К началу. История Российской Империи - Михаил Яковлевич Геллер

Таннер побывал во всех уголках города, разговаривал с москвичами, пробовал их еду и напитки. Он заметил, что на всех концах улиц и перекрестках стоят квасники. Кроме меда и пива, делится наблюдениями богемец, русские делают яблочный квас, который весьма любят. «Да и я его вечно не забуду, - добавляет он, - напившись только однажды этого квасу, промучился я 12 суток в лихорадке». В. Берх, биограф Федора, подробно излагающий сочинение Таннера, упрекает его в излишнем натурализме: «Он судил о россиянах по тем людям, коих встречал на Вшивой бирже (гигантской парикмахерской под открытым небом); в бане и Толкучем ряду»107. Видимо, скромность историка не позволила ему вспомнить о том, что Таннер посетил также Красный кабак, находившийся за городом, куда собирались гуляки, чтобы «пировать с Бахусом и Венерой».

Смерть царя Федора 27 апреля 1682 г. никого не удивила - кончины болезненного государя ждали давно, но повергла в смятение. Отсутствие закона о престолонаследии породило ситуацию, напоминавшую тревожные дни после смерти Ивана Грозного. Снова необходимо было делать выбор между двумя сыновьями: 16-летним болезненным, поврежденным в уме, как осторожно выражались современники, Иваном и здоровым, но всего лишь 10-летним Петром.

В день смерти Федора патриарх Иоаким собрал светских и духовных сановников и предложил немедленно выбрать царя. Большинство было за Петра, но часть присутствовавших настаивала на правах старшего сына, Ивана. Патриарх предложил обратиться к народу. На площади перед Кремлем были собраны «все чины Московского государства», т.е. представители всех сословий. Они были вызваны в Москву в декабре 1681 г. на собор, который должен был рассмотреть в очередной раз порядок взимания налогов. Собор не состоялся, но выборные находились еще в Москве. Замечательный знаток XVII в. Сергей Платонов считает, что на площади были собраны «случайные люди». Называет процедуру избрания (народ кричал, что хочет Петра) «поспешной и сомнительной в моральном смысле»108.

Вполне возможно, что избрание «царем и самодержцем всея Великие и Малые и Белые России» Петра Алексеевича не вызвало бы серьезного сопротивления, если бы на политической сцене не появился неизвестный ранее на Руси фактор: женщины. После смерти царя Алексея осталось шесть дочерей: молодых, сильных, мучительно тяготившихся своей жизнью в тереме. Старшей из царевен - Евдокии - было 32 года, младшей - Феодосии - 19 лет. Самой сильной, властолюбивой, энергичной Софье было около 25 лет. Царевны, Милославские по матери, ненавидели вторую жену Алексея Наталью Нарышкину, которая стала их мачехой. Автор «Домашнего быта русских цариц» пишет: «Для Милославских царица Наталья Кирилловна была уже тем ненавистна, что она была им мачехой». В год смерти Федора ей было 25 лет.

Терем, поддержанный двумя дочерьми царя Михаила, начинает борьбу за избрание царем Ивана. Возглавляет интригу Софья. Инструментом борьбы за власть становятся стрельцы.

Пехотинцы, вооруженные пищалью, несовершенным ружьем, стреляющим на небольшое расстояние, - стрельцы появляются в московских войсках в середине XVI в. Малая дальность стрельбы делала стрельцов малопригодными в полевых сражениях, и они употреблялись прежде всего для защиты города, неся часто и полицейские функции. Жак Маржерет писал о 10 тыс. стрельцов во время смуты. В конце XVI в. их насчитывалось не менее 40 тыс. Они составляли гарнизоны в Астрахани, Казани, Архангельске, Нижнем. Более половины (22 тыс.) стояли в Москве, защищая столицу и особу царя. Служба в стрелецком войске была пожизненной, наследственной и давала значительные привилегии: стрельцы могли беспошлинно заниматься торговлей, огородничеством, ремеслами, иметь собственные дома. В Москве они жили в особом квартале - Стрелецкой слободе, где больше никому не разрешалось жить, кроме торговцев пивом, хлебом и овсом.

Юрий Крижанич, подчеркивая нужду в законе о престолонаследии, говорил об опасности появления в качестве «делателей королей» янычар или преторианцев. События после смерти царя Федора подтвердили точность его наблюдения. Свидетельства современников единодушны: Софья дала сигнал к перевороту. Нарушая все обычаи, она шла за гробом Федора в собор, обращая всеобщее внимание громкими воплями скорби. По выходе из собора она обратилась к народу, объявив, что «брата нашего, царя Феодора отравили враги», брата Ивана не выбрали на царство, остались мы сиротами, «отпустите нас живыми в чужие земли, к королям христианским»109. Иван Грозный мог бы быть доволен своей очень дальней родственницей.

По рассказу современника, слова Софьи произвели очень сильное впечатление на московский люд. Стрельцов, которые имели свои счеты с полковниками, заставлявшими их работать на себя, эти слова побудили к прямым действиям. 15 мая они явились в Кремль, имея неизвестно кем составленный список «врагов». В нем было 46 имен сторонников Нарышкиных, а также имя доктора, якобы отравившего царя. Николай Карамзин отмечает три характерные черты времени: самовольство вельмож, наглость стрельцов, властолюбие Софьи110.

На три дня власть в Москве перешла в руки стрельцов: они убили начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукого, братьев царицы Натальи, бывшего главного советника царя Алексея - Артамона Матвеева. С высокого царского крыльца бояр сбрасывали на стрелецкие копья, а затем рубили на куски бердышами. Тех, кого не нашли в Кремле, искали дома, убивали, грабили, жгли. Иван Забелин в биографии Софьи резюмирует действия стрельцов: «Так постепенно, шаг за шагом, терем очищал себе место и пролагал дорогу к царственной власти, истребляя или удаляя враждебных и потому опасных для него людей. Стрельцы служили действительно очень усердно и стоили награды»111.

Софья наградила мятежников, выдав каждому по 10 рублей, было велено продавать имущество опальных бояр по самой низкой цене и только стрельцам, которым было дано почетное имя - надворная пехота. Совершенные ими убийства были объявлены «побиением за дом Пресвятыя Богородицы».

По требованию стрельцов решение «всех чинов государства» о выборе царем Петра было пересмотрено. Дума, собравшаяся для рассмотрения желания стрельцов, удовлетворила их требование: было решено иметь в Московском государстве двух царей, старшего Ивана и младшего Петра. В связи с малолетством царей сами цари, царица, патриарх и бояре обратились к Софье с просьбой принять на себя бремя правления государством. После недолгих уговоров она согласилась, приняв скромный титул «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны Софьи Алексеевны».

До нее только дважды в русской истории женщины управляли государственными делами: Ольга в Киеве и Елена Глинская регентша при малолетнем сыне - Иване IV, будущем Грозном. После Петра на протяжении большей части XVIII в. на русском троне будут восседать женщины. Правление Софьи как бы открывает эпоху преобладания «слабого пола» в истории России. Годы царствования императриц не будут - в целом - ни лучше, ни хуже времени царствования императоров. Немалую роль будут играть советники цариц, но это относится в такой же степени и к царям.

Правление Софьи началось 16 мая 1682 г., когда она назначила главных министров. Начальником Посольского приказа, канцлером стал князь Василий Васильевич Голицин. «Милый друг» царевны еще в царствование Федора, Василий Голицин был самым образованным человеком своего времени, горячим сторонником западной культуры. Стрелецкий приказ возглавил князь Иван Хованский, а Иноземский, Рейтарский и Пушкарский приказы (т.е. армию) - дядя царевны князь Иван Милославский.

Удовлетворение всех требований стрельцов не погасило недовольства, жившего давно и поощряемого очевидной слабостью правительства, неясностью положения на троне, где теснились два царя и правительница. Советские историки-марксисты старались представить стрелецкий бунт выражением классового недовольства народа угнетателями - боярами и помещиками. Фактический материал не подтверждает этот взгляд. В Москве помнили казнь в июне 1671 г. Степана Разина, который в течение двух лет во главе казаков и крестьян вел войну с боярами. Его подвиги и бесчеловечная жестокость стали уже сюжетом легенд и песен, но московские холопы не поднялись за стрельцами, которые пытались увлечь их за собой, соблазняя освобождением. В. Ключевский замечает: «Холопы, которых в боярской столице было вдвое больше стрельцов, ждали только знака от своих господ на усмирение мятежников и не дождались»112.

Нерешительность власти выразилась и в отношении к духовному кризису, переживаемому в стране. Раскол в церкви продолжал волновать умы. Историки отмечают необычайное оживление в обществе: «В Москве в богатых хоромах и в бедных избах, на улицах, на площадях… раздавались горячие толки и споры, суждения и рассуждения о том, как веровать, как спасти себя; толковали и спорили о правой вере, о старом благочестии и о новом нечестии; о том, как складывать персты, сколько раз говорить аллилуйя, сколько просфор употреблять в служении, сколько концов должно иметь изображение креста, как писать имя Иисус…»113. Симеон Полоцкий констатировал, что о богословии говорят взрослые и дети, что споры идут в лесах и на ярмарках, не говоря уже о кабаках. В спорах участвуют, с удивлением регистрирует учитель Федора и автор хвалебных стихов в честь Софьи, даже женщины.