверях, не трогавших его, когда он разделял с ними логово. Все это легенды, но едва ли они искажают тот факт, что Кельдерек, неспособный сам о себе позаботиться, остался в живых благодаря помощи, которую получал без всяких просьб со своей стороны. Чужая беда легко вызывает сочувствие, когда очевидно, что страдалец совершенно безобиден, и даже если он вооружен — кто испугается человека, который ковыляет себе с посохом, глазея по сторонам и улыбаясь солнцу? Одни по одежде принимали Кельдерека за солдата-дезертира; другие говорили: «Нет, должно быть, он слабоумный бродяга, укравший где-то солдатскую форму или в нужде своей раздевший мертвеца». Однако никто ни разу не обидел его и не прогнал прочь — несомненно, потому, что выглядел он совсем слабым, еле-еле душа в теле, и никому не хотелось своим безучастием приближать смерть горемычного доходяги. Двое или трое из тех, кто разрешил Кельдереку переночевать в своем сарае или надворной постройке (как, например, жена привратника в поместье Смарра Торруина, губернатора Предгорья), даже пытались уговорить его отдохнуть подольше, а потом, глядишь, и найти какую-нибудь работу, ибо война забрала много трудоспособных мужчин. Но он — даром что благодарно улыбался, а другой раз даже играл с детьми в пыли — явно почти ничего не понимал, и доброжелатели лишь качали головой, когда он наконец брал свой посох и отправлялся дальше своим путем. Двигался Кельдерек по-прежнему на восток, но за день теперь преодолевал всего лигу-полторы, поскольку часто подолгу сидел на солнце в пустынных местах и большую часть времени шел не по дорогам, а по безлюдной равнине вдоль предгорий, интуитивно чувствуя, что именно здесь он может случайно встретить полузабытого могучего зверя, которого вроде бы когда-то потерял и который имеет крайне важное отношение к его жизни, хотя какое именно, он не помнил. Человеческие голоса, порой долетавшие издали, нагоняли на него дикий страх, и он старался держаться подальше от деревень, хотя один раз пошел на поводу у подвыпившего пастуха, который привел его к себе домой, накормил, а потом то ли взял в качестве платы, то ли просто отобрал у него меч.

Вечером на пятый или шестой день странствия, медленно поднявшись на гребень невысокой гряды, Кельдерек увидел внизу крыши Кебина Водоносного — славного города-крепости, с фруктовыми рощами, примыкающими к нему с юго-запада, и длинным извилистым водохранилищем, расположенным к северу от него, между двумя зелеными отрогами. Подернутое чешуйчатой рябью от ветра, сверху оно походило на какое-то диковинное гибкое животное, запертое за дамбой с ее воротами и шлюзами. Место было оживленным: и в пределах городских стен, и за ними наблюдалось деловитое движение. Кельдерек сидел на склоне, задумчиво уставившись на скопление хижин и струи дыма, плывущие над лугами за городом, когда вдруг заметил среди деревьев группу солдат — человек восемь или девять, — идущую по направлению к нему.

Он живо вскочил на ноги и бросился навстречу, приветственно вскинув руку и крича:

— Стойте! Стойте!

Мужчины остановились, удивленные повелительным тоном оборванного бродяги, и обратили недоуменные взоры на своего тризата, старого вояку с глуповатым добродушным лицом, который производил впечатление человека, поднявшегося по службе до самой высокой должности, на какую мог рассчитывать по своим способностям, и теперь не мечтающего ни о чем, помимо спокойной, безбедной жизни.

— Что это значит, триз? — спросил один из солдат, когда Кельдерек остановился перед ними со сложенными на груди руками, обводя всех оценивающим взглядом.

Тризат сдвинул кожаный шлем на затылок и потер лоб ладонью.

— Не знаю, какая-то нищебродская уловка. Слышь, малый… — Он положил ладонь Кельдереку на плечо. — Тебе здесь искать нечего, так что проваливай подобру-поздорову, будь умницей.

Кельдерек дернул плечом, сбрасывая руку, и в упор посмотрел на тризата.

— Солдаты… — твердо произнес он. — Сообщение… Бекла… — Он умолк и нахмурился, когда мужчины подступили ближе, а потом снова заговорил: — Солдаты… сенандрил, владыка Шардик… Бекла, сообщение… — И снова остановился.

— Он нам голову морочит, да? — подал голос другой мужчина.

— Да непохоже что-то, — ответил тризат. — Сдается мне, парень со смыслом говорит. Сдается, он понимает, что мы не знаем его языка.

— А что за язык-то?

— Ортельгийский, — проворчал первый солдат, сплевывая в пыль. — Что-то насчет его жизни и какого-то послания.

— Тогда, может, и впрямь что-то важное, — сказал тризат. — Если он ортельгиец, может, у него какое-то сообщение для нас из Беклы. Ты можешь объяснить, кто ты такой? — обратился он к Кельдереку, который встретил его взгляд, но ничего не ответил.