Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго

Напиши подробно о наших дорогих детях, о моей дочурке, — она, вероятно, очень горевала. Скажи им, чтобы написали мне. Бедным мальчикам, наверно, плохо пришлось в тюрьме, она переполнена до отказа. Не применили ли к ним какие-либо новые строгости? Напиши об этом. Я знаю, что ты навещаешь их каждый день. Обедаешь ли ты по-прежнему с нашей милой компанией?

Я остановился в гостинице «Зеленые ворота», в комнате № 9. Мой сосед — славный, мужественный Версиньи, представитель народа и изгнанник. Он живет в четвертом номере. Наши двери рядом. Мы много бываем вместе. Я веду монашескую жизнь. У меня два соломенных стула, крохотная кровать. Камина в комнате нет. Я трачу в день три франка пять су, считая все мои расходы. Версиньи следует моему примеру.

Скажи Шарлю, что пора ему стать настоящим мужчиной. В эти дни, когда моя жизнь каждую минуту могла быть оборвана пулей, я думал о нем. В любое мгновенье он мог оказаться главой семьи, вашей опорой. Пусть поразмыслит над этим.

Будь бережлива. Старайся как можно дольше тянуть деньги, которые я тебе оставил. У меня здесь их будет достаточно, чтобы продержаться несколько месяцев.

Если курс ценных бумаг будет повышаться и впредь, может быть стоит продать мою ренту, а деньги поместить более надежно? Как ты думаешь? Я бы выслал тебе доверенность. Разузнай, как это делается. Надо будет найти верный путь и переправить мне деньги из Франции, тогда я мог бы снова поместить их где-нибудь.

А пока открой мой шкаф китайского лака (тот, который принадлежал твоему отцу), там ты увидишь поверх красной папки маленький бумажник. В нем лежат процентные бумаги. Возьми их и запри понадежней у себя или, если хочешь, оставь на месте, но помни о них, держи их наготове, чтобы в случае малейшей тревоги иметь их при себе. Напиши, что ты сама об этом думаешь.

Вчера я был у министра внутренних дел, г-на Ш. Рожье; двадцать лет тому назад он был у меня на улице Жан-Гужон. Войдя к нему, я, смеясь, сказал: «Я пришел с ответным визитом».

Встретил он меня очень радушно. Я заявил ему, что считаю своим долгом написать немедленно, по горячим следам, историю последних событий. Участник, свидетель и судья, я вправе считать себя также историком. Я заявил далее, что не могу остаться здесь на тех условиях, которые мне предлагают. Что пусть меня вышлют, если угодно. Что, кроме того, я опубликую мое историческое сочинение лишь в том случае, если это не ухудшит участи моих сыновей, находящихся сейчас во власти этого человека. Он и вправду может жестоко расправиться с ними. Каково твое мнение по этому поводу? Если мое выступление в печати может причинить им какую-либо неприятность, я буду молчать. И тогда я займусь здесь лишь окончанием моей книги «Miseres». [230] Как знать, не окажется ли это единственной возможностью довести ее до конца. Никогда не нужно обвинять или судить провидение. Ведь если подумать, это великое счастье, что наши сыновья были в тюрьме в дни третьего и четвертого декабря!

Г-н Рожье сказал мне, что если я опубликую свой труд сейчас, то мое пребывание здесь может поставить маленькую Бельгию в весьма затруднительное положение перед ее могучим и жестоким соседом. Я ответил ему: «Что ж, если я решусь печатать это, я уеду в Лондон». Мы расстались друзьями. Он предложил ссудить меня рубашками.

И правда, они мне нужны. У меня нет ни одежды, ни белья. Возьми пустой сундук и уложи в него мою одежду. Положи туда новые панталоны со штрипками, потом те, которые я уже носил, а также мои старые серые панталоны, затем сюртук, толстое пальто с накидными петлями, — капюшон от него лежит на резной скамье, — и новые мои башмаки. Кроме тех, что на мне, я три недели назад заказал еще пару Кюну, моему сапожнику на улице Валуа. Пошли к нему за ними, вели уплатить (18 фр.) и вложи их тоже в сундук. Запри его на замок; я дам тебе знать, каким образом ты мне все это перешлешь.

Может быть, тебе стоило бы приехать сюда дня на два, на три, чтобы нам договориться с тобой насчет множества важных вещей, о которых не напишешь. Если ты согласна, мы еще поговорим об этом в следующих письмах.

Я кончаю, время отправлять почту. Мне кажется, что я забыл написать тебе еще очень многое. Милый друг, я знаю, что в эти ужасные дни ты выказала много мужества и держалась с достоинством. Не изменяй себе и дальше. Ты заслужила у всех глубокое уважение…Сообщи мне о здоровье Виктора и Адели. Я знаю, что Шарль крепче стали.

Передай мой нежный поцелуй им всем и пожми за меня честные руки Огюста и Поля Мерис. Самый почтительный и теплый привет прелестной жене Поля.

Целую тебя тысячу раз. Не забудь о визите к супругам М.

Огюсту Вакери

Помните, дорогой Огюст, двадцать лет назад я говорил: «Мы поем так, как другие сражаются»? Ну вот, я и стал участником сражения и показал по мере сил, чего стоит поэт.

Эти буржуа узнают, наконец, что разум настолько отважен, насколько трусливо брюхо.

Благодарю за прекрасное письмо. Ваша душа так созвучна моей, что в этих страницах, написанных вами в тюрьме, я узнал свои собственные мысли о рукопашных схватках и сражениях. Но я только думал обо всем этом, а вы сказали, и лучше моего.

Жму вашу руку. До скорого свидания.

В.

Брюссель, 19 декабря 1851

Полю Мерису

Благодарю вас. Ваши ласковые, великодушные слова льются мне прямо в сердце. Я трижды прочел это теплое чудесное письмо. Какое противоречие! Человек такой души, как ваша, — в Консьержери, а этот скот — в Елисейском дворце!

Дорогой друг, надеюсь, что это не надолго. А если и затянется, мы лишь подольше посмеемся над этим. Какой позор! К счастью, левая доблестно защищала свое знамя. А негодяи громоздили преступление на преступление, добавляли к жестокости измену, к трусости — зверство. Если меня не расстреляли, то не по их вине и не по моей.

Я собираюсь работать. Но изданию книг здесь ставят препятствия. Моя жена расскажет вам о них. А я пока буду писать.

Если бы мы могли основать колонию в каком-нибудь уголке свободной земли! Изгнание перестало бы быть изгнанием. Я лелею эту мечту.

Передайте мой нижайший поклон г-же Поль Мерис. Глубоко преданный вам

Виктор Гюго.

19 декабря 1851, Брюссель

Госпоже Виктор Гюго

Брюссель, утро воскресенья, 28 декабря 1851

Дюма отправляется в Париж и берет на себя труд передать тебе это письмо. Надеюсь, милый друг, что все вы здоровы. Быть может, я сегодня застану на почте ваши письма, это будет огромной радостью в моем одиночестве. У меня ничего нового. Впрочем, вчера утром мне нанесли визит два жандарма. Меня на минутку арестовали, весьма вежливо, впрочем; на минутку завели к королевскому прокурору; на минутку затащили в полицию, — все для того, чтобы объясниться со мною по поводу моего фальшивого паспорта. Кончилось это чем-то вроде извинений с их стороны, взрывом смеха с моей, и — будьте здоровы. Оппозиционные газеты хотели раздуть дело. Я счел это бесполезным. В сущности правительство побаивается героя переворота, и не стоит сердиться за то, что оно немного придирается к изгнанникам. Я ему прощаю, но его образ действий остается тем не менее весьма бельгийским — весьма «варварийским», как выражается Вольтер.

Возможно, я смогу здесь кое о чем договориться с бельгийскими издателями, если они бросят заниматься перепечаткой. У меня большие замыслы. Я получил ряд предложений. Увидим, во что все это выльется.

Много работаю над известными тебе заметками. Как жаль, что их нельзя сейчас опубликовать. Но и это будет видно дальше.

Любите же меня все, Шарль, Виктор, Огюст, Поль Мерис — мои четыре сына, как я зову вас. Надеюсь, что все мои дорогие заключенные чувствуют себя хорошо. Скажи моей голубке Адели, чтобы она написала мне такое же милое письмецо, какое я получил от нее на днях. Дюма торопит меня, надо запечатывать конверт. Целую вас всех и мечтаю о том дне, когда я расцелую вас уже не на бумаге.

Госпоже Виктор Гюго

Брюссель, 31 декабри 1851

Милый друг, г-н Бурсон, который вручит тебе это письмо, — главный редактор бельгийского «Moniteur». Прими его полюбезнее. Это замечательный человек, редкого ума и благородства. Он разделяет все наши убеждения, а его очаровательная, остроумная жена напоминает тебя своей восторженностью и верой в будущее и в прогресс.

Посылаю тебе статью из местной «Messager des Chambres» по поводу происшествия, которое тебя встревожило. Она окончательно успокоит тебя. За исключением этой маленькой неприятности, я могу лишь похвалиться тем приемом, который мне здесь оказывают.