Черная Книга Арды - Наталья Васильева

…Тано почти не разговаривал с ним; иногда заходил в комнату, останавливался в дверях и просто смотрел — не понять было, что думает. Молчали оба. Говорить Гортхауэру было уже не больно, рана не беспокоила вовсе — просто он не знал, что сказать. А стоило на мгновение отвести взгляд или смежить веки — Тано исчезал. Бесшумно, без шороха даже: был — и нет.

Только один раз Учитель заговорил с ним:

— …Если бы ты знал, как мне не хватает вас обоих…

— Обоих? — недоуменно поднял брови Гортхауэр.

— Тебя… И твоего брата.

— Что? — Гортхауэр задохнулся. — Что?! Что я тебе сделал, зачем ты так позоришь меня?

Изначальный поднял глаза.

— Но ведь он — твой брат, — проговорил тихо. — Так же, как тебя, я создавал его, так же, как и тебе, отдал ему часть души… а когда он оступился — не смог ему простить.

— Оступился!.. — фаэрни онемел от возмущения.

— Он ведь не хотел ничего этого… Мы встретились, он просил принять его, — Изначальный смотрел куда-то в сторону, и глаза его туманились осенней дымкой, — а я сказал — энгъе… Не мог по-другому. Три сотни лет… ты не знаешь, что такое Чертоги. Они все были со мной… три сотни лет Валинора. Вечность. Там нет защиты от памяти, а память творит видения. Я сошел бы с ума, если бы мог. Все были рядом. Живые. А я знал все — и не мог спасти, не мог предупредить… мысль может менять видения, не прошлое… И я не смог простить. Потом думал об этом, много думал… было поздно. Он прятался от меня. Боялся. Я мог бы привести его сюда…

— Ты что несешь?! — взорвался Гортхауэр. — Да я б его своими руками… й'ханг ма-пхут! - ему не хватало слов. — Ты что… ты забыл? Я их хоронил… кости обгоревшие… а ты!.. ты!..

— Соот, Ортхэннэр. Мне не нужно было говорить об этом.

— Не говорить… как ты мог… думать так! Ты… — Фаэрни отчаянно замотал головой, вцепившись пальцами в волосы, словно хотел вырвать их с корнем; лицо его перекосилось.

— Таирни, постарайся понять… — Изначальный бесшумно поднялся, подошел, положил руку на плечо фаэрни. Тот сбросил руку, вскинул глаза, — такого отчаяния, непереносимого непонимания, — словно высокий людный город в мгновение ока обратился в дымящиеся руины, — Мелькор не видел никогда.

Медленно, тяжело Изначальный поднялся и вышел прочь из тихого покоя…

…Напиток забытья теперь приносили целители; потом уже только поили красным густым вином, словно обычного человека, потерявшего много крови, и кисло-горьким соком кровяно-алых ягод, возвращающим силы.

Он был жаден до вестей — оказалось, едва не полную луну пролежал так в странном забытьи и теперь хотел знать обо всем, что случилось за эти дни. К нему приходили рассказывать — он так и не узнал никогда, что просил об этом Учитель. Потом, когда начал вставать, появляться у него стали молодые воины, те, что хотели учиться танцевать с клинками, — и сманили-таки его в мечный зал: не все можно объяснить на словах. К концу первого дня тело его налилось непривычным блаженным чувством усталости — силы еще не вернулись, но умение не ушло, и — что важнее всего — он был нужен здесь. Семь лет, проведенных вдали от Аст Ахэ, ничего не изменили — его знали, помнили…

Он не задумывался — откуда знают, как могут помнить. По рассказам? Почти никого из тех, кого он знал, в Твердыне уже не было…

А Тано все так же появлялся иногда на пороге Зала Клинков, в дверях библиотеки, в кузне, подолгу следил за фаэрни взглядом — молча и снова исчезал, так и не проронив ни слова: ни разу не успел Гортхауэр остановить его.

Он пытался разыскать Велля, расспросить, поговорить — но так и не нашел. Спросил Льалля — сын Твердыни, кажется, знал все и про всех. Тот объяснил: года два с лишним будет, как Учитель за какой-то надобностью отправил Велля к Волкам, да так парень там и остался. Просто все вышло, как оно в жизни бывает: девица ему приглянулась, а он — ей… теперь сын у них, Тавьо назвали — на отца, говорят, похож. Учитель об этом услышал — только кивнул, как будто именно такого и ждал. Надо думать, знал он, что делает, и Велля туда отправил не без умысла. Не все раны лечит Твердыня.

А потом — небесный Ворон не успел еще крыльев распахнуть в полную мощь — подхватил Гортхауэра водоворот, и каждый день стал — наполненной до краев чашей, и ученики сыскались — мальчишки еще совсем, из тех, кому законы Твердыни оружие носить не дозволяли. Смотрели на него, как на воинского бога — ну, да с этим не поделаешь ничего, потом сами все поймут. Двоих, впрочем, как оказалось, скорее надо было кузнецам в обучение отдать: им — танцующими-с-мечами не быть. А скажешь — обидятся: поначалу все в воины метят, несмышленыши, года два пройдет, пока не поймут, что тарно-ири — не меньше, чем воинское братство, а знак Ллах на черных одеждах и подороже стоить может, чем меч на поясе…

Он поначалу еще пытался разыскать Учителя, так толком и не поняв, о чем говорить с ним, что сказать: столкнись они лицом к лицу — промолчал бы, наверно. Только чувство смутной вины осталось. Что с ним было, фаэрни, сам удивляясь этому, помнил плохо: то ли зелье забытья голову затуманило, то ли — просто некогда было остановиться и вспомнить. Ранен был — да; глупо вышло, вспомнить стыдно. А дальше — как в тумане.

Потом и попытки поговорить с Тано фаэрни оставил; вспоминалось у кого-то подхваченное присловие — не последний день живем, будет еще время. Вот будет День Серебра — тогда и поговорим…

Он в этот день был со своими тарни в Зале Клинков; вскоре его отряду предстояло отправиться в дозор, и Идущий-в-Тени, черный золотоглазый волк, младший брат Седого Волка Драуглуина, уже ждал их у врат Твердыни.

— Айан'таэро, там пришли двое: ах-къаллэ в обличье летучей мыши и файа в обличье Седого Волка. Тано велел их пропустить.

Гортхауэр вскинулся стремительно — горло обожгло воспоминание боли:

— Что?..

— Это… чары, — с еле уловимой насмешкой Тхарана произнес чужое слово: л'ут.

— Они — где?

— В Высоком Зале. Мне показалось — нужно, чтобы ты знал.

— И он… — перехватило горло, фаэрни коротко вздохнул; продолжил: — он там один? С ними?

— Да. Он приказал — пропустить…

— Он приказал пропустить их? Он сам?! Да пустите же меня, что же вы!..

Фаэрни сорвался с места, бросился к дверям, а внутри где-то шевельнулось, разворачивая змеиные холодные кольца: не успеть. Уже не успеть. Опоздал.

ПЕСНЬ: Черный Замок

465 год I Эпохи, февраль

…Чем ближе была цель, тем тяжелее было идти, тем мрачнее становилось все вокруг. Среди жесткой высокой травы всюду здесь виднелись следы страшного пожара, что в год Дагор Браголлах прокатился огненным валом по плато Ард Гален: гигантские обгоревшие стволы росших здесь когда-то неведомых деревьев, оплавленные валуны… Сами близившиеся горы казались навеки вычерненными до синеватого блеска огненными языками. Это было страшно сознавать и сейчас — а какова же была огненная буря тогда? Даже эльфийские предания меркли перед действительностью.