Напряжение растет - Владимир Ильин

Он будто не замечает мокрой одежды, Артема, хмуро выискивающего у самого берега пропавший ботинок, и меня, с будто отбеленной рукой, на которую тревожно смотрит Федор, то и дело примеряя на мои пальцы все новые и новые кольца.

— Не работают, — в легкой панике шепчет он мне. — Слишком долго! Очень долго!

— Да все будет нормально. — Успокаиваю его я. — Только… Ты уж извини меня, ладно?

— А? Да нет! — Махнул он рукой. — Ты ведь знал, что я не пропаду, поэтому решил ее спасать, верно?

— Я… — Замялся, не зная, как объяснить это помутнение.

— А я говорю — верно! — Подытожил он и просто замотал раны на пальцах чистой тряпкой.

— Спасибо. — приобнял я его другой рукой.

Рядом устроился Артем — он уже нашел ботинок и теперь пытался разжечь костер.

— Может, Силой попробовать? — С сомнением произнес он, пытаясь скормить огню со спичек влажные ветви.

А сухого в округе ничего и не было — все вымокло, на берегу слой воды и в лесу тоже.

— Ты что, это ведь нарушение правил! — Прошипел на него Паша.

— Нет уже никаких правил, — хмыкнули ему в ответ. — Ты сколько людей знаешь, у которых есть браслеты, как у Федора?

— Ну, у тебя же что-то похожее было… — замялся он.

— У меня — на пять минут. — Жестко ответил Артем. — Максимум. И это — очень хороший результат, знаешь ли! А потом всех бы смыло: Федора! Максима!

— Свету… — подсказал Паша.

— Может быть, Свету. — Понурился скрипач, расстегивая футляр и оглядывая скрипку на предмет попавшей воды.

— Но ведь мы…

— Это — мы! А остальные?! У всех есть Федор и кровавые артефакты в нарушение всех законов?!

— Это личная вещь рода, переданная по наследству, — нахмурился брат. — Можно!

— Ну, да, — признал Артем. — Но без нее… Это уже не турнир, а мясорубка.

— Да наверняка нас всех контролировали! Вот, смотрите, вертолет летит, — указал Паша рукой на стрекот вертушки.

— Я бы за такой контроль… Ладно, давайте хоть одежду выжмем. И выиграем уже этот конкурс, — горько улыбнулся Артем.

Наскоро распрощавшись с излишней влагой, зашагали по отмеченным с воздуха приметам. Несмотря на близость цели, усталость не позволяла бежать — даже не физическая, а просто такая, что хочется сесть и поспать пару дней.

Ноги хлюпали по раскисшей земле, неохотно отдававшей ботинок обратно. Над головами вновь возникли тучи — это отогнанная в сторону гроза решила посмотреть на окружающий нас кавардак.

Мимо еще раз пролетела вертушка, зависнув чуть поодаль в вышине.

— Герб Еремеевых, — поднял ввысь голову Артем. — Видимо, Нику ищут.

— Она, наверное, выше по течению должна быть. — Паша тоже поднял к вертолету голову и указал верное направление. — Она там! Там смотрите!

Вертолет будто понял и нырнул в ту сторону.

Этот лес вовсе не походил на турнирный. Не было в нем ни чащобы, ни лабиринтов — обычный, средний лесочек с полянками и просматривающимися под ногами тропами. Да и просторнее тут было меж деревьев, никаких веток, грозящих уцепиться за одежду. А потом мы вышли к забору с запрещающей табличкой — только она была на той стороне, а не с нашей.

— Здорово, — хмыкнул Артем. — Ничего себе нас волной выкинуло.

— А это — почему? — Перелез я забор и с любопытством изучал грозный знак с черепами и черными молниями.

Впервые был в запрещенном месте, куда вообще нельзя заходить, только после выхода из которого узнал, что там так много интересного. Как-то даже… Несправедливо.

— Кто знает этих Борецких. — Качнул плечом Артем. — Жили себе жили сотни лет, а потом раз — и не стало. Может, там, откуда мы пришли, есть ответ.

— Очень интересно!

— Так, стоять! — Задержал меня Артем. — У нас план. Турнир — потом все остальное.

— Ладно, — с разочарованием отвернулся я от тайны.

Скоро тропа вновь вывела нас к берегу, а там знакомая чащоба, выращенная будто бы специально, да просеки.

— Почти на месте! — Ликовал Пашка.

На этот раз решили прямую дорогу не игнорировать. Хотя с воздуха все расстояния кажутся малыми, да и шли мы около двадцати минут, не меньше, но все же сейчас казалось, что вот-вот — и победа.

По просеке уже практически бежали, шла она все еще вдоль берега — через ветви проглядывала помутневшая от наводнения река. Под ботинками по-прежнему хлюпала вода, но на это уже никто не обращал внимания — ни Паша, ни Артем, ни Федор у меня на плечах. Вокруг царила тишина; птицы — и те наверняка улетели, оттого кроме ветра в кронах деревьях ничего не слышно. Мы у финиша, и явно — одни. Это будоражило кровь и давало силы.

Тем удивительнее было выскочить на очередном повороте на десяток упакованных в стандартное воинское обмундирование мужчин в шлемофонах. На гербе у сердца — любопытствующая ласка, поднявшаяся над зубцом кремлевской стены. Еремеевы.

— Я же говорил, ее вам надо там искать, — выдохнул Паша, указывая на реку. — Нику вместе с нами смыло, но нас явно быстрее несло.

— Паша, Зубов? — Спросил центральный, самый габаритный из безликих за защитными масками.

— Да, верно, — посмотрел он на говорившего.

На голову тут же словно молот опустился. Мир на несколько секунд погас.

Ощутил я себя лежащим на земле, лицом в пожелтевшей мокрой траве. Руки не шевелились, ноги не ощущались. В голове страшно гудело, попытка повернуться тут же отозвалась резкой болью и коротким обмороком. Мир плыл перед глазами, не желая становиться из размытых пятен четче. До слуха доходили обрывочные фразы, казавшиеся нереальными и неправильными…

— …в вертолет…. Остальных в реку…

Мир, наконец-то, обрел четкость — то, что было черным вытянутым пятном, оказалось ногой Федора. Мимо проволочили тело Светланы.

— Куда! Двумя руками держи… Не должно быть следов… Они утонули…

Глава 29

Черное небо над головой качалось под сплетением веток. Голова запрокинулась, в затылке отдавало резкой болью с каждым шагом человека, что нес меня на руках. Нес небрежно, ударяя ноги о кусты и деревья, царапая откинутые вниз руки ветвями. А я ничего не мог поделать. Чувствительность вернулась, но там, где положено быть Силе — равнодушие. Будто созерцание глубокого сна, над которым нет власти.

Отряд из четырех человек двигался к воде, легко удерживая свой груз. Дорога петляла в лабиринте, на поворотах позволяя мне посмотреть на Артема с перекошенными очками на лице; на Федора, руки которого прижали к футляру скрипки, чтобы та не упала…

Где-то внутри рождается тревога и злость, свежей каплей падая в мутное болото безразличия.