Камень Грёз - Кэролайн Дж. Черри

А затем в зале Ризи обнял своих младших родственников и сел за эль и мясо, он и его братья, осунувшиеся и изможденные после дороги; а тем временем на улице опустилась тьма, и с берега реки снова донесся вой.

– Вам непросто было приехать сюда, – сказал Донал. Все собрались у очага – Барк, Мурна, Мев и Келли, и Леннон, молчаливый и без арфы, Шихан, чье морщинистое лицо было картой прожитых лет и нынешних тревог.

– Да, не просто, – ответил Ризи. – Но людям Ан Бега придется справлять похороны у переправы.

– Хорошо, – ответил Барк. Глаза его горели, большие руки были сжаты в кулаки.

– Было и другое, – продолжил Ризи, не поднимая глаз. Всем стало ясно, что он имел в виду кольцо туч, тьму, через которую они пробирались. – Мы тоже оставили непохороненными своих людей. Да помогут им боги. – И углы рта его опустились. Он поднял чашу. И дрожь охватила Донала, все его раны заныли – он ощутил родство со всеми теми, кто сгинул в ночи, в местах опасных и древних.

– А что произошло здесь? – спросил Ризи.

– Плоды доверчивости, – ответил Донал. Он чувствовал, как напряглись и заныли все его мышцы на сломанных костях. – Как вам удалось пробраться?

И глаза Оуэна и Маддока потемнели, у гордых воинов, не привыкших к страху; но больше всего глаза Ризи.

– То твари в зарослях, то стрелы из тьмы; двух лошадей сожрали до костей, а всадников мы так и не нашли. Мы не могли тратить время на поиски. – Ризи вздрогнул и облокотился на свои колени, сжав чашу с элем: гнев вспыхнул на его лице. – Туман. Густой туман. Противоестественно густой. Мы думали, здесь будет лучше. Многие из моих людей повернули домой: Гвернак со своим отрядом – я послал их защищать отца. Мы видели солнечный свет и надеялись миновать Кербернский брод. Лучше стрелы Ан Бега, чем лесная дорога в ночи: но что-то присоединилось к нам – не знаю, доброе ли, худое, но оно честно проводило нас. Там было всякое. Я видел пуку.

– Ты пошел за ним? – спросил Донал.

– О друг, это он пошел за мной. Это по пути еще туда. Но это было меньше – шуршало в листьях, – слишком любит деревья, чтоб покидать их. Мы все боялись, но он не отставал. Мы видели, как он скакал по зарослям с невероятной скоростью все время перед нами до самого брода, а там этот проклятый певец… – Ризи умолк. За окнами шумел ветер и доносился все тот же вой. – Мы слышали его по ночам, две ночи подряд, пока были в пути.

– Пусть воет, сколько хочет, – сказала Мурна. – Внутрь этой твари не войти.

– Это Ши, – чуть слышно сказала Мев. Она сидела рядом с братом у очага. – Ей нужен наш отец.

– Молчи, – оборвала ее Мурна, – молчи, Мев, не говори об этом.

И наступила тишина. Было слишком много серьезных вещей, о которых не стоило говорить вслух. Донал пересел к детям, придвинувшись к ним и обняв обоих.

– Постели для вас готовы, – сказал Барк Ризи и остальным. – Я уже распорядился.

Ризи оглядел зал, где в углах громоздились матрасы, а кресла были полны подушек, и это сказало яснее слов ему о том, как сами они отдыхали.

– Я помоюсь, – промолвил он. – И буду на страже здесь.

Барк кивнул, не сводя с него глаз.

– Трудно думать о новой дороге, Ризи, но твоих людей ждут не дождутся на севере: Романа подпирают на границе. Видят боги, я должен был быть там, но…

– Мы поспим, Оуэн и я, – промолвил Маддок таким же тихим голосом, как у Ризи. – А потом поведем наших людей на север. Для этого мы и пришли. Или на запад. Или куда прикажешь.

Глаза у Барка увлажнились, и он, сжав губы, посмотрел на них.

– Да вознаградят тебя боги, Маддок.

– Боги посылают нам врагов, – мрачно ответил Оуэн. – Нашим людям они нужны – те, с которыми можно сражаться стрелами. Мы сберегли их для Брадхита, Дава и с радостью поделимся с Ан Бегом.

– Мы – сыновья Дру, – заметил Ризи. – И между нами и северянами всегда была кровная вражда. Во многом.

Барк поднялся и проводил их вниз. Донал остался на страже, но сердце его было неспокойно. Он прижимал к себе Мев и Келли – таких хрупких, глядевших на все огромными глазами. Донал чувствовал, как они дрожат. Они то смотрели в пустоту, то устремляли взоры на огонь, то засыпали, то принимали пищу, которую им предлагала Мурна. «Им грозит опасность», – думал Донал, предчувствуя войну, которая ведется не копьями, но другим оружием, и продолжая крепко прижимать их к себе.

«Будь им защитником», – сказал Киран. Донал вспоминал о своей матери, занимавшейся внизу со своими соседями тем и этим, пекшей хлеб и укрывавшей беженцев и даже совавшейся на кухню Кер Велла благодаря своим связям, – ничто не останавливало ее. У нее на все был готов ответ; и эти сироты – дети господина и госпожи, столь поглощенные горем, – как бы ему хотелось отвести их к ней, но он не мог. Их было ничем не утешить. «Ступайте спать», – сказала им Мурна, и очень строго; но Мев осталась сидеть, как сидела три ночи подряд, и Келли, сложив руки, поднял подбородок, глядя взглядом Кирана, с которым знакомы были лишь немногие, – он так смотрел, когда все обстояло очень плохо; и Мев смотрела хоть и спокойнее, но тоже непреклонно, так военачальник смотрит вдаль на поле битвы. И так им постелили тюфяки, и они ложились, когда хотели и где хотели; лишь временами они обращали тревожные взгляды к лестнице, когда оттуда раздавались звуки, нечасто задавая вопросы вслух, а то они совсем по-детски опускали голову, как сейчас, склонившись к Доналу. В мыслях своих он винил Бранвин, что она бросила детей; но душой он чувствовал, как и Киран, что они были чужими для своей матери, и с каждым днем пропасть между ними становились все больше. Он склонил голову, удрученный этим пониманием, и поцеловал Мев в лоб, словно она была его сестрой. Она не шелохнулась, недвижим был и Келли. Раскаленные камни очага жгли Доналу спину, но он не шевелился.

Ризи тихо вернулся в зал и устроился здесь на ночь – он заснул быстро и крепко, как человек, давно лишенный отдыха. И остальные как-то устроились, Мурна дремала в своем кресле, облокотившись на подушки.

А с улицы все так же доносился непрерывный вой.

«Уходи, – с отчаянной страстью умолял Донал. – Бан Ши, исчезни, он не может умереть, наш господин. Смирись и уйди».

Мев вскинула голову, внезапно ощутив невыносимое одиночество; Келли заерзал.

– Ничего, – сказал Донал, – это все