Неизвестный Ленин - Владлен Логинов

Вопрос о дате и причинах этого переезда поначалу особых споров не вызывал. В юбилейном сборнике, посвященном 50-летию Ленина и выпущенном в 1920 году, в статье об основных вехах его биографии, которая представляла собой перепечатку доклада Зиновьева в Петросовете 6 сентября 1918 года, говорилось: «Во время Демократического совещания он пишет ЦК партии: "Довольно тянуть канитель, нужно… взять власть в свои руки". ЦК не соглашается с В.И. Он покидает свое убежище в Финляндии и, рискуя попасть в руки агентов Керенского, "самовольно" приезжает в Спб. для организации восстания». И преподнося этот сборник Маргарите Фофановой, Владимир Ильич дважды подчеркнул слово «самовольно»46.

В первом прижизненном (1921 г.) собрании сочинений В.И. Ленина в примечаниях указывалось: переехал «в конце сентября»47. О конце сентября писали в своих воспоминаниях Шотман и Рахья. М.В. Фофанова даже называла даты: 22 или 29 сентября. Впрочем, в воспоминаниях других лиц фигурировали и начало октября, и даже 20 октября. После публикации в 1929 году протоколов ЦК крайние даты — 22 сентября и 20 октября отпали. И дальнейший спор могли решить лишь новые документы и аргументы.

Однако после дискуссии 1924 года по статье Троцкого «Уроки Октября», где автор всячески эксплуатировал сюжет о разногласиях между Лениным и ЦК, этот вопрос вышел за рамки научной дискуссии. Он становится вопросом политическим. И «Краткий курс истории ВКП(б)» кладет конец всяческим спорам. В нем указывалось, что переезд Ленина произошел 7 октября, после того как 3 октября ЦК принял соответствующее решение.

Лишь в конце 50-х годов дискуссия возобновилась. Поводом для нее стала статья «Новые данные о последнем подполье В.И. Ленина» ленинградского историка Павла Николаевича Михрина, который достаточно убедительно ставил вопрос о возвращении к сентябрьской дате48. В ноябре 1960 года на совещании в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС с участием старых большевиков и историков Москвы и Ленинграда позицию Михрина поддержали М.В. Фофанова, Е.Д. Стасова и группа биохроники ИМЛ — P.M. Савицкая, Э.В. Клопов и В.Т. Логинов.

Единственным документом, которым оперировали оппоненты, являлась записная книжка машиниста Гуго Ялавы с датой переезда 7 октября, введенная в научный оборот в 30-х годах. Но она вызывала определенные сомнения. И задолго до указанного совещания, с разрешения заместителя заведующего партархивом Ростислава Александровича Лаврова, автор этих строк передал ее для экспертизы в отдел криминалистики Института милиции МВД СССР. Ответ 4 июня 1959 года был однозначным: в силу того, что на данной страничке записей Ялавы установлены явные подчистки и исправления, она не может служить подтверждением спорной даты. О заключении экспертов мною и было доложено на совещании 1960 года49.

Позднее, в конце 80-х годов, Виталий Иванович Старцев пришел к обоснованному выводу, что первоначально записная книжка Ялавы не содержала никаких пометок, кроме времени отправления поездов. Однако позднее Гуго стал вносить в нее — по памяти, часто с ошибками — даты опорных политических событий 1917 года. Записи, касающиеся переезда Владимира Ильича, Ялава, судя по всему, внес в записную книжку в 1924 году в связи с публикацией своих воспоминаний. И при этом ошибся, указав неправильно дату отъезда Ленина в Финляндию (9 июля). В 1935 году у него состоялась встреча с Исааком Изральевичем Минцем, который указал ему на эту ошибку. А в 1937 году начались неприятности…

О них, в 1960 году, на совещании в ИМЛ рассказала Маргарита Фофанова. Ялаву исключили из ВКП(б) как «не внушающего доверия партии». Потом вызвали для беседы в Москву. И с тех пор, как писала его жена Лидия Германовна Ялава, он «пользовался официальными датами, с которыми был ознакомлен в 1937 году при его свидании с Шотманом»50.

Однако наших оппонентов это не убедило. Решающим стал опять-таки аргумент «политический»: Ленин, мол, не мог нарушить решения ЦК и появиться в Питере без его ведома. Созданный историками миф о «твердокаменной» партии, спаянной «железной» дисциплиной, оказался неодолимой преградой для восприятия очевидных фактов прежде всего самими историками. Так появилась новая официозная дата переезда — «между 3 и 10 октября», хотя подобного рода доказательства могли служить лишь предметом толкований, а никак не научного анализа.

Сегодня, когда политическая подоплека этой давней дискуссии ушла в прошлое, можно с достаточным основанием утверждать, что дата переезда 29 сентября — наиболее вероятна. И все последующие события лишь подтверждают это предположение.

Итак, утром 29-го Владимир Ильич надел свой седоватый парик, очки, темную рубашку с белым подворотничком, пальто, шляпу и, посмотрев на себя в зеркало, рассмеялся: вылитый пастор. Рахья пошутил: «Вам бы в церкви выступать с проповедью». Потом они сели в Выборге на пригородный поезд и доехали до станции Райвола. Здесь у пакгауза они дождались питерского поезда, который вел Гуго Ялава. И Владимир Ильич, отдав пальто и шляпу Рахье, облачившись в рабочую одежду, тут же забирается в будку машиниста, а Рахья садится в первый вагон. В Белоострове границу пересекли как и в прошлый раз: во время паспортного контроля Ялава отогнал паровоз к водокачке. Ленин усердно шуровал в топке, и лишь с третьим звонком подцепили состав и тронулись в путь51.

На станции Удельная их ждал Эмиль Кальске, и они пошли к нему на квартиру переодеться. Там Владимир Ильич встретился с Зиновьевым. Ленин работал с Григорием Евсеевичем много лет, и роль «второй скрипки» вполне соответствовала и характеру, и возможностям Зиновьева. Но не прошло и двух месяцев, как они расстались, а общий язык был утерян. В этот день Григорий в очередной раз участвовал в заседании ЦК и в его объяснениях влияние Каменева было вполне заметно.

Разговор шел в комнате, где жил Зиновьев, но Кальске пишет, что он все-таки слышал «оживленную беседу, и, как по крайней мере я помню, Владимир Ильич не совсем был доволен тактикой наших руководящих товарищей партии. Спустя с час Владимир Ильич в сопровождении Эйно Рахья направился на другую квартиру»52.

Это была трехкомнатная квартира Маргариты Фофановой, находившаяся на Сердобольской улице, на верхнем — четвертом этаже дома, где обычно снимали жилье рабочие и служащие трамвая, заводов «Айваз» и «Лесснер». Добрались до нее благополучно. Но тут случилась неувязка…

Маргарита Васильевна работала секретарем и редактором «Большой сельскохозяйственной энциклопедии», в журнале «Сельскохозяйственное лесоводство» и еще в детском клубе Выборгского района. Выше уже говорилось о том, что квартиру она держала наготове уже с начала сентября. Детей отправила в Уфу к родственникам. Но Крупская, как утверждает Фофанова, переносила приезд Ленина трижды. И так случилось, что именно в эту пятницу, 29-го, у нее, помимо домработницы Юзи, сидели трое педагогов из клуба.

Поэтому, когда позвонили, Маргарита Васильевна прикрыла дверь в столовую, где находились ее коллеги, и Владимир Ильич, подняв воротник пальто, быстро прошел в конец коридора в предназначенную для него комнату. Вскоре пришла и Крупская. Узнав о ситуации, она ужасно разволновалась. А когда, выпроводив гостей, Маргарита Васильевна пригласила поужинать, Надежда Константиновна ответила, что Ильич до утра не выйдет и сама отнесла ему еду в комнату53.

Видимо, после разговора с Зиновьевым у него сложилось определенное решение. И он тут же сел писать статью «Кризис назрел», завершавшуюся письмом «для раздачи членам ЦК, ПК, МК и Советов»54.

В статье он вновь повторяет и развивает те доводы, которые излагал ранее. «Нет сомнения, — пишет Ленин, — конец сентября принес нам величайший перелом в истории русской, а, по всей видимости, также и всемирной революции». Августовское восстание матросов на крупнейших военных кораблях германского флота. Многочисленные аресты интернационалистов в Англии, Франции, Италии. Крестьянское восстание и обострение национального вопроса в России. Рост влияния большевиков не только в Советах, но и среди населения вообще. Ухудшение положения на фронте. Все это говорит о том, что начался «этап, который можно назвать кануном революции… Кризис назрел. Все будущее русской революции поставлено на карту. Вся честь партии большевиков стоит под вопросом».

А в письме членам ЦК, ПК, МК и Советов Ленин договаривает до конца. «Что же делать? Надо aussprechen was ist, "сказать что есть", признать правду, что у нас в ЦК и в верхах партии есть течение или мнение за ожидание съезда Советов, против немедленного взятия власти, против немедленного восстания. Надо побороть это течение или мнение.