СКИФИЙСКАЯ ИСТОРИЯ - ЛЫЗЛОВ ИВАНОВИЧ

Проставленные на полях «Скифской истории» ссылки достаточно точно характеризуют использование автором печатных изданий (учитывая охарактеризованные выше заимствования из русских источников, сделанные без ссылок, к которым из иностранных сочинений были сделаны отдельные уточнения и дополнения). Важно подчеркнуть, что сама система ссылок, учитывающая источники используемого сочинения, свидетельствует о пристальном внимании А. И. Лызлова к вопросу о происхождении исторических сведений.

В самом тексте «Скифской истории» имеется немало примеров этого внимания, проявляющихся, как правило, в сложных случаях, когда, по мнению автора, ссылки было недостаточно. Например, говоря о значении победы Руси на Куликовом поле, Лызлов подчеркивает, что свидетельство международного признания этого значения принадлежало весьма авторитетному и знающему человеку - Сигизмунду Герберштейну, крупному имперскому дипломату, дважды побывавшему в Московском государстве,- и было изложено в его книге «О Московском государстве». На полях «Скифской истории» отмечено, что эти сведения были собраны на разных страницах польской хроники: «О сем Стрийковский, лист 749, лето 1516, лист 748» (л. 27-27об.).

Об авторе «Универсальных реляций» Лызлов отзывался лаконично: Ботеро - «итальянин, всего света описатель». Однако далее, приводя сведения Ботеро о взятии Казани Василием III, историк объясняет их происхождением источника: «…знать в то время писал Ботер книгу свою, егда была Казань под Московскою державою, ибо (русские.-А. Б.) многажды отступоваху и одолеваеми бываху» (л. 51 об.).

Нашествие монголо-татар на Польшу Лызлов датирует 1241 г., согласно книге «О начале и истории польского народа» М. Кромера, который приводил в свое «свидетельство» также сочинения Длугоша и Меховского («книга 8, лист 184»). Это мнение подтверждено также ссылкой на Стрыйковского. Но А. Гваньини в трактате «О Польше» писал, что нашествие произошло при короле Болеславе Пудике, а его воцарение относил, как выяснил Лызлов, к 1243 г.: «…и по сему свидетельству прибыло два лета приходу татарскому; обаче,- заключает автор „Скифской истории”,- не довлеет един он в свидетельство против трех вышеимянованных старых летописцов» (л. 18об.- 19). Таким образом, опровержение датировки Гваньини строится на значительно более ранних исторических сочинениях, а Хронику Стрыйковского Лызлов не учитывает, имея в виду то, что она писалась примерно в одно время с трактатами Гваньини. {435}

Оценка источника по его происхождению заметно проявляется и в предпочтениях, которые автор делает для русских сочинений относительно иностранных. Такие предпочтения имеют и логическое обоснование. Например, используя материалы Стрыйковского, Лызлов счел необходимым объяснить сообщение, будто хан Седахмет разорил Подолие, а затем, разгромленный крымским ханом, «бежал в Литву, яко к своим приятелям». Согласно «Скифской истории», поляки подозревали, что набег хана на Подолие был инспирирован Литвой. Если это так, то понятно, почему Седахмет бежал в Литву, где был схвачен властями, желавшими опровергнуть польские подозрения, и «уморен» в угоду более сильному соседу - Крымскому ханству. Впрочем, Лызлов отдавал себе отчет в том, что объяснение этой истории строится на предположениях, и предпочел опереться на сообщение СК, согласно которому Седахмет был побежден Эди-Гиреем (как союзник Литвы) во время своего похода на Россию (л. 34об.-35).

Проигрывал в сравнении с русским источником (ЛЗЗ) и рассказ Стрыйковского о сражениях на Угре. Он был наполнен сообщениями, будто хан Большой Орды был почти что слугой польского короля (а тот, в свою очередь, боялся русского войска), будто великий князь московский избавился от Ахмата только подкупом и т. д. Лызлов привел этот рассказ после изложения по ЛЗЗ, в качестве одной из менее вероятных версий, подчеркнув при этом, что «сия суть истинныя словеса вышеимянованнаго летописца» (л. 38-38об.). В дополнение к тексту, основанному на русских источниках, приведен в «Скифской истории» и рассказ Гваньини о казанском хане Ибраиме (л. 56об.-57). Цитируя трактат Гваньини, Лызлов имя хана Machmedi передает в транскрипции, соответствующей русским источникам, т. е.- Махмет-Аминь (л. 57; ХСЕ, ч. 8, с. 13), и т. д.

Весьма интересно доказательство ошибки Стрыйковского в датировке битвы у Синих Вод 1333-им г. «Имать быти 1361-го»,- пишет Лызлов, учитывая ошибку, сделанную польским хронистом в датировке другого мероприятия Олгерда,- «ибо Стрийковский пишет сего князя Олгерда имуща брань с великим князем московским Димитрием Ивановичем лета 1332, его же государствование началося по известным российским летописцем лет 1362-го» (л. 26). Очевидно, в русских летописях княжение Дмитрия Донского датировалось правильнее. Неясно лишь, почему Лызлов указал 1361 г., а не 1363 г. (учтя ошибку Стрыйковского ровно в 30 лет). Возможно, обоснованием послужило то обстоятельство, что о битве с татарами Стрыйковский рассказал прежде, чем о войне Олгерда с Дмитрием, и Лызлов сделал вывод, что битва произошла перед вокняжением Дмитрия.

Внимание к происхождению сведений вытекало из самой основы исторических взглядов А. И. Лызлова. Вся «Скифская история» должна была дать ответ на вопрос о происхождении сложившейся {436} к XVII в. ситуации ожесточенного противоборства славянского, христианского, оседлого мира с огромной Османской империей и агрессивными причерноморскими ордами. Слагаемыми проблемы были вопросы о генезисе многих народов, о развитии конкретных политических ситуаций, происхождении государственных образований.

Идея развития, по наблюдениям Е. В. Чистяковой, отчетливо прослеживается в работе Лызлова с топонимами. Автор не только привлекает сведения многих источников для точной локализации историко-географических пунктов (Мингрелии, Бенгалии, Калки, Козельска, различных Белградов, Дамаска, Каира и многих других), но внимательно следит за происхождением и изменением названий. «Где бы сия страна Арсатер обреталася, различно о том списатели домышляются,- указывает Лызлов.- Неции утверждают, яко то была страна колхийская, яже ныне завется Мингрелиа» (л. 6об.). Султан Баозит взял «град Килию, иже от древних греков Лифостротон назван мнят неции быти; такожде Монкаструм, иже и Белъград Волосский называется, стоящий на устиах Днестра реки» (л. 248об.) 81. В тексте таких примеров немало.

Глубокое исследование проблем этногенеза и генеалогии сопровождалось в «Скифской истории» интересом к происхождению имен политических деятелей. Говоря о Тамерлане, Лызлов указывает, что это и есть Темир-Аксак русских летописей, что «сего всесветнаго страшила летописцы называли Темир-Кутлуем, а татарове Темир-Кутлу, т. е. Счастливое Железо; латинския же списатели называли его лютым Темерланом, яко же и непрелстишася в том» (л. 29-29об.) 82. Изыскания о происхождении имен служат для атрибуции сведений. В названиях народов Лызлов видел и источник для их изучения. «Так, приведя путаные объяснения польских хронистов о происхождении половцев и готов, от которых якобы идут литва (ятвяги) и пруссы, он вполне реалистически пытается объяснить название половцев: живших в полях, занимавшихся ловлей зверя, „полеванием и „полоном“ - грабежом» (л. 14) 83.

Вслед за авторами иностранных источников «Скифской истории» А. И. Лызлов пришел к пониманию значения не только лингвистических, но и этнографических материалов. Среди его рассуждений нередки, например, такие: «Начало народа турецкаго вышеписанными и иными многими свидетельствы утверждается быти от скифийского, то есть татарского народа, еже показует единако наречие, единакий обычай, единакий порядок военный; аще в наречии и разнство имеют, то невеликое, яко московское от полскаго» (л. 185об.). Опыт зарубежных историков подсказал Лызлову {437} и значение археологических памятников, отмеченное в «Скифской истории» 84.

Наиболее важной формой использования иностранных источников в книге А. И. Лызлова был анализ их фактического содержания с целью создания собственного исторического повествования, максимально (по возможностям того времени) приближенного к объективной реальности. Тщательность, с которой А. И. Лызлов стремился собрать воедино все имеющие отношения к описываемым событиям факты, заслуживает высокой оценки. От взгляда русского историка не ускользали и противоречия, допущенные его маститыми предшественниками.

Читатель «Скифской истории» не раз встретит в ней замечания, подобные высказанному в полемике с М. Бельским: «Паче же и сам той историк противится сему (своему мнению.-А. Б.), приводящи на свидетельство инаго историка» (л. 193об.). Рациональный ум и источниковедческое чутье А. И. Лызлова позволяли ему демонстрировать на страницах «Скифской истории» целые клубки противоречивых мнений, оценок, сведений, выявленных в сочинениях 2, 3, 4, 5-ти и более авторов, а затем аргументированно разрешать эти противоречия, разматывая их клубки в стройное повествование.