Все предельно - Стивен Кинг

Они подъезжали к перекрестку. Над ним мигал желтый светофор, и она подумала: «Справа — стоянка подержанных автомобилей и щит-указатель „Муниципальный театр Санибеля“».

Потом мелькнула новая мысль: «Нет, как и крестов, их не будет. Это сильное чувство, но оно ложное».

Вот и перекресток. Справа — стоянка для подержанных автомобилей, «Палмдейл моторс». Кэрол аж подпрыгнула, ее охватила тревога. Но она приказала себе: не глупи. Во Флориде полным полно стоянок подержанных автомобилей, и, если на каждом перекрестке ожидать, что увидишь, рано или поздно закон вероятностей превратит тебя в пророка. Медиумы пользовались этим приемом сотни лет.

«А кроме того, никаких сведений ни о театре, ни о том, какая дорога к нему ведет».

Но без щита все-таки не обошлось. Мария, мать Иисуса, призрак ее детских лет, сложила руки точно так же, как на медальоне, который подарила Кэрол бабушка на десятый день рождения. Бабушка положила медальон на ладошку и, накручивая цепочку на пальцы, сказала: «Носи его всегда, пока не вырастешь, потому что грядут трудные времена». И она носила, куда деваться-то. В начальной школе Нашей госпожи ангелов и в промежуточной, и в средней Сент-Винсента де Пола. Носила медальон, пока груди не выросли вокруг него, как обычные мышцы, а потом где-то, возможно, во время поездки с классом на Хамптон-Бич, потеряла. Возвращаясь домой, в автобусе, она впервые целовалась «с языком». Мальчика звали Брюс Суси, и она до сих пор помнила вкус сахарной ваты, которую он чуть раньше съел.

Мария на медальоне и Мария на этом рекламном щите смотрели на нее совершенно одинаково, вызывая чувство вины за непристойные мысли, даже когда она думала всего лишь о сэндвиче с ореховым маслом. Под изображением Марии тянулась надпись:

«МАТЬ МИЛОСЕРДИЯ ПОМОГАЕТ БЕЗДОМНЫМ ФЛОРИДЫ… НЕ ПОМОЖЕТЕ ЛИ И ВЫ?»

«Деве я молюсь и вам…»

На этот раз не один голос; много голосов, девичьи голоса, голоса поющих призраков. Такое случается по мере того, как стареешь.

— Что с тобой? — этот голос она знала так же хорошо, как взгляд, сопровождаемый приподнятой изогнутой бровью и опущенным уголком рта. Тон: я только прикидываюсь, что злюсь. Сие означало, что в действительности он злился, пусть и не сильно.

— Ничего? — она лучезарно, как могла, улыбнулась.

— По-моему, ты не в своей тарелке. Может, не стоило тебе спать в самолете.

— Ты, наверное прав, — ответила она, и не только для того, чтобы согласиться с мужем исключительно на словах. В конце концов, много ли женщин получают возможность провести второй медовый месяц на острове Каптива в честь серебряной свадьбы? Лететь туда и обратно на зафрахтованном «лирджете»? Провести десять дней в местах, где деньги теряют ценность (по крайней мере, до того момента, как «МастерКард» в конце месяца пришлет баланс кредитной карточки), где, если тебе потребовался массаж, светловолосый швед- здоровяк придет в твой шестикомнатный пляжный домик и сделает все в лучшем виде?

В первый раз все обстояло иначе. Билл, с которым она впервые встретилась на городском танцевальном вечере учеников средних школ, а потом три года спустя, в колледже (еще одно обыкновенное чудо), начинал семейную жизнь, работая дворником-уборщиком, потому что в компьютерной индустрии вакансий не было. Шел 1973 год, компьютерам ничего не светило, и они жили в обшарпанном доме в Ревире, не на побережье, но близко, и каждый вечер какие-то люди поднимались по лестнице, чтобы купить наркотики у двух напоминающих скелеты личностей, которые занимали квартиру этажом выше и постоянно слушали «кислотную» музыку шестидесятых. Кэрол, бывало, лежала без сна, ожидая, что в любой момент сверху послышатся крики, и думала: «Мы никогда отсюда не выберемся, состаримся и умрем под вопли „Крим“ и „Блу Чиэр“.

Билл, вымотавшийся на работе, спал на боку, музыка ему не мешала, иногда положив руку ей на бедро, а частенько она сама клала ее туда, особенно если жильцы сверху ругались и спорили со своими покупателями. Кроме Билла, у нее никого не было. Родители практически отвернулись от нее, когда она вышла за него замуж. Он был католиком, но не из тех католиков, какие годились ей в мужья. Бабушка даже спросила, почему она хочет выйти замуж за этого парня, если всем понятно, что он — нищий. И как она вообще могла купиться на его глупую болтовню, почему хочет разбить сердце отцу. И что она могла тогда ответить?

От той квартирки в Ревире до зафрахтованного самолета, летящего на высоте сорока одной тысячи миль лежала дистанция огромного размера. Как и до этого взятого напрокат автомобиля, „Краун Виктории“, хорошие парни в гангстерских фильмах неизменно называли его „Краун Вик“, на котором они направлялись на десятидневный отдых, стоимость которого исчислялась цифрой с… ей не хотелось даже думать о количестве нулей.

— Флойд…? О, дерьмо».

— Кэрол? Что теперь?

— Ничего.

Впереди появилось маленькое розовое бунгало. Около крыльца росли пальмы. Их кроны, на фоне синего небо, почему-то напомнили ей о японских «Зеро», летящих низко над землей, на бреющем полете, стреляющих из подвешенных под крыльями пулеметов. Такая ассоциация свидетельствовала лишь о том, что в молодости она смотрела по телевизору не те фильмы… а когда они будут проезжать мимо бунгало, на крыльцо выйдет темнокожая женщина. Она будет вытирать руки розовым полотенцем и бесстрастно наблюдать, как они проедут мимо, богачи в просторном салоне «Краун Виктории», направляющиеся на отдых на остров Каптива, и она, конечно же, не могла знать, что однажды Кэрол Шелтон лежа без сна в квартире, аренда которой стоила девяносто долларов в месяц, слушая музыку и крики, доносящиеся сверху, чувствовала что-то живое внутри себя, и это что-то заставляло думать ее о горящей сигарете, закатившейся за штору на вечеринке, маленькой и невидимой, но тлеющей в опасной близости от материи.

— Сладенькая?

— Я же сказала, ничего, — они проехали дом. Женщина на крыльцо не вышла. Зато там, в кресле-качалке сидел старик, белый — не черный, наблюдал, как они проезжают мимо. На переносице сидели очки без оправы, на коленях лежало розовое полотенце, в тон стенам. — Я в порядке. Просто не терпится добраться до места и наконец-то переодеться в шорты.

Его рука коснулась ее бедра, там, где он часто прикасался к ней в первые дни, и поползла выше. Она подумала о том, чтобы остановить его (римские кисти и русские пальцы, как они, бывало говорили), но не стала.

— Может, мы возьмем паузу. Знаешь, после того, как платье снимется, а шорты еще не наденутся.

— Я думаю, это прекрасная идея, — и она накрыла его руку своей, крепче прижала к бедру. Впереди показался щит-указатель. Она знала, что. Подъехав ближе, они прочтут на нем: