Под Южным крестом - Луи Буссенар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Туземцы съели холодных варранов, испеченных в золе, проглотили несколько кусочков эвкалиптовой смолы и объявили, похлопывая себя по животу, что они готовы идти.
Тем временем лодка обогнула мыс и взяла вправо. Фрикэ и его спутники пошли в том же направлении, не обращая внимания на препятствия, встречавшиеся на пути. Так шли они несколько часов под палящими лучами солнца, которое накалило базальтовую почву так, что горячо было ногам. Фрикэ начинал выбиваться из сил, а берег был все также высок и крут и нигде не было видно местечка, удобного для высадки.
Люди, плывшие в лодке, тоже устали от бесконечного плавания и насилу гребли. Через час должна была наступить ночь, которая в южных странах спускается на землю быстро, налетает, так сказать, вдруг.
Фрикэ не знал, какому богу молиться, когда лодка наконец остановилась. Послышался голос Андрэ:
— Фрикэ, нет ли у тебя веревки длиною метров двадцать пять-тридцать!
— Нет, господин Андрэ. Зачем вам веревка?
— Ты спустил бы ее нам. Я привязал бы к ней канат, он есть у меня в лодке. Ты с помощью веревки поднял бы канат наверх и прикрепил где-нибудь к утесу. По нему мы поднялись бы к тебе. Скоро ночь, а мы, пожалуй, долго еще не найдем удобного места для высадки.
— Лиана не годится?
— Годится.
— Хорошо. Мой товарищ сходит и принесет ее. Но неужели вам не жалко бросить лодку?
— Мы ее не бросим, — ответил Пьер де Галь. — К лицу ли французскому матросу бросить свой корабль! С чего ты решил? Вот еще! .. Лодка поднимется вместе с нами.
— На канате?
— На канате.
— Значит, она такая легкая?
— Да, она легка, точно сшита из бархата. Вот увидишь, она взлетит наверх, как перышко.
— Не может быть.
— Давай скорей лиану, полно болтать.
— Ладно, иду.
Фрикэ объяснил Жану, что нужно сделать, и белый дикарь, взяв каменный топор, гордо подошел к огромному камедному дереву пятидесяти метров высоты и соответствующей толщины.
С вершины гигантского дерева свешивался чуть не до земли огромный пучок цепких лиан. Чтобы обрубить их у корня, нужно было взобраться на самую макушку детства. Фрикэ с беспокойством ждал, сумеет ли его дикий приятель успешно справиться с этим трудным делом.
Жан Кербегель, сделавшись Кайпуном, приобрел такую ловкость и силу, что с ним могли сравниться в этом лишь очень немногие из природных дикарей. За это он и был выбран в помощники вождя.
Двумя сильными ударами он вырубил в стволе дерева углубление, которое послужило ему первой ступенькой; встав на нее одной ногой, он вырубил немного повыше другое углубление, поставил на него вторую ногу и, продолжая так действовать, быстро поднялся до самой вершины. Фрикэ, стоя около дерева, с интересом следил за действиями Жана и поспешно отскочил в сторону, лишь только тот издал резкий крик.
С вершины дерева, свистя, летела огромная лиана, срезанная Жаном, который с быстротой акробата спускался следом, торжествуя, что оказал услугу своему спасителю.
Не теряя времени, Фрикэ взял лиану, опустил ее в лодку, втащил наверх канат, привязал его к дереву и стал с нетерпением ждать, когда поднимутся друзья.
Первым взобрался Князек. Он сделал это с такой ловкостью, что привел в восторг Жана и дикарей. Честный негр не мог вымолвить ни слова. Он кинулся обнимать Фрикэ и едва не задушил его в объятиях. Рыдания подступали ему к горлу, по щекам, сверкая, катились крупные горячие слезы.
Настала очередь доктора, который поднялся спокойно, не спеша. Его длинное тощее тело с огромными руками и ногами напоминало паука, висящего на паутине.
Дикари глядели на появление белых с нескрываемым изумлением, а когда увидели Ламперриера, то даже не дали Фрикэ обнять старого друга. Охваченные благоговейным ужасом, они бросились к ногам доктора, окружили его, точно святую реликвию, и забросали словами, среди которых особенно часто повторялось слово «Нирро-Ба». Фрикэ смутно понимал значение этой сцены и кусал себе губы, чтобы не расхохотаться.
— Это ты, Нирро-Ба, мой брат!
— Ты пришел из Виами, о Нирро-Ба! Ты опять будешь охотиться с нами на казуаров!
— Это ты, Нирро-Ба, наш умерший брат!
— Это ты, Нирро-Ба, воскресший под видом белого человека!
Одна женщина с надетым за плечами мешком, от которого несло ужасным зловонием, протолкалась к доктору сквозь толпу, которая охотно расступилась и пропустила ее вперед.
Женщина тревожно окинула доктора взглядом с головы до ног и, по-видимому, осталась довольна осмотром, потому что подняла руки к небу и воскликнула:
— Это ты, Нирро-Ба, мой супруг!
Вслед за этим трое или четверо маленьких Нирро-Ба, совершенно грязных и в высшей степени вонючих, бросились к изумленному доктору, крича пронзительными голосами:
— Это ты, Нирро-Ба, наш отец!
Бедного доктора заласкали, зацеловали. Он был в отчаянии и беспомощно вертел головой.
— Черт знает что такое! Фрикэ, скажи мне, Христа ради, толком: что они, с ума, что ли, сошли? Что им от меня нужно? Это мне очень напоминает сцену с Барбантоном, когда его провозглашали табу.
— Не совсем так, дорогой доктор. Барбантона объявили святым, а вы просто-напросто очутились в недрах своего семейства.
— Как?
— Конечно. Эта почтенная дама, таскающая за плечами вонючий мешок с сушеным человеческим мясом…
— Эта женщина? ..
— Ваша супруга, дорогой доктор. Она носит в мешке бренную оболочку, которая была на вас надета, когда вы жили на земле под именем Нирро-Ба. А эти черные стрекозы, приветствующие вас таким приятным визгом, ни более, ни менее как ваши собственные детки, ваши потомки, продолжатели вашего рода.
— Отстань со своими глупостями! Ну, какой я отец семейства? Я старый, неисправимый холостяк. Не хочу никакого брака, иначе я немедленно уезжаю отсюда.
— Конечно, господин доктор, — послышался добродушно-веселый голос подошедшего Пьера де Галя, — супруга ваша довольно неказиста, но это ничего: стерпится — слюбится. А некрасива она, что и говорить. Всяких я видал уродов на своем веку, а такого ни разу. Черт меня побери, если вру.
Говоря так, старый боцман крепко и дружески обнялся со своим милым матросом.
— Ну, сынок, живее за дело, — прибавил он. — Внизу остался еще господин Андрэ. Давай поможем ему.
— Сейчас, матрос, сейчас.
Пока достойный марселец, смущенный неожиданной встречей, отбивался от непрошеных ласк своего неожиданно отыскавшегося семейства, Фрикэ, Пьер и Князек вернулись на край утеса.
Андрэ, закинув за спину карабин, сначала привязал к канату лодку, потом схватился за него и повернул какой-то медный круг, блестевший на черном борту лодки.
Послышался резкий свист. Лодка начала быстро уменьшаться, сплющилась и погрузилась в воду.